Собрание сочинений. Том 2

Евтушенко Евгений Александрович

Вятские поляны

В дорогу тянет, ох, как тянет!И не могу заснуть, и в грудьскребется острыми когтямикуда-то тянущая грусть.Есть город Вятские Поляны,а в нем есть домик и скамья.Из экспедиции полярнойкогда-то мимо ехал я.В пижаме вышел я устало,и плечи свежестью свело,а в небе медленно светало,но не было еще светло.Все было тихо и укромно,и босоногий оголецс прилипшей веточкой укропамне дал соленый огурец.Над смутной речкой утомленнойрыбак виднелся на скале,а у стены свежебеленойсидели двое на скамье.И было, словно откровенье,свеченье синего платка,и чуб чумазый на коленях,и в чубе белая рука.Она тихонько нагибалась,шептала что-то в тишинеи озаренно улыбаласьрассвету, поезду и мне…В дорогу тянет, ох, как тянет!И не могу заснуть, и в грудьскребется острыми когтямикуда-то тянущая грусть.Я город Вятские Поляны,возможно, буду проезжать,и

будут улицы туманны,и где-то кони будут ржать.Увижу с грустью удивленной —рыбак все тот же на скалеи у стены свежебеленойвсе те же двое на скамье.В ночь на 25 июня 1957

«Беда не в том, что пишешь мало….»

Беда не в том, что пишешь мало, —но мало любишь ты людей.Ты вяло пил, женился вялои вяло заводил детей.Вступил ты в лермонтовский возраст.Достигнешь пушкинского ты.Но где же внутренняя взрослость,но где же мужества черты?Живешь ненужностью обросший,и уж который год подрядне говорят: «Поэт хороший», —«Хороший парень», – говорят.Но отчего с людьми плохимихороший парень водку пьети с пожеланьями благимипальто начальству подает?Талант на службе у невежды,привык ты молча слушать ложь.Ты раньше подавал надежды —теперь одежды подаешь.Глядишь ты как-то воровато,и не рассказывай мне, брат,что это время виновато,а ты совсем не виноват.Забыв обет поры начальной,ничто, как прежде, не любя,проходишь, словно вор печальный,себя укравший у себя.И, как беды возможный признак,кричащей полный немоты,со мной всегда твой грустный призрак,и он не даст мне стать, как ты.3 июля 1957

«О, как мне жаль вас – утомленные…»

В. Сякину

О, как мне жаль вас – утомленные,во времени неощутимыегерои неосуществленныеи просто неосуществимые!Иные, правда, жизнью будничнойживут, не думая о подвиге,но в них таится подвиг будущий,как взрыв таится в тихом порохе.О, сколько тихо настрадавшихся,чтоб все – для взрыва напроломного!Но сколько взрывов нераздавшихсяи пороха непримененного!Я не хочу быть ждущим порохом —боюсь тоски и отсырения.Вся жизнь моя да будет подвигом,рассредоточенным во времени!23–24 июля 1957

Все, как прежде

Все, как прежде, все, как прежде, в этом городе:магазины, бани, фабрики, химчистки,ожиревшие напыщенные голуби,самокатами гремящие мальчишки,и московское особенное аканье,и разносчицы жировок по квартирам,и гуденье реактивное, и звяканьепроволочных ящиков с кефиром.Все, как прежде, все, как прежде, — тем не менеечто-то новое — и в тишине, и в говоре,и какие-то большие измененияпроисходят, происходят в этом городе.Рано утром, в институт попасть рассчитывая,я в трамвай влезаю с булкой непрожеванной:что-то новое я вижу и решительноеу студента за очками напряженными.В том, как смотрит на меня маляр натруженный,в том, как лбом к стеклу прижалась ученица,понимаю — что-то, видимо, нарушено,что-то начато и вскоре учинится.Все на месте — и фасады, и названия.Ни событий чрезвычайных, ни свержений.Но во всем подозреваю назреваниеи возможность неожиданных движений.24 июля 1957

Парк

Н. Глазкову

Разговорились люди нынче.От разговоров этих чад.Вслух и кричат, но вслух и хнычут,и даже вслух порой молчат.Мне надоели эти темы.Я бледен. Под глазами тени.От этих споров я в поту.Я лучше в парк гулять пойду.Уже готов я лезть на стену.Боюсь явлений мозговых.Пусть лучше пригласит на сценуменя румяный массовик.Я разгадаю все шарадыи, награжден двумя шарами,со сцены радостно сойдуи выпущу шары в саду.Потом я ролики наденуи песню забурчу на тему,что хорошо поет Монтан,и возлюбуюсь на фонтан.И, возжелавши легкой качки,лелея благостную лень,возьму я чешские «шпекачки»и кружку с пеной набекрень.Но вот сидят два человекаи спорят о проблемах века.Один из них кричит о вредеоткрытой критики у нас,что, мол, враги кругом, что времянеподходящее сейчас.Другой – что это все убого,что ложь рождает только ложьи что, какая б ни эпоха,неправдой к правде не придешь.Я закурю опять, я встану,вновь удеру гулять к фонтану,наткнусь на разговор, другой…Нет, – в парк я больше ни ногой!Все мыслит: доктор медицины,что в лодке сетует жене,и женщина на мотоцикле,летя отвесно по стене.На поплавках уютно-шатких,в аллеях, где лопочет сад,и на раскрашенных лошадках —везде мыслители сидят.Прогулки, вы порой фатальны!Задумчивые люди пьют,задумчиво шумят фонтаны,задумчиво по морде бьют.Задумчивы девчонок челки,и ночь, задумавшись всерьез,перебирает, словно четки,вагоны чертовых колес…Ночь на 25 июля 1957

Безденежные мастера

Ю. Васильеву

Мы те, кто в дальнее уверовал, —безденежные мастера.Мы с вами из ребра Гомерова,мы из Рембрандтова ребра.Не надо нам ни света чопорного,пусть будет жизнь простым-проста,а надо только хлеба черного, бумаги, глины и холста!Смешайтесь, краски, знаки нотные!По форме и земля стара, —мы придадим ей форму новую,безденежные мастера!Пусть слышим то свистки, то лаянье,пусть дни превратности таят,мы с вами отомстим талантливотем, кто не верит в наш талант!Вперед, ломая и угадывая!Вставайте, братья, — в путь пора.Какие с вами мы богатые,безденежные мастера!31 июля 1957

«Поздравляю вас, мама…»

Поздравляю вас, мама, с днем рождения вашего сына!За него вы волнуетесь, и волнуетесь сильно.Вон лежит он, худущий, большой и неприбранный,неразумно женатый, для дома неприбыльный.На него вы глядите светло и туманно…С днем рожденья волнения вашего, мама!Вы не дали ни славы ему, ни богатства,но зато подарили талант не бояться.Отворите же окна в листву и чириканье,поцелуем глаза его пробудите,подарите ему тетрадь и чернильницу,молоком напоите и в путь проводите.Июль 1957

«Пахла станция Зима…»

Пахла станция Зима молоком и кедрами.Эшелонам пастухи с лугов махали кепками.Шли вагоны к фронту зачехленно, громыхающе…Сколько было грозных, молчаливых верениц!Я был в испанке синенькой, кисточкой махающей.С пленкою коричневой носил я варенец.Совал я в чью-то руку с бледно-зеленым якорему горсада с клумбы сорванный бутонили же протягивал, полный синей ягоды,из консервных банок спаянный бидон.Солдаты желтым сахаром меня баловали.Парень с зубом золотым играл на балалайке.Пел: «Прощай, Сибирюшка, — сладкий чернозем!»Говорил: «Садись, пацан, к фронту подвезем!»На фуражках звездочки, милые, алые…Уходила армия, уходила армия!Мама подбегала, уводила за фикусы.Мама говорила: «Что это за фокусы!Куда ты собираешься? Что ты все волнуешься?»И предупреждала: «Еще навоюешься!..»За рекой Окою ухали филины.Про войну Гражданскую мы смотрели фильмы.О, как я фильмы обожал — про Щорса, про Максима,и был марксистом, видимо, хотя не знал марксизма.Я писал роман тогда, и роман порядочный,а на станции Зима голод был тетрадочный.И на уроках в дело шли, когда бывал диктант,«Врачебная косметика», Мордовцев и Декарт.А я был мал, но был удал,и в этом взявши первенство,я между строчек исписалдвухтомник Маркса – Энгельса.Ночью, светом обданные, ставни дребезжали —это эшелоны мимо проезжали.И писал я нечто, еще не оцененное,длинное, военное, революционное…Июль 1957

«Я жаден до людей…»

Я жаден до людей,и жаден все лютей.Я жаден до портных,министров и уборщиц,до слез и смеха их,величий и убожеств.Как молодой судья,свой приговор тая,подслушиваю я,подсматриваю я.И жаль, что, как на грех,никак нельзя успетьподслушать сразу всех,всех сразу подсмотреть!1 августа 1957

«Пахнет засолами…»

В. Бокову

Пахнет засолами,пахнет молоком.Ягоды засохлыев сене молодом.Я лежу, чего-то ждукаждою кровинкой,в темном небе звездушевелю травинкой.Все забыл, все забыл,будто напахался, —с кем дружил, кого любил,над кем надсмехался.В небе звездно и черно.Ночь хорошая.Я не знаю ничего,ничегошеньки.Баловали меня,а я — как небалованный,целовали меня,а я — как нецелованный.1 августа 1957