Собрание сочинений. Том 4. Рикша-призрак. Сказки и легенды. Труды дня
Шрифт:
Однажды в воскресенье после полудня мы, по обыкновению, поехали с солью. День был очень жаркий, и мы не могли нигде найти лошадей. Тогда мы дали волю Тедде Габлер, кобыле с подрезанным хвостом, которая громко стучала своими огромными копытами. Как она ни была умна, но все же опрокинула «купе» в заросший ручей, прежде чем добралась до края утеса, на котором стояли все лошади, отмахиваясь хвостами от мух. Первым окликнул ее Дикон. Это очень темный, серый конь четырех лет, сын Гранди. Его начали приучать к езде с двух лет, он ходил в легком экипаже еще до того, как ему исполнилось три года, а теперь
— Соль! — радостно сказал Дикон. — Вы немного запоздали, Тедда.
— Место, место дайте, куда сунуть купе! — задыхаясь, проговорила Тедда. — Эта погода ужасно утомляет. Я приехала бы раньше, да они не знают, чего хотят. Оба упали два раза. Не понимаю такой глупости.
— Вы очень разгорячились! Поставьте-ка его под сосны и освежитесь немного.
Тедда вскарабкалась на край утеса и втиснула купе в тень крошечного соснового лесочка, мой спутник и я легли, задыхаясь, на темные шелковистые иглы. Все домашние лошади собрались вокруг нас, наслаждаясь воскресным отдыхом.
Тут были Род и Рик, старейшие лошади на ферме. Это была хорошая пара, гнедая в яблоках, близнецы, пожилые сыновья хембльтонца-отца и матери морганской крови. Потом Нил и Тэкк, вороные, шести футов, брат и сестра по происхождению, Черные соколы, замечательно подходившие друг другу по масти и только что заканчивающие свое образование, — красивейшая пара на протяжении сорока миль. Был Мульдон, наша бывшая упряжная лошадь, купленная случайно, какой угодно масти, кроме белой, и Туиззи из Кентукки с больным бедром, вследствие чего он неуверен в движениях задних ног. Он и Мульдон целую неделю возили песок для нашей новой дороги. Дикона вы уже знаете. Последний, жевавший что-то, был наш верный Марк Аврелий Антоний, вороной конь, возивший нас в кабриолете в любую погоду и по всякой дороге, всегда стоявший запряженным перед какой-либо дверью — философ с аппетитом акулы и манерами архиепископа. Тедда Габлер была новой покупкой, лошадь с дурной репутацией, в сущности являвшейся результатом неуменья править. У нее была особая походка во время работы, которой она шла, пока было нужно, римский нос, большие выпуклые глаза, хвост, похожий на бритву, и раздражительный характер. Она приняла соль неразнузданной, остальные подошли и ржали, пока мы не высыпали весь запас соли прямо на утесы. Почти все время они стояли свободно, большей частью на трех ногах, и вели обыкновенную болтовню Заднего пастбища — о недостатке воды, щелях в изгороди, о том, как рано в этом сезоне начались ветры. Маленький Рик сдунул последние свои крупинки соли в трещину утеса и сказал:
— Поторопитесь, братцы! Могли бы знать, что явится нахлебник.
Мы услышали стук копыт, и из рва вскарабкался подслеповатый, неуклюжий рыжий конь, посылаемый на подножный корм из городского манежа, где его звали Ягненком и отдавали только по ночам приезжим. Мой спутник, который знал лошадей и объездил многих, посмотрел на подымавшуюся всклокоченную, похожую на молот голову и спокойно проговорил:
— Слабое животное. Пожирает людей, когда представляется случай, — взгляните на его глаза. И брыкается — взгляните на его поджилки. Западная лошадь.
Животное подвигалось вперед, фыркая
— По обыкновению, — сказал конь со скрытой насмешкой, — вы склоняете ваши головы перед тираном, который приходит и все свое свободное время таращит глаза на вас.
— Я покончил со своим, — сказал Дикон, он слизал остатки соли, сунул нос в руку своего хозяина и произнес молитву по-своему. У Дикона были самые очаровательные манеры, когда-либо виденные мною.
— И униженно благодарите его за то, что составляет ваше неотъемлемое право. Это унизительно, — сказал рыжий конь, втягивая воздух и стремясь учуять, не найдется ли несколько лишних крупинок соли.
— Сойди тогда с горы, Бонн, — ответил Дикон. — Я думаю, что там найдешь что поесть, если уже не соскреб всего. Ты съел больше, чем трое из нас сегодня, и вчера, и за последние два месяца — с тех пор, что был здесь.
— Я обращаюсь не к молодым и незрелым. Я говорю с теми, мнение и опытность которых вызывают уважение.
Я видел, что Род поднял голову, как бы желая сделать какое-то замечание, потом снова опустил ее и расставил ноги, как лошадь, везущая плуг. Род может пройти в тени милю за три минуты по обыкновенной дороге в обыкновенном кабриолете. Он чрезвычайно силен, но, как большинство лошадей хембльтонской породы, с годами становится несколько угрюмым. Никто не может любить Рода, но все невольно уважают его.
— В них, — продолжал рыжий конь, — я желаю пробудить постоянное сознание наносимых им обид и оскорблений.
— Что это такое? — сонно спросил Марк Аврелий Антоний. Он подумал, что Бонн говорит о какой-нибудь особенной еде.
— Говоря «обиды и оскорбления», — Бонн бешено размахивал хвостом, — я подразумеваю именно то, что выражается этими словами. Да, именно то.
— Джентльмен говорит совершенно серьезно, — сказала кобыла Тэкк своему брату Нипу. — Без сомнения, размышление расширяет кругозор. Его речь очень возвышенна.
— Ну, сестра, — ответил Нил. — Ничего он не расширил, кроме круга обглоданного им пастбища. Там, откуда он пришел, кормят словами.
— Все же это элегантный разговор, — возразила Тэкк, недоверчиво вскидывая хорошенькую тонкую головку.
Рыжий конь услышал ее и принял, как ему казалось, чрезвычайно внушительную осанку. В действительности же он имел вид чучела.
— Теперь я спрашиваю вас — без предрассудков и без пристрастия, — что сделал когда-либо для вас человек-тиран? Разве вы не имеете неотъемлемого права на свежий воздух, дующий по этой безграничной равнине?
— Вы когда-нибудь зимовали здесь? — весело сказал Дикон, остальные засмеялись исподтишка. — Довольно-таки холодно.
— Нет еще, не приводилось, — сказал Бонн. — Я пришел из безграничных пространств Канзаса, где благороднейшие из нашего рода живут среди подсолнечников, около садящегося во всем своем блеске солнца.
— И вас прислали как образец? — сказал Рик, и его длинный, прекрасно ухоженный хвост, густой и красивый, как волосы квартеронки, дрогнул от смеха.
— Канзас, сэр, не нуждается в рекламе. Его прирожденные сыны полагаются на себя и на своих туземных отцов. Да, сэр.