Собрание сочинений. Том 5
Шрифт:
Кёльн, 7 июля. У нас новый министерский кризис. Министерство Кампгаузена пало, министерство Ганземана оступилось. Министерство дела просуществовало всего неделю, несмотря на лечение домашними средствами, на пластыри, на процессы по делам печати, на аресты, несмотря на высокомерную наглость, с которой бюрократия снова подняла свою голову, покрытую архивной пылью, и принялась обдумывать мелочно-жестокую месть за свое низложение. «Министерство дела», составленное из одних посредственностей, было столь ограниченным, что в начале последнего согласительного заседания верило еще в непоколебимую прочность своего положения.
К
Наш берлинский корреспондент, пишущий под значком # добавляет к своему сообщению:
«Только что распространился слух, что спешно вызваны Финке, Gиндер, Мевиссен, чтобы принять участие в составлении нового министерства».
Если этот слух подтвердится, то от министерства посредничества через министерство дела мы доберемся, в конце концов, до министерства контрреволюции. В конце концов! Самого короткого существования этой министерской контрреволюции было бы достаточно, чтобы во весь рост показать народу тех карликов, которые при малейшем дуновении реакции вновь поднимают свои крохотные головы.
Написано К. Марксом 7 июля 1848 г.
Печатается по тексту газеты
Напечатано в «Neue Rheinische Zeitung» № 39, 9 июля 1848 г.
Перевод с немецкого
СОГЛАСИТЕЛЬНЫЕ ДЕБАТЫ
Кельн, 8 июля. Одновременно с известием о распаде министерства Ганземана мы получили также стенографический отчет о согласительном заседании 4 июля. На этом заседании было оглашено сообщение о выходе из министерства г-на Родбертуса, что явилось первым симптомом распада министерства; кроме того, оба противоречивых голосования по поводу познанской комиссии, а также уход левых сильно ускорил и развал министерства.
Сообщения господ министров о выходе г-на Родбертуса и в стенографическом отчете не дают ничего нового; поэтому мы не будем останавливаться на этом.
Поднимается г-н Форстман. Он-де вынужден протестовать по поводу тех выражений, которые были допущены г-н ом Гладбахом 30 июня{54} в отношении «депутации самых почтенных мужей Рейнской области и Вестфалии».
Г-н Берг: Я уже сделал не так давно, ссылаясь на регламент, замечание, что оглашение петиции здесь неуместно и что оно мне прискучило{55}. (Возгласы: нам прискучило!) Хорошо, нам. Я говорил от своего имени и от имени многих других, и то обстоятельство, что нам сегодня задним числом докучают замечаниями, не снимает этого замечания.
Г-н Тюсхаус, референт центрального отделения, делает сообщение по вопросу о познанской комиссии. Центральное отделение предлагает, чтобы была создана комиссия для рассмотрения всех вопросов, имеющих отношение к Познани, и оставляет открытым вопрос о том, с помощью каких средств комиссия должна будет осуществить эту цель.
Гг. Вольф, Мюллер, Рейхеншпергер II и Зоммер вносят поправки; все они поддерживаются и ставятся на обсуждение.
Г-н Тюсхаус дополняет свой отчет некоторыми замечаниями, в которых он высказывается против комиссии. В данном случае, как и всегда, истина-де находится где-то посередине, и после длинных и противоречивых сообщений Собрание придет лишь к тому заключению, что обе
Как может центральное отделение назначать докладчика, который выступает против своего же собственного доклада?
Г-н Рейтер излагает причины, побудившие его выдвинуть вопрос о назначении комиссии. Наконец, он заявляет, что ни в коем случае не намеревался возбуждать обвинение против министров; ему, как юристу, слишком хорошо известно, что всякая ответственность министров за случившееся остается иллюзорной до тех пор, пока не существует соответствующего закона.
Выступает г-н Рейхеншпергер II. Он клянется в своих горячих симпатиях к Польше; он надеется, что недалек тот день, когда германская нация уплатит свой старый долг чести потомкам Собеского. (Как будто этот долг чести давно уже не уплачен восемью разделами Польши, шрапнелью, адским камнем и палочными ударами!) «Но мы должны также проявить максимум спокойствия и благоразумия, дабы германские интересы всегда оставались на первом плане». (Германские интересы, разумеется, заключаются в том, чтобы удержать в своих руках как можно большую часть этой области.) Г-н Рейхеншпергер особенно возражает против создания комиссии по расследованию обстоятельств дела: «это вопрос такого характера, что может быть разрешен только историей или судом». Разве г-н Рейхеншпергер позабыл о том, что, как он сам заявил во время дебатов о революции, господа депутаты призваны «делать историю»?{56} Он заканчивает свое выступление чисто юридическим софизмом о положении депутатов. Мы еще вернемся к вопросу о компетенции.
Но вот поднимается на трибуну г-н Бауэр из Кротошина, сам польский немец, чтобы защитить интересы своих собратьев.
«Я бы очень просил Собрание предать забвению прошлое и заниматься лишь вопросами будущности народа, который вправе рассчитывать на ваше участие».
Как трогательно! Г-н Бауэр из Кротошина настолько поглощен заботой о будущности польского народа, что хотел бы «предать забвению» его прошлое, варварство прусской военщины, евреев и польских немцев! В интересах самих поляков следует отказаться от обсуждения этих вопросов!
«Чего можно ждать от таких печальных разбирательств? Если вы сочтете виновными немцев, то разве вы будете из-за этого меньше заботиться о защите их национальности, об охране их личности и их собственности?»
Действительно, великолепная откровенность! Г-н Бауэр из Кротошина признает, что немцы, возможно, были неправы, — но и в этом случае, все равно, немецкую национальность следует поддерживать в ущерб полякам!
«Я не представляю себе, какую пользу может принести копание в прошлом для удовлетворительного разрешения в настоящее время этих сложных вопросов».
Разумеется, никакой «пользы» для господ польских немцев и их ярых сторонников. Потому-то они так упорно и возражают против этого.
Далее г-н Бауэр пытается запугать Собрание: такая комиссия вызовет-де вновь возбуждение умов, разожжет фанатизм, и в результате всего этого может произойти новое кровавое столкновение. Эти человеколюбивые соображения удерживают г-на Бауэра от голосования за комиссию. Но чтобы не получилось впечатления, что его доверители имеют основание опасаться комиссии, он не может голосовать и против. В интересах поляков он против комиссии, в интересах немцев за таковую, а чтобы проявить при этой дилемме всю свою беспристрастность, он вовсе не голосует.