Собрание сочинений. Том 13
Шрифт:
Мы никоим образом не оспариваем того факта, что, отказываясь от линии Минчо и Эча, Германия лишается очень сильной оборонительной позиции. Но то мнение, что эта позиция необходима для безопасности южной германской границы, мы оспариваем со всей решительностью. Конечно, если исходить из того предположения, из которого, по-видимому, исходят представители противоположного взгляда, что всякая германская армия, где бы она ни показалась, всегда будет разбита, — в таком случае можно вообразить, что Эч, Минчо и По нам безусловно необходимы. Тогда и эти оборонительные линии на деле нам не могут быть ничем полезны; тогда нам не помогут ни крепости, ни армии; тогда нам лучше всего прямо идти под Кавдинское ярмо [129] ! Мы себе представляем вооруженную мощь Германии иначе и поэтому считаем совершенно достаточными для обеспечения нашей южной границы те преимущества, которые она представляет для нашего наступления на территорию Ломбардии.
129
В 321 г. до н. э. во время второй Самнитской войны самниты нанесли в Кавдинском ущелье близ древнеримского города Кавдия поражение римским легионам и вынудили их пройти под «ярмом», что
Здесь, правда, играют роль и политические соображения, которые мы не можем оставить без внимания. Национальное движение в Италии, начиная с 1820 г. [130] , выходит из каждого поражения обновленным и все более сильным. Не много существует стран, так называемые естественные границы которых совпадали бы так точно с границами национальности и были бы в то же время так ясно выражены. Если в подобной стране, насчитывающей к тому же до 25 миллионов жителей, с некоторого времени усиливается национальное движение, то оно не может снова успокоиться, пока одна из лучших и важнейших в политическом и военном отношении частей страны, включающая почти четверть ее населения, находится под антинациональным чужеземным господством. С 1820 г. Австрия господствует в Италии только благодаря насилию, благодаря подавлению возобновляющихся восстаний, благодаря террористическому режиму осадного положения. Чтобы удержать свое господство в Италии, Австрия вынуждена обращаться со своими политическими противниками, т. е. с каждым итальянцем, который себя чувствует итальянцем, хуже, чем с обыкновенными преступниками. Манера, с которой Австрия обращалась, а местами еще и ныне обращается, с итальянскими политическими заключенными, является совершенно неслыханной ни в одной цивилизованной стране. Чтобы лишить честного имени политических преступников в Италии, австрийцы с особой охотой применяли по отношению к ним избиение палками, как для того, чтобы вынудить признание, так и под предлогом их наказания. Много было излито нравственного негодования по поводу итальянского кинжала, по поводу политических убийств из-за угла, но, по-видимому, совершенно забывают, что все это является ответом на австрийские палки. Способы, которыми вынуждена пользоваться Австрия, чтобы удержать свое господство в Италии, служат лучшим доказательством того, что это господство не может быть длительным; и Германия, интересы которой в Италии, вопреки мнению Радовица, Виллизена и Хайльброннера, не совпадают с интересами Австрии, без сомнения спросит себя: являются ли эти интересы настолько крупными, чтобы они могли перевесить те многочисленные невыгоды, которые с ними связаны?
130
Имеются в виду революционные события начала 20-х годов XIX в. в Италии. В Неаполе в июле 1820 г. буржуазные революционеры-карбонарии подняли восстание против абсолютистского режима и добились введения умеренно-либеральной конституции. В марте 1821 г. произошло восстание в Пьемонте. Возглавлявшие его либералы провозгласили конституцию и сделали попытку использовать движение против австрийского господства в Северной Италии для объединения страны под властью правившей в Пьемонте Савойской династии. В результате вмешательства держав Священного союза и оккупации Неаполя и Пьемонта австрийскими войсками в обоих государствах были восстановлены абсолютистские порядки.
Северная Италия представляет собой придаток, который Германии при всех обстоятельствах может быть полезен только в военное время, в мирное же время он может только приносить вред. Военные силы, необходимые для удержания ее в подчинении, начиная с 1820 г., все время увеличивались, а с 1848 г., даже в период глубочайшего мира, они превышают цифру в 70000 человек, эти войска чувствуют себя всегда, как во враждебной стране, и должны каждую минуту ожидать нападения. Совершенно очевидно, что война 1848–1849 гг. и оккупация Италии стоили Австрии до сих пор гораздо больше, чем она, начиная с 1848 г., извлекла из Италии, несмотря на военную контрибуцию, взятую с Пьемонта, несмотря на повторные контрибуции с Ломбардии, принудительные займы и чрезвычайные налоги. А между тем за период с 1848 по 1854 г. с Италией систематически обращались, как со страной, находящейся только во временном владении, из которой высасывают возможно больше, прежде чем убраться оттуда. Лишь со времени Восточной войны, т. е. в течение каких-нибудь нескольких лет, Ломбардия находится до некоторой степени в более нормальных условиях; но как долго продлится такое состояние при нынешнем запутанном положении, когда национальное чувство итальянцев снова так сильно возбуждено?
Но гораздо важнее выяснить следующий вопрос: уравновешивают ли выгоды от владения Ломбардией всю ту ненависть, ту фанатическую вражду, которые это обладание вызвало против нас во всей Италии? Уравновешивают ли они общую ответственность немцев за те мероприятия, посредством которых Австрия, — от имени Германии и, как нас уверяют, в интересах Германии, — обеспечивает свое господство в этой стране? Уравновешивают ли они невыгоды от постоянного вмешательства во внутренние дела всей остальной Италии? Как показывает практика до последнего дня и как австрийцы уверяют нас, без этого вмешательства Ломбардия не может быть удержана, а такое вмешательство еще больше раскаляет ненависть всей Италии против нас, немцев. Во всех наших предшествовавших военных соображениях мы всегда имели в качестве предпосылки худший случай, именно союз Франции и Италии. До тех пор, дока мы удерживаем Ломбардию, Италия безусловно является союзницей Франции во всякой войне Франции против Германии. Но, как только мы отказываемся от Ломбардии, это перестает быть неизбежным. В наших ли интересах удерживать четыре крепости, но зато гарантировать себе фанатическую вражду, а французам союз с 25 миллионами итальянцев?
Своекорыстная болтовня о политической неспособности итальянцев, о их призвании быть либо под немецким, либо под французским владычеством, и точно так же различные рассуждения о возможности или невозможности создания единой Италии нам кажутся несколько странными в устах немцев. Давно ли миновало то время, когда мы, великая немецкая нация, вдвое более многочисленная, чем итальянцы, избавились от «призвания» находиться либо под французским, либо под русским владычеством? И разве вопрос о единстве или раздробленности Германии на сегодняшний день практически разрешен? Разве в данный момент мы не стоим по всей вероятности накануне событий, которые подготовят вопрос о нашем будущем настолько, что он разрешится в том или другом направлении? Разве мы уже совсем
131
К осени 1808 г., когда Наполеон I прибыл в Эрфурт для переговоров с русским императором Александром I, почти вся Германия была подчинена Франции, одна только Австрия еще оказывала сопротивление Наполеону. Съехавшиеся в Эрфурт для того, чтобы выразить свою преданность Наполеону, немецкие князья дали согласие на совместное выступление против Австрии.
В мае и в октябре 1850 г. в Варшаве состоялись конференции с участием России, Австрии и Пруссии, созванные по инициативе русского императора в связи с обострением борьбы между Австрией и Пруссией за гегемонию в Германии. На конференциях русский император выступил в роли арбитра в споре между Австрией и Пруссией и, используя свое влияние, заставил последнюю отказаться от попытки создания политического объединения германских государств под своей эгидой.
Сражением при Бронцелле здесь иронически называется незначительная стычка между прусским и австрийским передовыми отрядами 8 ноября 1850 г. во время восстания в Кургессене (Гессен-Касселе); Пруссия и Австрия оспаривали друг у друга право вмешательства во внутренние дела Кургессена с целью подавления восстания. В этом конфликте с Пруссией Австрия снова получила дипломатическую поддержку России, и Пруссии пришлось уступить.
Допустим на мгновение, что Италия должна находиться под немецким или французским влиянием. В этом случае, помимо вопроса симпатии или антипатии, решающим является также еще военно-географическое положение обеих стран, распространяющих на Италию свое влияние. Боевые силы Франции и Германии мы будем считать равными, хотя совершенно ясно, что Германия могла бы быть гораздо сильнее. Но мы считаем теперь доказанным, что даже в самом благоприятном случае, т. е. если Валлис и Симплон будут открыты для французов, их непосредственное военное влияние распространяется только на Пьемонт, и для того, чтобы распространить его на области, лежащие дальше, они прежде должны были бы выиграть сражение, тогда как наше влияние распространяется на всю Ломбардию и на
район, в котором Пьемонт смыкается с полуостровом, и, чтобы отнять у нас это влияние, наши противники должны сначала нанести нам поражение. Ну а при таком географическом положении, которое обеспечивает Германии преобладание, ей не приходится бояться конкуренции Франции.
Недавно генерал Хайльброннер в аугсбургской «Allgemeine Zeitung» высказал примерно следующее соображение: не для того существует Германия, чтобы служить громоотводом для ударов грозы, собирающейся над головой династии Бонапартов. С тем же правом итальянцы могли бы сказать: не для того существует Италия, чтобы служить для немцев в качестве буфера, смягчающего удары, которые Франция направляет против них, и в благодарность за это терпеть австрийские палки. Если же Германия заинтересована в том, чтобы удержать за собой такой буфер, то она при всех случаях гораздо лучше может достигнуть этого путем установления хороших отношений с Италией, путем признания национального движения, путем предоставления итальянцам возможности решать их собственные дела, поскольку итальянцы не вмешиваются в германские дела. Утверждение Радовица, что если Австрия сегодня уйдет из Северной Италии, то Франция завтра же неизбежно станет господствовать там, было столь же необоснованно в его время, как и три месяца назад. Обстановка, как она слагается на сегодняшний день, показывает, что утверждение Радовица начинает становиться истиной, но в смысле, противоположном высказанному им. Если 25 миллионов итальянцев не могут отстоять своей независимости, то тем менее этого могут достигнуть 2 миллиона датчан, 4 миллиона бельгийцев и 3 миллиона голландцев. Несмотря на это, мы не слышим, чтобы защитники германского господства в Италии жаловались по поводу французского и шведского господства в указанных странах и требовали, чтобы оно было заменено немецким.
Что же касается вопроса о единстве, то наше мнение таково: или Италия может образовать единое целое, и тогда у нее будет своя собственная политика, которая безусловно не явится ни французской, ни немецкой, и поэтому не может быть для нас более вредной, чем для французов; или же Италия останется раздробленной, и тогда эта раздробленность обеспечивает нам союзников в Италии при каждой войне с Францией.
Несомненно лишь одно: владеем мы Ломбардией или нет, мы всегда будем иметь значительное влияние в Италии, пока мы будем сильны у себя дома. Если мы предоставим Италии самой устроить свои дела, то ненависть итальянцев к нам прекратится сама собой, и наше естественное влияние на них станет во всяком случае гораздо значительнее и может даже при известных обстоятельствах подняться до подлинной гегемонии. Поэтому, вместо того чтобы видеть источник своей силы во владении чужими землями и подавлении чужой национальности, способность которой к историческому развитию могут отрицать только ослепленные предрассудками, мы сделали бы лучше, если бы позаботились о том, чтобы стать едиными и сильными в своем собственном доме.
III
На что имеют право одни, на то должны иметь право и другие. Если мы требуем По и Минчо для обороны не столько против итальянцев, сколько против французов, то мы не должны удивляться, если французы также претендуют на речные рубежи для обороны против пас.
Центр тяжести Франции лежит не в ее середине, на Луаре близ Орлеана, а на севере, на Сене, в Париже, и двукратный опыт показал, что падение Парижа ведет к падению всей Франции [132] . Поэтому военное значение конфигурации границ Франции определяется прежде всего той защитой, которую сии обеспечивают Парижу.
132
Имеется в виду взятие Парижа войсками антинаполеоновской коалиции 30–31 марта 1814 г. и 6–8 июля 1815 года.
Расстояние от Парижа до Лиона, Базеля, Страсбурга, Лотербура по прямой линии почти одинаково и составляет примерно 55 миль. При всяком вторжении во Францию из Италии, имеющем объектом Париж, если вторгающиеся не хотят подвергнуть опасности свои коммуникации, нужно непременно проникнуть в район Лиона между Роной и Луарой или еще севернее. Таким образом, альпийская граница Франции южнее Гренобля при движении врага на Париж может не приниматься во внимание, ибо с этой стороны Париж полностью прикрыт.