Собрание сочинений. Т.4.
Шрифт:
— Товарищ старший лейтенант, теперь бы можно… — напомнил Журавлев, кивнув в сторону батареи. — Жалко так оставлять.
Юрис немного подумал.
— Тогда оставайтесь с Гутманом, — прошептал он. — Вдвоем будет веселее. Только не сейчас. Подожди с полчаса, пока мы с «языком» минуем проход, где пулеметные гнезда.
— Ясно, товарищ старший лейтенант, — ответил Журавлев.
Пленного майора теперь попеременно несли Вирзинь с Юрисом, а с Журавлевым остался один из лучших лыжников полка, маленький Гутман из Алуксне.
Разведчики кивнули им на прощанье и пошли дальше. У дороги им пришлось несколько минут подождать,
— Журавлев с Гутманом… — первый раз за эту ночь громко сказал Юрис. — Удачно им выбраться!
— Будьте за них покойны, товарищ старший лейтенант, — сказал Вирзинь, вытирая пот с лица. Он наконец-то освободился от своей ноши; теперь немецкий майор мог идти сам. — Такие ребята не пропадут. Слышь, слышь, что там началось!..
Там не переставая рвались мины. Не то заметив что-то, не то просто с перепугу немцы открыли пулеметную стрельбу, стали пускать ракеты. Шум продолжался довольно долго.
Юрис Рубенис отвел пленного в штаб полка. Оттуда его немедленно переправили в дивизию, но и там не стали долго расспрашивать: «языком» заинтересовались и в штабе армии.
Журавлев с Гутманом пришли только следующей ночью. Двадцать часов пролежали они в сугробе и наблюдали, как немцы бегали и суетились, разыскивая следы разведчиков, захвативших с собой начальника штаба полка со всеми документами. От шестиствольной минометной батареи не осталось ничего.
Случай этот описали во всех газетах фронта. Смелый рейд латышских разведчиков целую неделю служил главной темой разговоров среди бойцов и командиров. Всех участников его наградили орденами и медалями.
Юрис при первой же встрече с Силениеком спросил:
— Ну, как теперь считаешь, где мне лучше работать: в интендантстве или у разведчиков?
Андрей засмеялся и покачал головой:
— Ты у меня молодец, дело известное. Придется, видно, согласиться, что твое место у разведчиков.
— По крайней мере честь семьи спасена, — сказал Юрис.
Батальон капитана Жубура атаковал важный опорный пункт немцев. Этот опорный пункт — сильно укрепленная высота на краю болота — после жестоких схваток был занят, и теперь там стояли два взвода первой роты с несколькими пулеметами. В трехстах метрах к югу от холма, у перекрестка дорог, находились полуразрушенные строения совхоза. В этом месте латышская дивизия должна была перерезать шоссе и вбить клин между двумя пехотными дивизиями немцев. Пока высота не была взята, наступление на совхоз грозило большими потерями, поэтому батальон Жубура получил сегодня это предварительное задание, которое блестяще выполнили гвардейцы капитана Закиса и лейтенанта Пургайлиса. Надо было рассчитывать на то, что немцы не примирятся с потерей важного опорного пункта и попытаются вернуть его; ввиду этого обеим ротам приказано было срочно укрепиться — насколько это возможно за такой короткий срок, на ровном болоте, где единственным прикрытием служили мерзлые кочки да — искалеченные пулеметным огнем и осколками мин молодые сосенки. Немыслимо было долго удержаться на этом месте; но долго и не надо было: всего одну ночь до рассвета, когда весь полк начнет атаковать совхоз у перекрестка дорог.
Убедившись, что ротные командиры правильно выполняют задачу, Жубур в сумерки вернулся на свой командный пункт. Небольшой блиндаж в три наката прятался в маленькой ложбинке, носившей громкое название балки.
Жубур сразу связался по телефону с майором Соколовым, новым начальником штаба полка. Тот внимательно выслушал сообщение Жубура об обстановке на его участке и обещал сейчас же доложить командиру полка, который в это время находился на командном пункте второго батальона.
— Да, я еще должен сообщить, что сегодня к тебе… — уже в конце разговора сказал Соколов, но тут заговорили из штаба дивизии, и Жубур так и не узнал, что хотел сообщить ему Соколов. Очевидно, придет кто-нибудь из начальства, возможно даже представитель армии, потому что в ближайшие сутки наступление на перекресток дорог будет самой важной операцией ка их участке фронта.
«Ладно, пусть приходит, — подумал Жубур. — Хуже, чем в других батальонах, не будет».
Он привел в порядок постель, разгладил скомканную плащ-палатку, которой были покрыты еловые ветки и, присев на чурбачок, набил трубку, — курить Жубур научился совсем недавно. Опять не придется спать. Завтра командный пункт можно будет перенести в совхоз, если только там не устроится штаб полка. Если наступление будет продолжаться, через несколько дней удастся попасть в уцелевшее село и помыться в бане.
«Но побриться можно в любых условиях», — подумал Жубур, проводя ладонью по колючему подбородку.
Замполит батальона Силин ушел в дивизию на заседание партийной комиссии, и раньше полуночи нечего ждать его обратно. Жубур достал бритвенный прибор и побрился перед карманным зеркальцем при свете бензиновой коптилки. Потом умылся снегом, намочил кусочек ваты одеколоном и вытер щеки.
«Пусть теперь хоть сам командарм приходит», — подумал он, разглядывая себя в зеркальце. Будто в ответ на эту мысль, снаружи послышались шаги. Скрипнула дверь. Вошли двое: Силин и еще кто-то. Силин с порога протянул Жубуру несколько газет.
— Я пойду в штабную землянку, — сказал он и вышел.
Только теперь, когда фигура Силина больше не заслоняла двери, Жубур увидел, кто пришел с ним. В военной шинели, сапогах, в ушанке, перед ним стояла Мара Павулан. Они молча глядели некоторое время друг на друга. У Жубура мелькнула мысль, что все это происходит во сне. «Опять в землянке, как тогда… Не может быть». Но Мара — живая, с выбившейся из-под шапки запорошенной прядью волос — смотрела на него улыбаясь. Жубур бросился к ней, схватил ее за руки и бессвязно, перебивая себя, заговорил:
— Это невероятно… Как ты… Нет, заходи, заходи, садись… Этот Силин с ума спятил, вести в такое место… Ты, наверно, замерзла? Вся в снегу. Нет, это чистейшее безумие. Разве у них там в штабе не нашлось ни одного нормального человека? Если узнает командир дивизии, Силину попадет.
— За что же, Карл? За то, что он привел меня к тебе? Просто я не могла уехать, не повидав тёбя. А обстановка такая, что во втором эшелоне тебя не скоро дождешься… Мне ничего больше не оставалось… Да ты не беспокойся — в дивизии знают об этом. Ну, не сердись, милый…