Собрание сочинений. Том 4. 1964–1966
Шрифт:
– Дэн говорил о мастерах! «На нас держится красота мира», – говорил он. И еще, помните? «Для того чтобы сделать из обезьяны человека, Дарвину нужно было быть отличным мастером».
Я решил сдаться и признался:
– Вот этого я уже не помню.
– А вы давно смотрите «Розу салона»?
– Да я совсем недавно приехал.
– А-а… Тогда вы много потеряли. Мы с женой смотрим эту историю уже седьмой год, каждый вторник. Мы пропустили только один раз: у меня был приступ, и я потерял сознание. Но во всем городе только один человек не пропустил ни разу – мастер Миль из Центрального салона.
Он
– Седьмой год, – повторил он. – И теперь представьте себе: в позапрошлом году они убивают Мирозу и бросают Леванта в японские застенки пожизненно, а Дэна сжигают на костре. Вы можете себе это представить?
– Это невозможно, – сказал я. – Дэна? На костре? Правда, Бруно тоже сожгли на костре…
– Возможно… – нетерпеливо сказал мастер. – Во всяком случае, нам стало ясно, что они хотят быстренько свернуть программу. Но мы этого не потерпели. Мы объявили забастовку и боролись три недели. Миль и я пикетировали парикмахерские автоматы. И должен вам сказать, что значительная часть горожан нам сочувствовала.
– Еще бы, – сказал я. – И что же? Вы победили?
– Как видите. Они прекрасно поняли, что это такое, и теперь телецентр знает, с кем имеет дело. Мы не отступили ни на шаг, и если понадобится – не отступим. Во всяком случае, теперь по вторникам мы отдыхаем, как встарь, – по-настоящему.
– А в остальные дни?
– А в остальные дни ждем вторника и гадаем, что ожидает нас, чем вы, литераторы, нас порадуете, спорим и заключаем пари… Впрочем, у нас, мастеров, не так много досуга.
– Большая клиентура, вероятно?
– Нет, дело не в этом. Я имею в виду домашние занятия. Стать мастером нетрудно, трудно оставаться мастером. Масса литературы, масса новых методов, новых приложений, за всем надо следить, надо непрерывно экспериментировать, исследовать, и надо непрерывно следить за смежными областями – бионика, пластическая медицина, органика… И потом, вы знаете, накапливается опыт, появляется потребность поделиться. Вот мы с Милем пишем уже вторую книгу, и буквально каждый месяц нам приходится вносить в рукопись исправления. Все устаревает на глазах. Сейчас я заканчиваю статью об одном малоизвестном свойстве врожденно-прямого непластичного волоса, и вы знаете, у меня практически нет никаких шансов оказаться первым. Только в нашей стране я знаю трех мастеров, занятых тем же вопросом. Это естественно: врожденно-прямой непластичный волос – это актуальнейшая проблема. Ведь он считается абсолютно неэстетируемым… Впрочем, вас это, конечно, не может интересовать. Вы ведь литератор?
– Да, – сказал я.
– Вы знаете, как-то во время забастовки мне случилось пробежать один роман. Это не ваш?
– Не знаю, – сказал я. – А о чем?
– Н-ну, я не могу сказать вам совершенно точно… Сын поссорился с отцом, и у него был друг, этакий неприятный человек со странной фамилией… Он еще резал лягушек.
– Не могу вспомнить, – соврал я. Бедный Иван Сергеевич!
– Я тоже не могу вспомнить. Какой-то вздор. У меня есть сын, но он никогда со мной не ссорится. И животных он никогда не мучает… разве что в детстве…
Он снова отступил от меня и медленно пошел по кругу, оглядывая. Глаза его горели. Кажется, он был очень
– А ведь, пожалуй, на этом можно закончить, – проговорил он.
Я вылез из кресла. «А ведь неплохо… – бормотал мастер. – Просто очень неплохо». Я подошел к зеркалу, а он включил прожекторы, которые осветили меня со всех сторон, так что на лице совсем не осталось теней. В первый момент я не заметил в себе ничего особенного. Я как я. Потом я почувствовал, что это не совсем я. Что это гораздо лучше, чем я. Много лучше, чем я. Красивее, чем я. Добрее, чем я. Гораздо значительнее, чем я. И я ощутил стыд, словно умышленно выдавал себя за человека, которому в подметки не гожусь…
– Как вы это сделали? – спросил я вполголоса.
– Пустяки, – ответил мастер, как-то особенно улыбаясь. – Вы оказались довольно легким клиентом, хотя и основательно подзапущенным.
Я как Нарцисс стоял перед зеркалом и не мог отойти. Потом мне вдруг стало жутко. Мастер был волшебником, и волшебником недобрым, хотя сам, наверное, и не подозревал об этом. В зеркале, озаренная прожекторами, необычайно привлекательная и радующая глаз, отражалась ложь. Умная, красивая, значительная пустота. Нет, не пустота, конечно, я не был о себе такого уж низкого мнения, но контраст был слишком велик. Весь мой внутренний мир, все, что я так ценил в себе… Теперь его вообще могло бы не быть. Оно было больше не нужно. Я посмотрел на мастера. Он улыбался.
– У вас много клиентов? – спросил я.
Он не понял моего вопроса, да я и не хотел, чтобы он меня понял.
– Не беспокойтесь, – ответил он. – Вас я всегда буду работать с удовольствием. Сырье самое высококачественное.
– Спасибо, – сказал я, опуская глаза, чтобы не видеть его улыбки. – Спасибо. До свидания.
– Только не забудьте расплатиться, – благодушно сказал он. – Мы, мастера, очень ценим свою работу.
– Да, конечно, – спохватился я. – Разумеется. Сколько я должен?
Он сказал, сколько я должен.
– Как? – спросил я, приходя в себя.
Он с удовольствием повторил.
– С ума сойти, – честно сказал я.
– Такова цена красоты, – объяснил он. – Вы пришли сюда заурядным туристом, а уходите царем природы. Разве не так?
– Самозванцем я ухожу, – пробормотал я, доставая деньги.
– Ну-ну, не так горько, – вкрадчиво сказал он. – Даже я не знаю этого наверняка. Да и вы не уверены… Еще два доллара, пожалуйста… Благодарю вас. Вот пятьдесят пфеннигов сдачи… Вы ничего не имеете против пфеннигов?
Я ничего не имел против пфеннигов. Мне хотелось скорее уйти.
В вестибюле я некоторое время постоял, приходя в себя, глядя через стеклянную стену на металлического Владимира Сергеевича. В конце концов все это очень не ново. В конце концов, миллионы людей совсем не то, за что они себя выдают. Но этот проклятый парикмахер сделал меня эмпириокритиком. Реальность замаскировалась прекрасными иероглифами. Я больше не верил тому, что вижу в этом городе. Залитая стереопластиком площадь в действительности, наверное, вовсе не была красива. Под изящными очертаниями автомобилей мнились зловещие, уродливые формы. А вон та прекрасная, милая женщина на самом деле, конечно, отвратительная, вонючая гиена, похотливая, тупая хрюшка. Я закрыл глаза и помотал головой. Старый дьявол…