Собрание сочинений. Том 6
Шрифт:
Между тем «у Джулса» однажды произошло событие, которому суждено было довольно необычным образом нарушить этот мирный и методический процесс. Зима в 1859–1860 году выдалась исключительная. В долинах почти не было дождей, хотя вершины Сьерры совсем занесло снегом. Ущелья засыпало, перевалы замело, склоны гор обледенели. А когда запоздавшие юго-западные пассаты наконец принесли с собой дожди, повторилось обычное явление: долина Джулса безмолвно, бесшумно и мирно погрузилась в воду; жители перебрались на возвышенности — разве только чуть быстрее обыкновенного, ибо долгое ожидание им порядком надоело. Мэрисвиллская почтовая карета сделала обычный крюк и остановилась возле джулсовской временной гостиницы, которая служила также почтовой конторой и бакалейной лавкой, — под навесом из парусины,
Это была все та же старая история, все та же косность и лень старателя Запада, глубоко чуждая образу мыслей и привычкам северянина, все та же тупая покорность перед дикими капризами природы, без всякой попытки вступить с ними в борьбу, которая других закаляла и приводила к успеху; все та же философия, заставлявшая принимать ураганы и пожары в прериях и сносить их всегда одинаково безучастно и безропотно. Быть может, где-нибудь в другом месте, в иной обстановке такое стоическое смирение пришлось бы ему по душе, но люди, которые заправляют замызганные штаны в грязные сапоги и живут только ради добытого ими золота, отнюдь не казались ему героями. Не смягчился он и тогда, когда, стоя у наспех сооруженной буфетной стойки — нескольких досок, уложенных на козлы, — пил кофе под протекающим тентом, который почему-то напомнил ему детство и зябкий пикник учеников воскресной школы. А ведь эти люди живут вот так, словно в походе, целых три недели! Еще больше раздражало его опасение, как бы не пришлось торчать здесь несколько дней, пока вода не спадет настолько, что можно будет все как следует изучить для доклада. Когда он сел на предложенный ему ящик из-под свечей, который затрещал под его тяжестью, и окинул взглядом все это мрачное запустение, досада его наконец вырвалась наружу.
— Господи, твоя воля! Как это вам после первого же наводнения не пришло в голову раз и навсегда переселиться повыше?
Хотя самый вопрос был вполне безобидным и только тон его прозвучал вызывающе, один из присутствовавших сделал вид, будто понял эти слова буквально.
— Да вы же сами говорите: «Господи, твоя воля!» — лениво отозвался он, — вот и мы так порешили, что раз он тут хозяин и, как говорится, всем заправляет, выходит, нам только и делов, что предоставить все заботы ему. Не мы устроили наводнение, так нечего нам в это дело и соваться.
— И ежели он не располагал, так сказать, приготовить для нас место повыше, устроить, как мы понимаем, для нас гору Арарат, мы и не видим, чего ради нам туда перебираться, — добавил столь же лениво другой.
Хеммингвей тотчас понял свою оплошность и, хорошо зная особенности юмора жителей Запада, счел за лучшее прекратить неудачный разговор. Он слегка покраснел, но улыбнулся и сказал:
— Вы знаете, что я хотел сказать. Вы могли бы жить и полной безопасности, если бы построили дамбу, чтобы удерживать воду при самом высоком уровне.
— Ты когда-нибудь слышал, что это за штука — самый высокий уровень? — спросил первый оратор, обращаясь к одному из присутствующих и даже не глядя на Хеммингвея.
— Отродясь не слыхивал. Я и вообще-то не знал, что ему предел поставлен.
Первый оратор обернулся к Хеммингвею.
— А знаете, что случилось «у Балджера», в Норт-Форке? У них там была эта самая дамба.
— Нет, не знаю. Что же там случилось? — с досадой спросил тот.
— У них там было вроде как у нас, — отвечал первый. — Вот они и решили построить дамбу, чтоб удерживать воду при самом высоком уровне. Сказано — сделано. Сперва все шло как по маслу, будто в сказке, да только воде куда-то надо было деваться, вот она взяла да и скопилась у ближней излучины. А потом она вроде как бы приподнялась на локте да глянула поверх дамбы туда, где ребята преспокойно занимались
Мистер Хеммингвей отлично знал, что на это ответить, но, умудренный опытом, знал также, что это бесполезно. Он вежливо улыбнулся и промолчал, после чего говоривший обратился к нему:
— Сегодня вам тут ничего не увидеть, а вот завтра, судя по всему, вода начнет спадать. Вы, наверно, хотите умыться и привести себя в порядок, — добавил он, взглянув на маленький саквояж Хеммингвея. — Мы решили, что вам тут будет тесновато, вот и приготовили для вас местечко в хижине Стэнтона — вместе с женщинами.
Молодой человек слегка покраснел, усмотрев в этих словах иронический намек, и с горячностью возразил, что привык к походной жизни и готов остаться здесь.
— Ну нет, это — дело решенное, — возразил его собеседник. — Пойдемте-ка лучше, я вас провожу.
— Минуточку, — с улыбкой сказал Хеммингвей, — у меня письмо к управляющему компанией «Веселые Копи» у Джулса. Может быть, мне лучше сначала повидаться с ним?
— Да ведь это и есть Стэнтон.
— А вы… — замялся Хеммингвей, — вы, кажется, очень хорошо знаете эти места. Уж не имею ли я честь…
— Да, я Джулс.
Приезжего это несколько удивило и позабавило. Значит, «Джулс» — фамилия, а не название местности!
— Стало быть, вы пионер? — спросил Хеммингвей уже менее самоуверенным тоном, когда они вышли из-под деревьев, с которых капала вода.
— Я наткнулся на эту речку осенью 1849 года, когда мы со Стэнтоном перешли Ливерморский перевал, — ответил Джулс. Он говорил короткими, отрывистыми фразами, нарочито растягивая слова. — На следующий год выписал сюда жену и двоих детей. Жена умерла в ту же зиму. Не выдержала перемены, простудилась и схватила лихорадку в Суитуотере. Когда я первый раз пришел сюда, в речке не было и шести дюймов глубины, зато вон там воды было полно — видите, где желто-зеленые пятна и полоски травы да кустарника. Все это тогда было залито водой, а заросли появились уже потом.
Хеммингвей посмотрел вокруг. «Возвышенность», на которой они стояли, представляла собою всего лишь нечто вроде кургана, поднимавшегося над ровной поверхностью долины, и росли здесь только редкие деревца — молодой ивняк и ольшаник. Получалось, что впадина намного больше, чем он думал, и молодого человека поразило ее сходство с дном какого-то первобытного внутреннего моря. Не исключено, что здесь когда-то произошло гораздо более сильное наводнение, чем то, которое наблюдал Джулс, обосновавшийся в этих местах сравнительно недавно. Хеммингвей покраснел, вспомнив, как он поспешил обвинить поселенцев в нерасторопности и своими опрометчивыми и самонадеянными выводами чуть было не поставил в неловкое положение свое начальство. Впрочем, не было никаких оснований считать, что следы этого потопа не относятся к далекому прошлому. Он снова улыбнулся и почувствовал себя уверенней при мысли о геологических сдвигах, которые впоследствии ослабили действие катаклизмов, и о благодетельном влиянии заселения и возделывания этих земель. Впрочем, завтра он все подробнейшим образом изучит.
Хижина Стэнтона, последняя в ряду временных жилищ, стояла у самого края откоса, над берегом реки. Это была такая же лачуга, как и все, сколоченная из неоструганных досок, но в отличие от остальных она стояла на фундаменте из уложенных вплотную бревен, к которым были крепко прибиты стены и пол. Это придавало ей сходство с ящиком, поставленным на полозья, или с уменьшенной копией Ноева ковчега. Джулс пояснил, что уложенные таким способом бревна предохраняют дом от холода и сырости. Когда Хеммингвей заметил, что это лишний расход материала, Джулс сказал, что эти бревна — обломки затопленных мельниц, как бы остатки кораблекрушения.