Собрание сочинений. Том 13

Энгельс Фридрих

Если Луи-Наполеон хочет выступить в роли паладина итальянской независимости, то ему нечего воевать с Австрией. «Charite bien ordonnee commence chez soi-meme» {«Правильно организованное милосердие начинается с самого себя». Ред.}. «Департамент» Корсика является итальянским островом, итальянским, несмотря на то, что он — родина бонапартизма. Пусть Луи-Наполеон прежде всего уступит Корсику своему дяде Виктору-Эммануилу, тогда, может быть, мы и позволим разговаривать с нами. До тех же пор, пока он этого не сделал, было бы лучше, если бы он помолчал о своей горячей преданности интересам Италии.

Во всей Европе нет ни одного крупного государства, которое не включало бы в свои границы части других наций. Франция имеет фламандские, немецкие, итальянские провинции. Англия, являющаяся единственной страной, которая имеет действительно естественные границы, вышла за их пределы по всем направлениям и произвела завоевания во всех странах; ныне она ведет борьбу с одним из своих протекторатов, с Ионическими островами, после того как она подлинно австрийскими методами подавила колоссальное восстание в Индии [144] . Германия имеет полуславянские провинции, славянские, мадьярские, валашские и итальянские придатки. А над сколькими языками господствует петербургский белый царь!

144

В

конце 1858 — начале 1859 гг. на Ионических островах, над которыми в 1815 г. был установлен британский протекторат, усилилось национально-освободительное движение среди местного населения, требовавшего упразднения неограниченной власти британского лорда-верховного комиссара над островами и присоединения к Греции. Продолжавшаяся с 1815 г. борьба завершилась в 1864 г. передачей Ионических островов Греции.

В Индии в 1857–1859 гг. происходило крупнейшее народное восстание против английского владычества. Восстание вспыхнуло весной 1857 г. среди так называемых синайских частей бенгальской армии, вербовавшихся из местных жителей, и охватило крупнейшие районы в Северной и Центральной Индии. Основной движущей силой восстания было крестьянство и ремесленная беднота городов. Руководимое местными феодалами восстание потерпело поражение из-за феодальной раздробленности Индии, религиозных и кастовых различий, а также ввиду военно-технического превосходства колонизаторов.

Никто не станет утверждать, что карта Европы установлена окончательно. Но все изменения, поскольку они рассчитаны на долгий срок, должны исходить из того, чтобы крупным и жизнеспособным европейским нациям во все большей и большей мере предоставить их действительно естественные границы, которые определяются языком и общностью симпатий; в то же время обломки народов, которые еще имеются кое-где и которые не способны более к самостоятельному национальному существованию, должны остаться в составе более крупных наций и либо раствориться в них, либо остаться лишь в качестве этнографических памятников, без всякого политического значения [145] . Военные соображения могут иметь здесь лишь второстепенное значение.

145

Представление Энгельса об исторических судьбах малых народов, его мнение о том, что они, как правило, не способны к самостоятельному национальному существованию и неизбежно должны быть в ходе централизации поглощены более крупными и жизнеспособными нациями, было неточным. Правильно подметив свойственную капитализму тенденцию к централизации, к созданию крупных государств, Энгельс не учитывал в должной мере другой тенденции — борьбы малых народов против национального гнета за свою независимость, их стремления к созданию собственной государственности. Как показала история, ряд малых народов, и прежде всего славянские народы, входившие раньше в состав Австрийской империи, не только обнаружили способность к самостоятельному национальному развитию, но стали участниками создания нового общественного, социалистического строя (подробно об этом см. предисловия к 6, 8 и 11 томам настоящего издания).

Но если карта Европы будет пересмотрена, то мы, немцы, имеем право требовать, чтобы это было сделано основательно и беспристрастно и чтобы жертвы не были потребованы, как это происходило обычно до сих пор, только от одной Германии, в то время как все другие народы только выигрывали от таких переделов, совершенно ничем не жертвуя. Мы можем отказаться от многого, что привешено к границам нашей страны и что впутывает нас в дела, в которые лучше было бы для нас так непосредственно не вмешиваться. Но это касается точно так же всех других; пусть они дадут нам пример бескорыстия или в противном случае пусть молчат. Конечный же вывод из всего этого исследования состоит в том, что мы, немцы, заключили бы замечательную сделку, если бы смогли обменять По, Минчо, Эч и всю итальянскую ветошь на единство Германии, которое предохранило бы нас от повторения Варшавы и Бронцелля и которое одно только может сделать нас сильными внутри и вовне. Как только мы добьемся этого единства, мы сможем прекратить оборону. Нам тогда не потребуется более никакой Минчо, тогда снова «особенность нашего духа» будет заключаться в том, чтобы «атаковать»; а ведь существуют еще такие гнилые места, где это весьма необходимо.

К. МАРКС

МИР ИЛИ ВОЙНА? [146]

Мы помещаем на другой странице недавно напечатанную в «Moniteur» статью, пророчески отрицающую какое-либо намерение со стороны ее хозяина и вдохновителя, Луи-Наполеона, ввергнуть Европу в войну [147] , — статью, которая, по-видимому, подняла курс бумаг на биржах и наполовину рассеяла опасения Старого Света. И все же при внимательном чтении вы найдете в этой статье мало оснований для тех надежд, которые она возбудила. Помимо единственного утверждения, что обязательства императора по отношению к королю Сардинии не идут дальше обещаний защиты от австрийской агрессии — обещаний, в которых Виктор-Эммануил наверняка не нуждался, во всяком случае после того как его войска были посланы на поддержку французских и английских войск под Севастополем, — мы не видим в этом манифесте ничего, кроме нового издевательства над общественным мнением. В статье фактически предлагается миру забыть, в интересах французского узурпатора, что не газеты, а именно он встревожил и взбудоражил Европу необоснованной и демонстративной угрозой, адресованной Австрии через ее посла {Хюбнера. Ред.} в день Нового года, — что именно его печать, его памфлетисты, его кузен {Бонапарт, Наполеон Жозеф Шарль Поль. Ред.}, накопление им вооружения и закупки военного снаряжения распространили военную панику, явившуюся результатом его же собственных преднамеренно произнесенных слов. В самой этой статье нет ни одной строчки, ни одной фразы, которая содержала бы хоть намек на отказ его от претензий и от интриг в Италии и княжествах Молдавии и Валахии [148] . Он возможно решил отступить перед общественным мнением Европы (за исключением Италии, но не исключая Франции); но возможно также, что он решил заговорить миролюбивым и умеренным языком, дабы покрыть гигантские биржевые спекуляции и обманным путем вызвать у тех, на кого он собирается напасть, роковую уверенность в безопасности. Во всем его новом манифесте от первого до последнего слова нет и намека на то, что это изменение не столько самой позиции, сколько тона, было обусловлено и оправдано каким-либо уменьшением спесивости Австрии, каким-либо прояснением дипломатического горизонта. Кажется невозможным, чтобы человек, готовящий громовой удар, проявлял такие миролюбивые настроения; но не надо забывать,

что это все тот же Луи-Наполеон, который в самый канун рокового дня, когда он изменническим образом задушил Французскую республику, жаловался одному республиканцу по поводу цинизма тех, которые считали его способным замышлять подобную низость. Поэтому мы считаем этот наполеоновский манифест «заключением, которое ничего не заключает». Это только белая куча, которая может оказаться либо обыкновенной мукой, либо просто вывалянным в муке котом, но чем именно — покажет только будущее.

146

Настоящая и следующая за ней статья «Вздох из Тюильри» были написаны Марксом как одна статья, но помещены редакцией «New-York Daily Tribune» в виде двух самостоятельных передовых в разных номерах газеты.

147

Имеется в виду статья, опубликованная в неофициальном разделе газеты «Moniteur» 5 марта 1859 г. и перепечатанная в «New-York Daily Tribune».

148

Французская дипломатия использовала стремление княжеств Молдавии и Валахии к слиянию в единое государство для укрепления влияния империи Наполеона III на Балканах. В январе 1859 г. господарем (правителем) обоих княжеств при содействии Франции, а также России был избран полковник Александру Куза. Единое Румынское государство было создано в 1862 году.

Комментарии лондонского «Times» имеют большее значение в той части, где дается совет сдержанно отнестись к манифесту, чем в той, где он открыто одобряется. Луи-Наполеон больше никогда не сможет быть полубогом биржи и буржуазии. Отныне он управляет только силой меча.

Написано К. Марксом около 8 марта 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5593, 25 марта 1859 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

К. МАРКС

ВЗДОХ ИЗ ТЮИЛЬРИ

Император Наполеон, должно быть, действительно находится в очень плачевном положении, раз он не только написал весьма слезливое письмо, но и адресовал его сэру Ф. Хеду, который является далеко не самым жизнерадостным из мелких государственных деятелей. Сэр Ф. Хед напечатал это письмо в лондонском «Times» [149] , далеко не самой оптимистической из британских газет, придав тем самым всему делу особую торжественность, невиданную до сих пор в веселой стране галлов, и даже здесь, в туманной Англии, это прозвучало погребальным звоном. «Мой дорогой сэр Фрэнсис», гласит нежное обращение императора к баронету мыльных пузырей [150] , в конце письма также стоит: «Мой дорогой сэр Фрэнсис». Сэр Фрэнсис, по-видимому, и до этого писал какие-то письма в защиту императора в лондонский «Times». Можно не сомневаться, что эти письма были прекрасны, как это часто бывает с корреспонденциями в прессе, написанными по собственной инициативе, по мы что-то не припоминаем, чтобы мы их читали или хотя бы бегло просматривали, и уверены, что они почти или вовсе не обсуждались в имперском парламенте. Его величество Наполеон получил эти произведения от автора, и так как великие люди часто бывают благодарны за поднесенные им ремни для правки бритв или большие головки сыра, то и его величество Наполеон с невеселым видом благодарит сэра Фрэнсиса Хеда за его статьи. Императору очень приятно убедиться в том, что его еще не забыли в Англии, и он трогательно вспоминает те дни, когда лавочники этой страны предоставляли ему такой кредит, каким никогда еще не пользовался ни один бродячий принц [151] .

149

Имеется в виду письмо Наполеона III английскому писателю Фрэнсису Хеду, опубликованное в газете «Times» 5 марта 1859 года.

150

Намек на книгу Ф. Хеда «Мыльные пузыри из нассауского источника», вскоре после издания которой он получил титул баронета.

151

Намек на пребывание принца Луи Бонапарта в Англии в качестве эмигранта в 1838–1840 и 1846–1848 годах.

«Теперь», — говорит он, — «я ясно вижу, какие хлопоты несет с собой власть, и самым неприятным, по-моему, является то, что тебя не понимают и о тебе неверно судят именно те, кого ты больше всего ценишь и с кем хотел бы жить в добром согласии».

Кроме того, он открыто заявляет, что свобода — это обман.

«Я глубоко сожалею», — говорит он, — «что свобода, подобно всему хорошему, имеет свои крайности! Почему вместо распространения правды она прилагает все усилия, чтобы затемнить ее? Почему вместо поощрения и развития благородных чувств она сеет недоверие и ненависть?»

И император, священную особу которого таким образом уязвила свобода, благодарит дорогого сэра Фрэнсиса за то, что он без колебаний, честно, бескорыстно и энергично выступил против подобных заблуждений.

Нисколько не входя в политические детали его нынешних горестей, мы не понимаем, почему его величество Наполеон III рассчитывает на то, что он постоянно будет в радужном и веселом настроении? Разве жизненный путь семьи, мнимым членом которой он является, был таким радостным и солнечным, что, когда он добивался трона Франции, когда рисковал во время своих миниатюрных вторжений [152] своей жизнью, свободой и теми деньгами, которые ему удавалось занять, он мог предполагать, что гонится за розовым венком сибаритских наслаждений, за расположением людей, за личными удовольствиями, за благословениями Джона Буля и за расположением Европы, для получения которого нужны вымогательства! Разве он никогда не слышал замечания «божественного Вильяма»:

152

Имеются в виду неудачные попытки Луи Бонапарта поднять мятеж во французской армии, предпринятые в 1836 и 1840 годах (см. примечание 71).

«Да, не легка ты, доля венценосца!»

{Шекспир. «Король Генрих IV», часть II, акт III, сцена первая. Ред.}

Разве он не считал, что из всех людей именно он призван судьбой и долгом к тому, чтобы страдать мигренью в Тюильри ради блага всей нации? Зачем же он бросается на широкую грудь уважаемого сэра Ф. Хеда и плачет от того, что корона, которой он так страстно домогался, жмет его чело? И если он считает нужным писать в «Times», то почему он этого не делает сам, вместо того чтобы за него писал захудалый баронет? Ведь он неоднократно грубо пренебрегал этикетом. Разве он не мог бы так же поступить и теперь?