Собрание сочинений. Том 1. Ким: Роман. Три солдата: Рассказы
Шрифт:
Он вынул из-за пазухи бутылку дешевого виски — того, что продается путешественникам — и ловко влил несколько капель сквозь стиснутые зубы в рот ламы.
— Так я сделал, когда Янклннг-сахиб вывихнул ногу у Амтора… Ага! Я уже заглянул в их корзины, но мы поделимся хорошенько в Шемлеге. Дай ему еще. Это хорошее лекарство. Пощупай! Сердце теперь бьется лучше. Опусти ему голову и потри немного грудь. Если бы он подождал спокойно, пока я рассчитываюсь с сахибами, этого не случилось бы. Но, может быть, сахибы отыщут нас здесь. Тогда ведь не будет ничего дурного, если бы мы подстрелили их из их собственных ружей, не
— Одному уже отплачено, я думаю, — сквозь зубы сказал Ким. — Я хватил его в пах, когда мы катились с горы. Если бы мне удалось убить его!
— Хорошо быть храбрым, когда не живешь в Рампуре, — сказал один из кули, хижина которого находилась в нескольких милях от дворца раджи. — Если у сахибов пойдет дурная слава про нас, то никто не будет брать нас в проводники.
— О, эти сахибы не из Ангрези, [20] не веселые люди, как Фостум-сахиб или Янклинг-сахиб. Они иностранцы, они не умеют говорить по-английски, как сахибы.
20
Англия.
Лама кашлянул и сел, ища четки.
— Не будет убийства, — бормотал он. — Колесо праведно!.. Зло за зло!..
— Нет, Служитель Божий. Мы все здесь. — Кули из Аочунга застенчиво погладил ноги ламы. — Никто не будет убит без твоего приказания. Отдохни немного. Мы раскинем здесь палатки, а позже, когда взойдет луна, пойдем в Шемлег-под снегами.
— После побоев, — философски сказал уроженец Спити, — самое лучшее сон.
— У меня какое-то кружение в затылке, и словно что-то щиплет там. Дай мне положить голову на колени к тебе, чела. Я старый человек, но не свободен от страстей… Мы должны подумать о Причине Вещей.
— Дайте ему одеяло. Нельзя зажечь огня, чтобы не увидели сахибы.
— Лучше пойти в Шемлег. Никто не пойдет туда за нами. — Это говорил нервный житель Рампура.
— Я был охотником у Фостума-сахиба, а теперь я охотник у Янклинга-сахиба и был бы с ним, если бы не это проклятое дело. Велите двум людям сторожить внизу с ружьями, чтобы сахибы не наделали еще глупостей. Я не оставлю Служителя Божия.
Они сели в некотором отдалении от ламы и, прислушавшись, пустили в ход самодельную трубку, чубук которой был прилажен к старой баночке из-под ваксы. Свет от раскаленных углей в передаваемой из рук в руки трубке падал на узкие, мигающие глаза, широкие китайские скулы и бычьи шеи, уходившие в темные складки шерстяной одежды. Они имели вид кобольдов из каких-то волшебных копей — лесных гномов, собравшихся на совет. Пока они разговаривали, голоса снежных потоков вокруг них умолкали один за другим по мере того, как ночной мороз останавливал и сковывал ручейки.
— Как он восстал против нас! — с восхищением сказал уроженец Спити. — Я помню, как семь лет тому назад Дюпон-сахиб выстрелил на дороге в Ладак в старого каменного барана и не попал. Баран встал на дыбы совсем как он. Дюпон-сахиб был хороший охотник.
— Не такой хороший, как Янклинг-сахиб. — Кули из Аочунга хлебнул из бутылки виски и передал ее соседу. — Ну, выслушайте меня, если не найдется человека, который полагает, что знает больше меня…
Перчатка не была поднята.
— Мы пойдем в Шемлег, когда взойдет луна.
— Разве медведи злы только в твоих местах? — спросил один из его товарищей, потягивая трубку.
— Нет, конечно, но тут хватит на всех. Вот, например, твои женщины могут получить холст для палатки и что-нибудь из кухонной утвари. Мы проделаем все это в Шемлеге до зари. Потом мы разойдемся во все стороны, помня, что мы никогда не видели этих сахибов и не служили им, а не то они могут сказать, что мы украли их багаж.
— Тебе-то хорошо, а что скажет наш раджа?
— Кто расскажет ему? Эти сахибы, не умеющие говорить по-нашему, или бенгалец, который дал нам денег с какой-нибудь целью? Уж не он ли поведет армию против нас? Какие будут доказательства? То, что нам будет не нужно, мы выбросим в Шемлеге, там, куда еще не ступала нога человека.
— Кто теперь в Шемлеге?
Это был центр пастбищ, где находилось три-четыре хижины.
— Женщина Шемлега. Насколько нам известно, она недолюбливает сахибов. Для тамошних жителей достаточно маленьких подарков, а тут хватит на всех нас. — Он провел рукой по набитой корзине, стоявшей рядом с ним.
— Но… но…
— Я сказал, что они не настоящие сахибы. Все их головы и рога куплены на базаре. Я знаю эти клейма. Я показывал их вам во время последнего перехода.
— Правда. Все эти шкуры и головы купленные. В некоторых даже завелась моль.
Это был ловкий аргумент. Кули из Аочунга знал своих товарищей.
— В худшем случае я расскажу все Янклингу-сахибу. Он человек веселый и охотно посмеется. Мы не сделаем никакого вреда знакомым нам сахибам. А эти бьют жрецов. Они напугали нас. Мы побежали! Откуда мы знаем, где уронили багаж. Неужели вы думаете, что Янклинг-сахиб позволит полиции бродить по горам, распугивая его дичь? Далеко от Симлы до Чини и еще дальше от Шемлега до шемлегской пропасти.
— Пусть будет так. Но я понесу большой багаж — корзину с красным верхом, которую сахибы сами упаковывают по утрам.
— Вот это-то и доказывает, — ловко вставил свое замечание кули из Шемлега, — что они — сахибы незначительные. Кто слышал, чтобы Фостум-сахиб, или Янклинг-сахиб, или даже маленький Пиль-сахиб, который просиживает целые ночи на охоте, — кто, говорю я, слышал, чтобы эти сахибы являлись в горы без повара, носильщика и… целой свиты слуг, хорошо оплачиваемых, грубых и готовых притеснять людей? А эти сахибы не могут подымать шуму… Ну а что в корзине?
— Она полна письменами, книгами и бумагами, на которых они писали, и странными предметами, как будто употребляющимися при богослужении.
— Пропасть в Шемлеге примет все это.
— Верно! Но что, если мы оскорбим богов сахибов? Я не люблю так обращаться с бумажным листом. А их медные идолы совершенно непонятны мне. Это не добыча для простых горцев.
— Старик еще спит. Тсс! Мы спросим его челу. — Кули из Аочунга освежился и был полон гордости от сознания своего значения как предводителя.
— У нас есть тут корзина, назначения которой мы не понимаем, — шепнул он.
— А я понимаю, — осторожно сказал Ким.
Лама заснул легким, спокойным сном, и Ким обдумывал последние слова Хурри. Как участник Большой Игры он готов был поклониться бенгальцу.