Собрание сочинений. Том 3. Крылья ужаса. Мир и хохот. Рассказы
Шрифт:
Люда способствовала ему в этом начинании. Правда, талант его был в каком-то странном состоянии, но он явным образом был гуманитарного характера, причем в разнообразном направлении: Леня писал статьи, рисовал. Он чувствовал, что сможет утвердиться…
Параллельно крепло и желание жить. В этот период Люда немного отошла от него, тем более у нее завелся мучительный роман с молодым человеком, наполовину обалдевшим от нее. Он, в сущности, ничего не понимал в ней, но именно поэтому привязался к Люде, как к загадке.
Люда к тому же считала, что он сможет разгадать ее или приблизиться
– Я в тебе вот что не пойму, Люд, – твердил он ей однажды после бутылки кореандровой водки, выпитой где-то в закутке. – Почему ты смерть любишь?
– Да откуда ты взял, что я смерть люблю? – ответила тогда Люда и выпила свою стопочку, стоявшую на земле.
– Да потому, что в глазах твоих это вижу. Я, Люд, в то, что ты мне объясняешь, все равно не войду, не моего это ума дела. Я, когда ты говоришь, в глаза твои гляжу – и вижу там смерть.
– Хорошо, хоть что-то видишь, Кирюшенька. Но почему смерть? Не в ту сторону глаз глядишь, мой милый…
– В другую сторону я и не заглядываю. Хватит с меня и одной стороны твоих глаз. Я тебя, Люда, очень люблю и на том свете буду любить еще больше…
Уже подумывали они о браке, о ранней семье, как вдруг Кирюшка, неожиданно для самого себя, сбежал. Испугался, одним словом, ее, Люды, или, может быть, ее глаз. Люда недолго горевала, точнее – не горевала вообще. И опять положила глаз на своего брата. К этому времени брат уже окончательно заважничал, словно абсолютно понял, где, в каком миру он теперь живет и что он далеко не последнее существо здесь. Стал даже петь по ночам песни, правда не в меру веселые. Один из соседей по коммунальной квартире – лохматое, неповоротливое, гетеросексуальное создание, звали его Гришею – не раз повторял, что, если б Леня пел грустные песни по ночам, все было бы нормально и он бы засыпал, а что-де от веселых песен у него, у Гриши, шалят нервы.
– Какое сейчас веселье на земле! – кричал он в коридоре. – Тоска одна теперь от веселья-то!
Но Леню теперь уже почти не покидало это веселье, точно он летел навстречу своему таланту и будущему. Талант действительно из него выпирал, и он становился в меру известным…
А Люде было приятно общаться с будущей знаменитостью.
И вдруг все рухнуло, особенно веселие. Брату объявили, что у него запущенный рак, о котором он и не подозревал, и что он, такой молодой, скоро умрет, умрет через полгода, самое большее. Последнее, главным образом, и не удалось скрыть.
Люду перекосило от ужаса. Прежде всего Леня был ее брат, хоть и двоюродный, и поэтому она почувствовала в первый момент, что эта будущая смерть имеет к ней самое прямое отношение. Она почти забросила свой институт, и в то же время никак не могла понять, что это значило бы для нее: стать мертвой или умереть. Она никак не могла связать это событие с собой, настолько оно казалось ей абсурдным. И к Лене стала относиться с любопытством, как к своему непонятному будущему. И в то же время страстно жалела его… Ей казалось, что его надо во что бы то ни стало в чем-то убедить логически, и тогда найдется здравый выход, потому что в мистический выход Леня все равно не поверит, думала она на подходе к его дому, нервничая, потому что это было первое посещение брата после такого известия.
Она юркнула в широкую пасть парадного входа, проскочила в лифт и с дрожью поднялась на шестой этаж – с дрожью, потому что лифт олицетворял для нее капкан, падение с высоты и смерть. Позвонила положенные три раза. Открыл другой сосед брата, толстун, и провел ее к Леониду, захлопнув дверь. Леня стоял посреди комнаты, в руках у него была нитка с нацепленной бумажкой, которой он забавлял огромного серого кота, играя с ним. Кот подпрыгивал и бил лапой по бумажке.
– Как дела? – неожиданно спросила Люда.
Леонид ничего не ответил, продолжая забавляться с котом.
– Ты непременно излечишься, непременно! – почти закричала Люда. – Такие, как ты, не умирают! Так рано!
Леонид захохотал, но хохот этот относился к коту: кот неудачливо перевернулся, гоняясь за бумажкой.
– Что тебе надо от меня? – спросил он наконец, остановив игру. – Видишь, я играю с котом. Кот этот сумасшедший, и говорят, что он тоже скоро умрет. Да и вообще коты не долго живут: всего 10–12 лет, чуть-чуть больше иногда.
Люда остолбенела. Но взгляд Леонида был здравым, хоть и таинственно-холодным. Люде почему-то показалось, что он уже умер и в то же время, мертвый, играет с котом.
– Игрун, – мелькнуло в ее голове.
И стало почему-то жалко собственное тело, которое было таким сладким и мягким.
– Это конец, – подумала она во второй раз.
Леня тем временем показал коту язык. Кот рассвирепел и сильно ударил его лапой по ноге.
Люда вскрикнула. Тогда наконец Леонид обратил на нее внимание, не теряя, однако, контакта с котом, искоса поглядывая на него, то показывая ему язык, то подмигивая ему.
Кот напряженно сидел на полу.
– Приготовить чай, Люда? – озабоченно и даже участливо спросил он.
– С вином, с вином, Леня, – истерично ответила ему Люда. – С вином.
– У меня нет вина, – сухо ответил он. – Но есть водка. А вот чай будет.
– Пусть будет, что будет, – раздраженно ответила Люда.
И Леня вышел на кухню.
Кот сидел на полу, не меняя позы.
– Только бы он не погнался за Леонидом, – подумала Люда. – А мне надо смириться.
Леня быстро принес чай: он приготовил его заранее, кому – неизвестно.
Люда послушно вынула из буфета пирог, печенье, сладости, конфеты и варенье. Всего было очень много.
Разложила на подвижном столике. Чай оказался на редкость вкусным, точно он был для живых. Леня молчал, а потом вдруг заговорил о захоронении кота.
– Ты знаешь, его негде хоронить, – жалобно и даже просительно заключил он.
– Но ведь объект еще не умер! – вскричала Люда, посмотрев на неподвижного кота.
– Не все ли равно, когда он умрет, – усмехнулся в ответ Леонид. – И я решил захоронить его в стене собственной комнаты, в той, что рядом с моей кроватью, – и он показал рукой. – Смотри. Вот в том месте, я его замурую и схороню. Мы с ним не расстанемся. Ты согласна?!