Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
— Ой, барышня, бегите! Собака!..
Но было уже поздно. Эта снежно-белая двуногая, которая так необычно пахла, переступила запретную границу владений Боба. Без рычания пес бросился вперед и, обуреваемый злобой, впился зубами в маленький полуботинок.
Мужчины набросились на Боба, женщины окружили пострадавшую. Полуботинок был изгрызан, нога, правда, не пострадала, зато телесного цвета шелковый чулок был изорван когтями Боба. Оттилия нервно улыбалась. Она с удовольствием заплакала бы, если бы это не испортило ее миловидного личика. Оттилия от души возненавидела ужасного пса. Боб получил такую основательную трепку, какой ему никогда не приходилось испытывать. Даже гордый Джек испугался; взволнованный, он держался поодаль, льстиво виляя хвостом и наблюдая за экзекуцией над сводным братом. Оттилия получила полное удовлетворение. Собаку наказали, а она выпила принесенный хозяйкой стакан холодной воды. Порванный чулок удалось зачинить в тот же вечер, ибо у хозяина в лавке как раз оказались штопальные нитки телесного цвета. Единственно полуботинок нельзя было исправить, и Оттилии волей-неволей пришлось обуться в захваченные с собой теннисные туфли. Правда, это не гармонировало с остальным туалетом, но что эти крестьяне понимали в таких вещах. Пес внушал ей ужас, и она не осмеливалась больше одна выходить во двор: что будет, если это чудовище сорвется с цепи?..
В тот вечер у хозяина с хозяйкой было небольшое совещание.
— Старый Боб уже никуда не годится, — сказала хозяйка. — Оглох, сторожить дом больше не может. Зря только хлеб жрет. Разве на свете не хватает молодых собак? Зачем нам держать такого?
— Ну что ж, — согласился хозяин, — можно ему камень на шею — и в реку.
— Оттилии это тоже будет приятно.
— Хорошо, я это сделаю, — обещал хозяин. — Пожил, полаял, пока мог, и хватит — не пенсию же платить дряхлой твари.
Нареченные тоже совещались о чем-то — они условились встать пораньше и встретить восход солнца на берегу реки. Оттилия несколько лет посещала Академию художеств, ее интересовали пейзажи.
На следующее утро Гаральд и Оттилия встали задолго до восхода солнца. Никем не замеченные, они вышли за ворота. Хотя Боб и зарычал в конуре, никто этого не услышал. Они подошли к берегу реки. На землю нельзя было сесть — выпала роса. Поджидая восход солнца они молча прохаживались по берегу, настраиваясь для восприятия восхитительного зрелища, которое готовила им природа. Пройдя некоторое расстояние, они повернулись и зашагали обратно. Оттилия шла босиком, а Гаральд, не желая замочить брюки, засучил их.
— Гаральд, кто это так рано ходит по лугу? — спросила Оттилия.
Гаральд взглянул. В предутренних сумерках с холма к реке спускался отец. Он был не один. На поводу он вел пса, который, в восторге от ранней прогулки, кружился около своего хозяина; но тот отнюдь не был в веселом расположении духа, со злостью дергал за веревку и отводил душу тихой руганью.
— Волочись живей, проклятущая тварь! — И он пинал собаку ногой.
Нареченные остановились и стали наблюдать. Хозяин дошел до берега, усадил пса в лодку, сел на весла и погнал ее на середину реки. Там он привязал к шее собаки порядочный камень.
Оттилия отвернулась, она была так чувствительна! Но пес заметил их с лодки. Грозно зарычав, он начал лаять. В тот же момент хозяин спихнул его в воду. Пес был так охвачен злобой, что не понял происходящего. Еще в воде он продолжал лаять, и его последнее «вау» заглушила струя, хлынувшая ему в горло. Чересчур много было этой воды. Он проглатывал ее, но не мог с нею справиться…
Хозяин привязал лодку к шесту и ушел через пригорок домой, а Оттилия тяжело оперлась на руку Гаральда.
Эти люди очень уважали Оттилию и каждое желание узнавали по ее глазам… Благодарная Оттилия подарила Гаральда улыбкой и тесно прижалась к его плечу. Они ушли в лес, ибо Оттилия очень любила природу…
1930
В метель
Вся равнина, до самой опушки леса, была как бы завернута в белое клубящееся и угрюмо шуршащее снежное облако. Северо-восточный ветер резкими, яростными порывами гнал сыпучий снег через луга и поля к речным заводям. На пути, где встречался куст или пень, снежный поток задерживался и начинал вихриться. Через несколько мгновений на этом месте вырастали белые бугры и сугробы.
Вдоль реки, по занесенной снегом дороге, изогнувшейся, как хребет доисторического животного, шел мальчуган лет восьми. Идти ему было очень тяжело. Каждый шаг требовал больших усилий. Злой колючий ветер толкал его в грудь или, как удары бича, стегал по лицу. Снег порошил глаза, а холод неотвратимо и назойливо пронизывал его сквозь одежду. Иссеченное снежной крупой лицо мальчика было красным и мокрым.
Иногда он поворачивался спиной к ветру и пробовал так двигаться вперед. Но метель немедленно бросала ему за шиворот снег.
Мальчугана до костей пробирала дрожь. Страшно мерзли руки, — они чуть ли не до локтей высовывались из рукавов старенького пальтишка. Пока он в одной руке держал школьную сумку — другую прятал в карман. Но это плохо помогало.
Медленно брел он по сугробам, с трудом переставляя ноги, временами останавливался, прислушивался к завыванию ветра.
— Не слышно еще… Неужели сегодня не поедут?
И снова брел вперед, снова останавливался, прислушивался, оглядывался. Но равнина была закрыта опустившейся на землю белой непроницаемой завесой.
А вот и придорожный куст; только верхушка его еле торчит из сугроба. Каждое утро на этом месте маленький Рудис Линдынь поджидал соседа Брингу, возившего в школу своих детей и племянников.
Останавливая лошадь, тот обычно говорил:
— Залезай в сани и ты, кузнечик. Сколько веса в такой козявке — лошадь даже не почувствует.
У занесенного куста мальчик стал ждать. Ноги его глубоко ушли в снег, а спина начала покрываться белой пушистой пеленой. На левой ноге больно саднил большой палец. Морозило. Рудис чувствовал, как по телу пробежал холодок, словно под рубашку залезли муравьи.
«Почему же Бринга сегодня запаздывает?» — думал мальчик, все глубже втягивая голову в плечи. Наконец, где-то за Снежной завесой прозвучал бубенчик. На дороге показался темный силуэт лошади. Мальчик прошел немного вперед и остановился у самого края дороги. Бринга, в шубе с высоко поднятым барашковым воротником, восседал на передке саней, а за его широкой спиной укрывались от ветра четверо ребят. Тесно прижавшись друг к другу, они глядели по сторонам сквозь узкие щели платков. Бринга посмотрел вбок и увидел стоящего у дороги малыша. Красное простодушное личико улыбалось ему. Бринга дернул вожжой и ударил лошадь по спине кнутовищем.
— Шевелись, старая!
Лошадь от неожиданности присела и рванулась вперед. Сани пронеслись мимо мальчика, чуть не задев его. Рудис еле-еле успел отскочить и, завязнув в сугробе, с удивлением смотрел вслед быстро удалявшимся саням.
— Папа, это же Рудис Линдынь, — тронул за рукав Брингу сынишка. — Смотри, вон он стоит у дороги.
— Знаю, знаю! — пробурчал отец и снова ударил лошадь кнутом.
— Дяденька, возьмите меня с собой! — прозвучал слабый детский голосок, сразу же заглушенный воем метели. — Дяденька, почему… вы не берете?