Собрание сочинений. Том 4
Шрифт:
Лейбсон кладет руку на руку Свердлова:
— Яков…
— Я знаю, Мишенька, я знаю, что ты не умеешь… Вот и я тоже не умею быть председателем ВЦИК’а. Это между нами, я никому этого не говорю, и ты тоже никому не говори, что не умеешь. Надо уметь, и все.
— Яков, — молит его врач, — дорогой, через два дня мы поговорим, обсудим.
— Нет, нет, нет, плохой я был бы председатель ВЦИК’а, если бы все дела откладывал на два дня.
В комнату входит Ленин.
— Яков, — взывает врач.
— Я не могу без телефона, — тянется Свердлов к трубке.
— Яков Михайлович, доктора надо слушать, и телефон немедленно убрать! И лежать спокойно! — решительно требует Ленин.
Ленька быстро убирает телефон. Свердлов провожает телефон жадными глазами.
Ленин садится около постели Свердлова. Яков Михайлович просит:
— Владимир Ильич, не надо так близко, вы заразитесь…
— Пустяки, Яков Михайлович. Доктор хочет вас выслушать.
Доктор склоняется к нему, выслушивает сердце. Затем медленно поднимается от изголовья Свердлова.
Яков Михайлович ослабел, лежит с закрытыми глазами.
— Этот доктор, Владимир Ильич, мой самый хороший друг… Этот доктор может душу отдать за друга… Владимир Ильич, дайте вашу руку… Человек должен иметь сердце из стали… тогда у него может быть кольчуга из дерева, и он… не испугается в бою… Я не брежу, Владимир Ильич.
Профессиональная выдержка покидает доктора, он беспомощно смотрит на Владимира Ильича и отходит в сторону, чтобы скрыть свое горе.
— Эти слова, — продолжает Свердлов, — мы с Кобой писали вам из ссылки.
Доктор передает Леньке пустой пузырь для льда. Ленька берет пузырь и чашку, огромную цветистую чашку с надписью золотом «На добрую память», и тихонько, на цыпочках, идет к двери. Свердлов впадает в беспамятство:
— Владимир Ильич, здесь резолюции, все материалы к съезду.
Свердлов закашлялся.
Ленин, обняв его за плечи, прислонил его голову к своей груди. Свердлов затих.
Ранняя весна. Тают подмерзшие за ночь сосульки льда.
Легкий туман над еще заснеженной Москвой.
Залит солнцем угол Кремлевского дворца, где помещается квартира Свердлова.
Слышатся громкие, постепенно стихающие звуки рояля. Играют «Похороны» Листа.
Солнечный луч прорывается сквозь окно в небольшую комнату — столовую, задевает стоящую на подоконнике миску, наполненную льдом, и ложится на ручку двери, ведущей в соседнюю комнату.
Звуки рояля замирают. Кружатся пылинки в солнечном луче. Тишина.
Дверь приоткрывается, и на цыпочках входит Ленька. У него слегка растерянный и очень озабоченный вид.
Ленька старательно прикрывает за собой дверь и идет к миске со льдом, стоящей на подоконнике.
Осторожно, стараясь не шуметь, крошит он кусок льда, наполняет им пузырь, а оставшиеся кусочки собирает в чашку. Он поднимает голову, и солнце слепит его…
За окном — кремлевская стена, идет лед на Москве-реке, темнеют ветви деревьев, приближается весна…
Ленька приоткрывает форточку. В комнату врывается далекий шум улицы и задорное чириканье воробьев.
Ленька блаженно жмурит глаза, глубоко вдыхая весенний воздух.
В комнату входит Аким в меховой ушанке и валенках.
Аким на цыпочках подходит к двери, но, заметив Леньку, окликает его шопотом.
Ленька вздрагивает, оборачивается, захлопывает форточку и устремляется к двери, вспомнив про пузырь со льдом.
Аким хватает его по дороге за рукав и шипит:
— Как же это так, елки-моталки… Не уберег, значит… А?
Ленька так же шопотом смущенно оправдывается:
— Так, понимаешь ли, дядя Аким, он еще в Харькове после съезда усталый был, а тут, понимаешь, на каждой станции народ требовал Якова Михайловича, и он на каждой станции выходил и речи говорил.
— Так. А ты чего глядел, ты чего глядел? — сокрушается Аким.
— Как чего глядел? А в Орел приехали, там опять митинг в мастерских, он речь сказал. Но речь, дядя Аким, речь сказал замечательную, так народ, знаешь, на руках его в вагон внес. Ну, а там жарко было, ну он вспотел, а на улицу вышел, он куртку расстегнул, ну тут его, видать, и прохватило.
— А ты где был, говори, а ты где был? — продолжает корить Леньку Аким.
— Я говорил: Яков Михайлович, иди в вагон. Так разве он послушает? Ты же знаешь? А когда в вагон вошел, и жар почувствовал…
Ленька оборачивается на звук отворившейся двери и умолкает.
Из комнаты Свердлова выходит доктор Лейбсон. Ленька и Аким бросаются к нему, но не смеют спросить… Доктор, как бы не замечая их присутствия, машинально берет протянутое Ленькой полотенце и вытирает сухие руки…
Из той же двери так же тихо выходит Ленин. Он подходит к доктору, спрашивает шопотом:
— Ну как, доктор?
Доктор вздрагивает:
— Все зависит от сердца…
Ленька и Аким тревожно переглядываются.
Доктор поворачивается к Владимиру Ильичу и говорит осипшим вдруг, глухим голосом:
— Ему осталось жить несколько часов.
Цветистая узорная чашка с надписью «На добрую память» выпадает из рук оторопевшего Леньки.
Кажется, что падает она очень медленно.
…И когда чашка коснулась пола и разбилась на мелкие куски, то не звон разбитого стекла услышали мы, а далекий тяжелый удар кремлевских часов.
Бьют четыре удара часы над Спасскими воротами, и с последним ударом наплывает на циферблат часов…