Собрание сочинений. Т.5. Буря. Рассказы
Шрифт:
— Исполним, дед, все исполним. Такую баню зададим этим грабителям, что им тошно станет. Но ты должен пойти с нами.
— Нет, сынок, мне лучше остаться здесь, на берегу. Там, в лесах, я мало чем смогу вам помочь, а здесь… кто знает, могу когда-нибудь еще пользу принести. Обо мне не беспокойтесь — уж я как-нибудь…
Никакие уговоры не помогли: Тенис не хотел связывать бойцов. Да и надеялся задержать ищеек. Об этом он не сказал никому.
На прощание Эмиль обнял деда и поцеловал.
— Скоро я приду сюда с товарищами. Если только фашисты осмелятся причинить тебе зло, дедушка, им придется дорого заплатить за это.
Эмиль и краснофлотцы ушли. Тенис медленно двинулся вдоль опушки к поселку.
Возвратившись домой, Тенис закрыл ставни и при свете свечи побрился, надел чистое белье. Перед тем как улечься, он достал старый альбом и долго разглядывал выцветшие, пожелтевшие фотографии. С каждой из них были связаны далекие воспоминания о прошлом. Перед глазами его прошла вся жизнь: детские шалости… мечты и стремления юности… беспощадные удары судьбы. Но как бы то ни было, за прожитую жизнь кое-что сделано. И после того как его самого, Тениса Урги, не будет на свете, останется борьба, стремление людей к справедливости, к свободе, к лучшей жизни. Молодые совершат то, о чем Тенис думал всю жизнь. И в этом сохранится некоей крошечной частицей его труд, его мысли и жизнь. И он приложил руку к общему делу. Стало быть, не даром жил.
…Утром через дюны по направлению к лачуге Тениса Урги шли четыре человека — Лединь и трое вооруженных фашистов.
Тенис заметил их и сразу понял, зачем они идут. Подсев к окну, он смотрел через головы идущих на берег, где темнели на песке черные кили вытащенных на сушу лодок, на море, которое пенилось и волновалось под натиском бури.
Вода отливала синеватым и зеленым, как спинка салаки. Против ветра летела чайка; временами ей удавалось прорваться вперед, подняться повыше, но затем порыв бури швырял ее назад, вниз, прижимая почти к самым гребням волн. Птица не сдавалась, снова и снова взмывала кверху, взмахивала крыльями и устремлялась навстречу ветру.
1942
Лангстинь идет на охоту
Ансис Лангстинь стоял, пригнувшись в кустах, и смотрел на изъезженную дорогу, по которой ночью доставляли на передовую боеприпасы и питание. На этом участке фронта было относительное затишье. Редкие очереди из автоматов да одиночные орудийные выстрелы, которые через каждые пять минут раздавались где-то позади, в зарослях кустарника, в счет не шли.
День выдался тихий и спокойный, но на сердце у Лангстиня было тяжело и тоскливо. И вовсе не потому, что моросил мелкий, надоедливый, осенний дождь, — брезентовая плащ-палатка хорошо защищала от сырости. К тому же в полевых условиях слякоть — явление обычное и не вызывает особого раздражения.
— Эх, шут меня возьми… — тихо выругался Лангстинь. — Не мог минутку потерпеть! И все было бы в порядке… А теперь — кусай себе локти.
В землянке командира роты, куда недавно зашел начальник штаба полка майор Креслинь, по всей вероятности, происходил крайне неприятный разговор. Лангстинь ясно представил себе, как его прямой начальник, командир разведывательной роты капитан Свикис, стоит вытянув руки по швам, и так как потолок землянки низок, а ростом природа его не обидела, то он держит голову наклоненной, как проштрафившийся школьник. Капитан Свикис — орел, а не человек! Однако он обязан терпеливо выслушивать резкие замечания начальника штаба и только иногда смущенно вставляет:
— Понимаю… Учту… Больше это не повторится…
— Это же просто позор, капитан Свикис, просто позор! — наверное, говорит Креслинь. — Где это видано, чтобы у разведчика произошел случайный выстрел?
Лангстинь ладонью смахнул со лба пот. На нем даже гимнастерка взмокла от пота. Проклятая невыдержанность… Ведь это он выстрелил, когда группа немецких разведчиков находилась в двадцати шагах. Он просто не мог совладать с собой: при свете луны немцы были так хорошо видны, любого бери на мушку. Ну и началась тогда музыка… Стреляли со всех сторон, только двум фашистам удалось удрать, остальные остались там же, на болоте. Но вражеские трупы ведь ни к чему… нужен живой. Если они не добудут «языка», то на днях обязательно придется вести разведку боем. «Из-за тебя, Ансис Лангстинь, может пролиться драгоценная кровь товарищей… Может, это будет твой друг Рейнис Эзис из четвертой роты или твой брат Петер Лангстинь — пулеметчик…»
На сердце у Лангстиня с каждой минутой становилось тяжелее. Его высокая фигура сгорбилась, будто огромная каменная глыба легла ему на плечи.
— Нет, нет… — не то умоляюще, не то протестующе шепчет он и встряхивает головой. Со стальной каски скатываются капли дождя. — Этого нельзя допустить!
Уже одно то страшно угнетало, что по его, Лангстиня, вине командиру роты приходится получать нагоняй. Капитану Свикису, этому бесстрашному и безупречному командиру, надо стоять с опущенной головой, как провинившемуся. А как он заботится о своих бойцах… С каким вниманием и любовью, точно родной отец, он их обучал, закалял и водил на выполнение первых боевых заданий. За него каждый из разведчиков отдал бы свою жизнь. А теперь его, капитана Свикиса, наверняка бранят и стыдят за оплошность Лангстиня.
Ансис Лангстинь не привык давать волю своим чувствам. Но от таких мыслей спазма сдавила ему горло и глаза стали влажными. Своей большой рабочей рукой он смахнул каплю с кончика носа и тяжело вздохнул. «Ты будешь скотиной, Ансис, если к утру не восстановишь его добрую славу во всем полку. Ты это обязан сделать во что бы то ни стало».
Сменившись с поста, Лангстинь зашел в землянку, соскоблил бороду безопасной бритвой и, умывшись болотной водой, отправился к командиру роты.
— Разрешите, товарищ капитан?
Капитан Свикис рассеянно посмотрел на Лангстиня и, продолжая сосать свою старую почерневшую трубку, кивнул в знак согласия головой. Может быть, он обдумывал план ночного поиска, а может, вспомнил неприятный разговор с начальником штаба.
— Ну, Лангстинь, в чем дело? — спросил он вошедшего.
Низкий потолок землянки заставил Лангстиня согнуться в три погибели. Он переминался с ноги на ногу и щурился от яркого света.
— У меня к вам большая просьба, товарищ капитан, — наконец, выдавил Лангстинь и вздохнул. — Прошлой ночью мы оскандалились… не достали «языка». Если бы вы мне разрешили попытать счастье охотника… одному, на свой риск. Ручаюсь, что достану. Прошу вашего разрешения, товарищ капитан.
Командир роты несколько мгновений задумчиво смотрел на Лангстиня, барабаня пальцами по неоструганным доскам стола. Казалось, этой гнетущей паузе не будет конца. Наконец, Свикис спросил:
— А как вы думаете это сделать?
Лангстинь изложил ему свой — план. Сержант пускал в ход все свое красноречие. Казалось, этот большой, неуклюжий на вид парень борется за свою собственную жизнь. Он говорил, что не переживет отказа. Он умолял, и уговаривал, и старался убедить. В настойчивости Лангсгиня было что-то непреодолимое, и Свикису стало его жаль — он не мог отказом огорчить своего разведчика.