Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы
Шрифт:
— Солдаты! Белые солдаты! — сказал он. — Посмотрим.
— Всегда встречаются солдаты, как только мы пойдем одни. Но я никогда не видел белых солдат.
— Они не делают вреда, когда не пьяны. Спрячься за этим деревом.
Они встали за толстыми стволами в тени громадного мангового дерева. Две маленькие фигуры остановились, другие две неуверенно пошли вперед. Это был авангард подходившего полка, высланный, по обычаю, чтобы найти место для лагеря. Они несли пятифутовые шесты с развевавшимися флагами и перекликались друг с другом, идя по равнине.
Наконец, они вошли, тяжело ступая, в рощу манговых
— Здесь или где-нибудь вблизи я думаю поставить палатки для офицеров под деревьями, а остальные могут расположиться около. Нашли ли место для обоза?
Они крикнули вдаль товарищам, и грубый ответный крик тех дошел до них слабым и смягченным.
— Ну, так ставь значок тут, — сказал один из солдат.
— Что это они готовят? — сказал пораженный лама. — Это великий и страшный мир. Какой девиз на этом знамени?
Один из солдат воткнул шест в нескольких футах от них, проворчал что-то недовольным тоном, выдернул его, посоветовался с товарищем, оглядывавшим тенистый зеленый свод, и поставил шест на прежнее место.
Ким смотрел во все глаза. Дыхание быстро и прерывисто вылетало сквозь его сжатые губы.
— Служитель Божий! — задыхаясь, проговорил он. — Мой гороскоп! Рисунок на песке жреца в Умбалле! Вспомни, что он сказал. Сначала придут двое людей, чтобы приготовить все, в темное место, как это бывает при начале видения.
— Но это не видение, — сказал лама. — Это только иллюзия мира — ничего более.
— А за ними придет Бык, Красный Бык на зеленом поле. Взгляни. Вот он!
Он показал на флаг, развевавшийся от вечернего ветерка менее чем в десяти шагах от них. Это был простой флаг, предназначенный для обозначения места лагеря, но полк позаботился, чтобы на флаге было то же изображение, что на полковом знамени, — красный бык на фоне зеленого национального цвета Ирландии.
— Вижу и припоминаю теперь, — сказал лама. — Это, наверно, твой Бык. Верно также и то, что пришло двое людей, чтобы все приготовить.
— Это солдаты — белые солдаты. Что сказал жрец? Знамение быка — знак войны и вооруженных людей. Служитель Божий, это то, чего я ищу.
— Верно. Это верно. — Лама пристально смотрел на девиз, горевший во тьме, словно рубин. — Жрец в Умбалле сказал, что твое знамение — знамение войны.
— Что делать теперь?
— Ждать. Будем ждать.
— Уже теперь тьма рассеивается, — сказал Ким.
Было вполне естественно, что лучи заходящего солнца пробились наконец сквозь стволы деревьев рощи, наполнив ее на несколько минут золотыми искрами света, но Киму это казалось завершением пророчества брамина.
— Слушай! — сказал лама. — Где-то вдали бьют в барабан.
Сначала звук, слабо раздавшийся в неподвижном воздухе, походил на биение артерии в висках. Вскоре он стал более резким.
— А, музыка, — объяснил Ким. Ему были знакомы звуки полкового оркестра, но они удивляли ламу.
В дальнем конце равнины показалась тяжелая, запыленная колонна. Потом ветер донес слова песни:
Мы просим снисхождения — Про наши похождения В рядах гвардейцев Миллигана Мы рассказать хотим Тут вступили пронзительныеТо был оркестр Меверикского полка, игравший впереди отправлявшихся в лагерь солдат. Солдаты маршировали, сопровождаемые обозом. Наконец тянувшаяся колонна сомкнулась (повозки остались позади), разделилась надвое, рассеялась, как муравейник, и…
— Но это колдовство! — проговорил лама.
Равнина покрывалась палатками, которые, казалось, вырастали готовыми из повозок. Другая толпа людей вторглась в рощу, молча воздвигла высокую палатку, раскинула еще восемь-девять палаток вокруг нее, словно выкопала из земли кухонные горшки, сковороды и узлы, которые приняли во владение туземные слуги. И наблюдавшие эту сцену лама и Ким увидели перед собой благоустроенный город.
— Уйдем, — сказал лама, в страхе отступая, когда загорелись огни и белые офицеры с звенящими саблями величественно вошли в палатку, где должны были обедать.
— Встань в тени. Ничего нельзя видеть при мерцающем свете, — сказал Ким. Глаза его были по-прежнему устремлены на флаг. Он никогда еще не видел, как быстро, за полчаса, привыкшие к своему делу солдаты раскидывают лагерь.
— Смотри, смотри, смотри! — воскликнул лама. — Вон идет священнослужитель.
То был Беннет, священник полка. Он шел, прихрамывая, одетый в запыленную черную одежду. Кто-то из его паствы сделал грубые замечания насчет недостатка бодрости и энергии священника; чтобы пристыдить его, Беннет промаршировал весь день рядом с солдатами. По его черной одежде, золотому кресту на цепочке, бритому лицу и мягкой войлочной шляпе с широкими полями повсюду в Индии его приняли бы за святого человека. Он опустился в кресло у двери палатки и снял сапоги. Несколько офицеров окружили его, смеясь и подшучивая над его подвигом.
— Разговор белых людей лишен всякого достоинства, — сказал лама, судя только по их тону. — Но я рассмотрел лицо этого священнослужителя и думаю, что он ученый. Может ли он понять нас? Мне хотелось бы поговорить с ним о предмете моих исканий.
— Никогда не разговаривай с белым человеком, пока он не насытится, — привел Ким хорошо известную пословицу. — Они собираются есть, и я не думаю, чтобы можно было просить у них. Пойдем назад к месту остановки. Когда мы поедим, то снова придем сюда. Это, наверно, Красный Бык — мой Красный Бык.
Оба были заметно рассеяны, когда свита старой дамы поставила перед ними кушанья, никто не решался нарушить их молчания, так как надоедать гостям — приносит несчастье.
— Ну, — сказал Ким, ковыряя в зубах, — мы вернемся туда, но ты, святой человек, должен подождать немного в стороне, потому что твои ноги слабее моих, а мне хочется еще раз посмотреть на Красного Быка.
— Но как ты поймешь их разговор? Иди медленно. Дорога темна, — беспокойно проговорил лама.
Ким не ответил на вопрос.