Собрание сочинений. Том 5

Энгельс Фридрих

В предместье Сен-Жак, в районе Пантеона, рабочие также забаррикадировались со всех сторон. Каждый дом приходилось брать осадой, как в Сарагосе^[88]. Попытки диктатора Кавеньяка взять дома приступом были настолько безуспешны, что этот свирепый алжирский солдафон пригрозил сжечь их, если засевшие в них инсургенты не сдадутся.

В Сите девушки стреляли из окон по солдатам и по гражданскому ополчению. И здесь пришлось пустить в ход гаубицы, чтобы добиться хоть какого-нибудь успеха.

Одиннадцатый батальон мобильной гвардии, который пожелал сражаться на стороне инсургентов, был уничтожен войсками и национальной гвардией.

Так, по крайней мере, говорят.

К полудню перевес был решительно на стороне восставших. Все предместья и пригороды Батиньоль, Монмартр, Ла-Шапель, Ла-Виллет, одним словом, вся окраинная часть Парижа от Батиньоля до Сены и большая часть левого берега Сены были в их руках. Они захватили здесь 13 пушек, однако не пустили их в ход. В центре, в Сите и в конце улицы Сен-Мартен, они пробивались к городской ратуше, которую защищали сильные отряды войск. И несмотря на это, заявил в палате Бастид, городская ратуша, возможно, через час будет-де занята инсургентами; под влиянием паники, которую вызвало это известие, было решено учредить диктатуру и объявить осадное положение. Едва получив диктаторские полномочия, Кавеньяк прибег к мерам крайней жестокости, каких никогда еще не применяли в цивилизованном городе, на какие не решался даже Радецкий в Милане. Народ опять был слишком великодушен. Если бы он на зажигательные ракеты и гаубицы ответил поджогами, то к вечеру был бы победителем. Но народ и не подумал воспользоваться тем же оружием, каким действовали его враги.

Боевые припасы инсургентов состояли главным образом из пироксилина, который изготовляли в большом количестве в предместье Сен-Жак и в Маре. На площади Мобер была устроена мастерская, где отливали пули.

Правительство непрерывно получало подкрепления. Всю ночь к Парижу подходили войска: прибыла национальная гвардия из Понтуаза, Руана, Мёлана, Манта, Амьена, Гавра. Подтянуты были войска из Орлеана, артиллерия и саперы — из Арраса и Дуэ, один полк прибыл из Орлеана. 24-го утром в городе было получено 500000 патронов и 12 орудий из Венсенна; но железнодорожные рабочие на Северной дороге разобрали путь между Парижем и Сен-Дени, чтобы невозможно было больше подвозить подкрепления.

При помощи этих соединенных сил и посредством мер неслыханной жестокости во второй половине дня 24-го удалось оттеснить инсургентов.

С каким ожесточением сражалась национальная гвардия и как хорошо она понимала, что дело идет об ее существовании, видно из того, что не только Кавеньяк, но сама национальная гвардия собиралась поджечь весь квартал Пантеона!

У наступавших войск было три командных пункта: ворота Сен-Дени, где командовал генерал Ламорисьер, ратуша, где находился генерал Дювивье с 14 батальонами, и площадь Сорбонны, откуда генерал Дамем вел наступление на предместье Сен-Жак.

К полудню были заняты подступы к площади Мобер, а сама площадь была окружена. В час дня площадь была занята; при этом погибло пятьдесят человек из мобильной гвардии! В это же время, после сильной и продолжительной канонады, был взят или, лучше сказать, был сдан Пантеон. Тысяча пятьсот инсургентов, забаррикадировавшихся здесь, сдались, вероятно, вследствие угрозы г-на Кавеньяка и разъяренной буржуазии предать огню весь квартал.

«Защитники порядка» между тем продвигались все дальше по бульварам и занимали баррикады на прилегающих улицах.

На улице Тампль рабочих оттеснили до угла улицы Ла-Кордери. На улице Бушра еще продолжалось сражение, как и по ту сторону бульвара, в предместье Тампль. На улице Сен-Мартен еще слышались отдельные

ружейные выстрелы. На Пуант Сент-Эсташ еще держалась одна баррикада.

Около 7 часов вечера к генералу Ламорисьеру подошли два батальона национальной гвардии из Амьена, которые он тотчас же послал окружить баррикады за Шато д'О. В это время предместье Сен-Дени было уже очищено и спокойно, как и почти весь левый берег Сены. Инсургентов окружили в части квартала Маре и в Сент-Антуанском предместье. Между тем оба эти квартала отделены друг от друга бульваром Бомарше и находящимся позади него каналом Сен-Мартен, который был доступен для войск.

Генерал Дамем, командовавший мобильной гвардией, был ранен пулей в бедро у баррикады на улице Эстрапад. Рана не опасна. Депутаты Биксио и Дорнес тоже не так серьезно ранены, как думали в начале.

Рана генерала Бедо так же легкая.

К 9 часам предместья Сен-Жак и Сен-Марсо были, в сущности, уже захвачены. Бой был необычайно ожесточенным. В это время здесь командовал генерал Бреа.

Генерал Дювивье в городской ратуше действовал с меньшим успехом. Однако и здесь инсургенты были оттеснены.

Генерал Ламорисьер, несмотря на упорное сопротивление, очистил до застав предместья Пуассоньер, Сен-Дени и Сен-Мартен. Только в Кло-Сен-Лазар рабочие еще держались; они забаррикадировались в больнице Луи-Филиппа.

Такое же сообщение сделал председатель Национальному собранию в половине десятого вечера. Однако он несколько раз сам себе противоречил. Он признавал, что в предместье Сен-Мартен еще продолжается сильная перестрелка.

Итак, к вечеру 24-го положение было таково:

Инсургенты еще владели примерно половиной территории, занятой ими утром 23-го. В эту территорию входила восточная часть Парижа, предместья Сент-Антуан, Тампль, Сен-Мартен и Маре. Их форпосты составляли Кло-Сен-Лазар и несколько баррикад у Ботанического сада.

Вся остальная часть Парижа находилась в руках правительства.

Что особенно бросается в глаза в этой отчаянной борьбе — это ярость, с которой сражались «защитники порядка». Эти люди, которые прежде с такой слабонервной чувствительностью относились к пролитию каждой капли «крови граждан», которые даже ударялись в сентиментальность по поводу смерти солдат муниципальной гвардии^[89] 24 февраля, — эти самые буржуа расстреливали теперь рабочих, как диких зверей. В рядах национальной гвардии, в Национальном собрании ни слова сострадания, ни слова примирения, ни малейшей сентиментальности, напротив — взрыв бешеной ненависти, холодная ярость по отношению к восставшим рабочим. Буржуазия совершенно сознательно ведет против них войну на уничтожение. Одержит ли она теперь кратковременную победу или будет разбита, — так или иначе, рабочие отплатят ей страшной местью. После таких боев, какие происходили в эти три июньских дня, возможен только терроризм — с той или с другой стороны.

Написано Ф. Энгельсом 27 июня 1848 г.

Печатается по тексту газеты

Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 28, 28 июня 1848 г.

Перевод с немецкого

25 ИЮНЯ

С каждым днем борьба становилась все более напряженной, ожесточенной и яростной. Буржуазия с тем большим озлоблением выступала против инсургентов, чем яснее становилось, что ее жестокости не приводят немедленно к цели, чем больше она сама уставала от боев, ночных караулов и бивуаков, чем ближе подходил час ее окончательной победы.