Собрание сочинений. Том 5

Энгельс Фридрих

Все значение комиссии зависит от того, будет ли она иметь полномочия допрашивать свидетелей, и поэтому все рьяные ненавистники поляков в Собрании стремятся помешать этому с помощью всякого рода глубокомысленных и хитроумных соображений; этим объясняется и государственный переворот в конце заседания.

Депутат Блём говорил во время прений 4 июля:

«Разве это значит стремиться к выяснению истины, если искать ее, как предлагается в некоторых поправках, в докладах правительства? Конечно же, нет! На чем основаны доклады правительства? Большей частью на сообщениях чиновников. Откуда же взялись эти чиновники? Они являются порождением старой системы. Разве исчезли старые чиновники? Разве были проведены новые, отражающие волю народа

выборы новых ландратов? Отнюдь нет. Осведомляют ли нас чиновники о действительных настроениях в стране? Старые чиновники представляют теперь такие же доклады, что и раньше. Таким образом, не подлежит сомнению, что простое ознакомление с документами министерства нас ни к чему не приведет».

Депутат Рихтер идет еще дальше. Он рассматривает поведение познанских чиновников лишь как крайне резко выраженное, но неизбежное следствие сохранения прежней системы управления и прежних чиновников вообще. Подобные конфликты между служебным долгом и интересами старых чиновников могут каждый день происходить и в других провинциях.

«Со времени революции мы получили новое министерство, теперь имеем даже и второе. Но министерство есть лишь душа — оно должно всюду вносить единообразную организацию. В провинциях же повсеместно сохранилась без изменений прежняя система управления. Хотите вы, чтобы я выразился иначе? Так вот — нельзя вливать новое вино в старые заплесневелые мехи. Вот почему в великом герцогстве раздаются отчаянные жалобы. Но обязаны ли мы уже по одному этому назначить комиссию, чтобы стало ясно, насколько необходимо как в Познани, так и в других провинциях заменить старую систему новой, более соответствующей времени и обстоятельствам?»

Депутат Рихтер прав. После революции смена всех гражданских и военных чиновников, а также части судебных чиновников, и особенно прокуратуры, является первой необходимостью. В противном случае лучшие начинания центральной власти потерпят крушение из-за сопротивления низших чиновников. Слабость как французского временного правительства, так и министерства Кампгаузена принесла в этом отношении самые горькие плоды.

В Пруссии же, где в течение сорока лет как в области военной, так и в области гражданской администрации царила абсолютная власть превосходно организованной бюрократической иерархии и где именно бюрократия была главным врагом, побежденным 19 марта, — в Пруссии было более чем где бы то ни было необходимо провести полную смену гражданских и военных чиновников. Но министерство посредничества, разумеется, не имело призвания осуществлять требования революции. Его осознанным призванием было ничего не делать, и поэтому оно оставило пока реальную власть в руках своих старых противников — бюрократов. Оно выступило «посредником» между старой бюрократией и новыми порядками. Зато при «посредничестве» бюрократии оно оказалось перед лицом гражданской войны в Познани и должно было нести ответственность за жестокости, невиданные со времени Тридцатилетней войны.

Министерство Ганземана, наследник министерства Кампгаузена, должно было перенять все активы и пассивы своего завещателя, т. е. не только большинство в палате, но и познанские события и познанских чиновников. Министерство было, таким образом, прямо

заинтересовано в том, чтобы сделать работу следственной комиссии как можно более фиктивной. Ораторы министерского большинства, и в первую очередь юристы, употребили весь свой запас казуистики и хитроумия, чтобы найти глубокомысленные принципиальные причины, по которым комиссия не должна допрашивать свидетелей. Мы зашли бы слишком далеко, если бы стали здесь восхищаться юридической изворотливостью какого-нибудь Рейхеншпергера и других. Мы должны ограничиться рассмотрением обстоятельного выступления г-на министра Кюльветтера.

Оставляя совершенно в стороне суть вопроса, г-н Кюльветтер начинает с заявления, насколько приятно было бы министерству, если бы подобные комиссии выяснением дела и т. д. облегчили

ему выполнение лежащих на нем сложных задач. Да, если бы г-ну Рейтеру не пришла счастливая мысль предложить создание подобной комиссии, г-н Кюльветтер, безусловно, сам настоял бы на этом. Комиссии следует дать как можно более широкие задания (чтобы она не могла с ними справиться!); он совершенно согласен, что проявлять робость и нерешительность Бданном вопросе неуместно. Ее деятельность должна распространяться на все прошлое, настоящее и будущее Познанской провинции; поскольку речь будет идти только о выяснении положения, министерство не будет боязливо ограничивать компетенцию комиссии. Разумеется, могут зайти слишком далеко, по он полагается на мудрость комиссии в решении вопроса о том, следует ли, например, ей включать в круг своей деятельности также и вопрос о смещении познанских чиновников.

Таковы предварительные уступки г-на министра, уснащенные известной дозой добродетельной декламации и встреченные оживленными возгласами «браво». Затем следуют различные «но».

«Но поскольку здесь говорилось, что доклады о Познани никак не могут пролить правильный свет на положение, ибо они исходят только от чиновников, и к тому же чиновников старого времени, то я считаю своим долгом взяты под защиту это достойное сословие. Если правда, что некоторые чиновники не были верны своему долгу, то нужно наказать отдельных лиц, забывших про свои обязанности, но нельзя унижать все сословие чиновников за то, что отдельные его члены нарушили свой долг».

Как смело выступает г-н Кюльветтер! Несомненно, были отдельные случаи нарушения долга, но в целом чиновники с честью исполняли свой долг.

И в самом деле, познанские чиновники в огромном большинстве исполнили свой «долг», свой «долг перед служебной присягой», перед всей старопрусской бюрократической системой, перед своими собственными интересами, совпадающими с этим долгом. Они исполнили свой долг, не брезгуя никакими средствами, лишь бы уничтожить в Познани результаты 19 марта. И именно поэтому, г-н Кюльветтер, Ваш «долг» состоит в том, чтобы сместить всех этих чиновников!

Но г-н Кюльветтер говорит о том долге, который определялся дореволюционными законами, между тем как ныне речь идет о совсем ином долге, возникающем после каждой революции и состоящем в том, чтобы правильно понять изменившиеся условия и способствовать их развитию. А требовать от чиновников, чтобы они сменили прежнюю бюрократическую точку зрения на новую, конституционную, чтобы они, как и новые министры, стали на почву революции, значит, согласно г-ну Кюльветтеру, унижать достойное сословие!

Г-н Кюльветтер отклоняет также сделанный в общей форме упрек в том, что главари пользовались покровительством, что преступления оставались безнаказанными. Он требует указания определенных фактов.

Неужели г-н Кюльветтер всерьез утверждает, что не осталась безнаказанной хоть какая-нибудь часть насилий и жестокостей, совершенных прусской военщиной при поддержке и с ведома чиновников, при одобрении польских немцев и евреев? Г-н Кюльветтер говорит, что пока он не мог еще всесторонне ознакомиться с колоссальным материалом. В действительности, по-видимому, он в высшей степени односторонне знакомился с ним.

Но вот г-н Кюльветтер подходит к «самому трудному и сложному вопросу», а именно — каковы должны быть формы деятельности комиссии. Г-н Кюльветтер желал бы, чтобы этот вопрос был обсужден более подробно, ибо «в основе его, как было отмечено, лежит принципиальный вопрос, вопрос о droit d' enquete^{60}».

Г-н Кюльветтер осчастливил нас затем пространным рассуждением о разделении властей в государстве, в чем, вероятно, было много нового для верхнесилезских и померанских крестьян, заседающих в Собрании. Забавно слышать, как прусский министр — да к тому же еще «министр дела» — в лето от рождества христова 1848 с торжественной серьезностью излагает с трибуны взгляды Монтескьё.