Собрание сочинений. Том 8
Шрифт:
Мы видели, что министерство, составленное Бонапартом в день его вознесения, 20 декабря 1848 г., было министерством партии порядка, министерством легитимистской и орлеанистской коалиции. Это министерство Барро — Фаллу, более или менее насильственно укоротившее жизнь республиканского Учредительного собрания, пережило его и находилось еще у власти. Шангарнье, генерал объединенных роялистов, все еще соединял в своих руках верховное командование первой армейской дивизией и парижской национальной гвардией. Наконец, всеобщие выборы обеспечили за партией порядка огромное большинство в Законодательном собрании. Здесь сошлись депутаты и пэры Луи-Филиппа со священной фалангой легитимистов, для которых многочисленные избирательные бюллетени нации превратились во входные билеты на политическую сцену. Бонапартистских депутатов было слишком мало для образования самостоятельной парламентской партии. Они представляли лишь mauvaise queue {жалкий придаток. Ред.} партии порядка, Таким образом, партия порядка имела в своих руках правительственную власть, армию и законодательный корпус — словом, всю государственную власть, морально подкрепленную всеобщими выборами, выставлявшими ее господство как выражение народной воли, и одновременной победой контрреволюции на всем европейском континенте.
Еще никогда ни одна партия не начинала кампании с более могучими средствами и при более благоприятных предзнаменованиях.
От потерпевших крушение чистых республиканцев в Законодательном национальном собрании уцелела лишь клика человек в 50 с африканскими генералами Кавеньяком, Ламорисьером и Бедо во главе. Однако большую оппозиционную партию составляла Гора — этим парламентским именем окрестила себя социально-демократическая партия.
Прежде чем продолжать изложение парламентской истории, необходимо сделать некоторые замечания, чтобы избегнуть обычных ошибок при оценке общего характера рассматриваемой нами эпохи. На взгляд демократов, и в период Учредительного и в период Законодательного национального собрания дело шло об одном и том же: о простой борьбе между республиканцами и роялистами. Само же движение они резюмируют в одном слове: «реакция» — ночь, когда все кошки серы и когда демократам можно беспрепятственно изрекать достойные ночного сторожа банальности. Конечно, на первый взгляд партия порядка кажется клубком различных роялистских фракций, которые не только интригуют друг против друга, чтобы посадить на трон собственного претендента и отстранить претендента противной стороны, но и объединяются все в общей ненависти к «республике» и в общей борьбе против нее. В противоположность этим роялистским заговорщикам Гора со своей стороны выглядит защитницей «республики». Партия порядка представляется вечно занятой «реакцией», которая — точь-в-точь как в Пруссии — направлена против прессы, союзов и т. п. и — опять-таки как в Пруссии — осуществляется в виде грубого полицейского вмешательства бюрократии, жандармерии и суда. «Гора», со своей стороны, столь же непрерывно занята отражением этих атак, защитой «вечных прав человека», как это более или менее делала в течение последних полутораста лет всякая так называемая народная партия. Однако при более внимательном анализе ситуации и партий исчезает эта обманчивая видимость, скрывающая классовую борьбу и своеобразную физиономию этого периода.
Легитимисты и орлеанисты составляли, как сказано, две большие фракции партии порядка. Что же привязывало эти фракции к их претендентам и взаимно разъединяло их? Неужели только лилии и трехцветное знамя, дом Бурбонов и дом Орлеанов, различные оттенки роялизма, да и роялистское ли вероисповедание вообще? При Бурбонах властвовала крупная земельная собственность со своими попами и лакеями, при Орлеанах — финансовая аристократия, крупная промышленность, крупная торговля, т. е. капитал со своей свитой адвокатов, профессоров и краснобаев. Легитимная монархия была лишь политическим выражением наследственной власти собственников земли, подобно тому как Июльская монархия — лишь политическим выражением узурпаторской власти буржуазных выскочек. Таким образом, эти фракции были разъединены отнюдь не так называемыми принципами, а материальными условиями своего существования, двумя различными видами собственности, они были разъединены старой противоположностью между городом ц деревней, соперничеством между капиталом и земельной собственностью. Что их вместе с тем связывали с той или другой династией старые воспоминания, личная вражда, опасения и надежды, предрассудки и иллюзии, симпатии и антипатии, убеждения, символы веры и принципы, — кто это будет отрицать? Над различными формами собственности, над социальными условиями существования возвышается целая надстройка различных и своеобразных чувств, иллюзии, образов мысли и мировоззрений. Весь класс творит и формирует все это на почве своих материальных условий и соответственных общественных отношений. Отдельный индивид, которому эти чувства и взгляды передаются по традиции и в результате воспитания, может вообразить, что они-то и образуют действительные мотивы и исходную точку его деятельности. Если орлеанисты, легитимисты, каждая фракция старалась уверить себя и других, что их разделяет привязанность к двум различным династиям, то факты впоследствии доказали, что, наоборот, противоположность их интересов делала невозможным слияние двух династий. И подобно тому как в обыденной жизни проводят различие между тем, что человек думает и говорит о себе, и тем, что он есть и что он делает на самом деле, так тем более в исторических битвах следует проводить различие между фразами и иллюзиями партий и их действительной природой, их действительными интересами, между их представлением о себе и их реальной сущностью. Орлеанисты и легитимисты очутились в республике друг подле друга с одинаковыми притязаниями. Если каждая сторона, наперекор другой, добивалась реставрации своей собственной династии, то это лишь значило, что каждая из двух крупных фракций, на которые разделяется буржуазия — земельная собственность и финансовый капитал, — добивалась реставрации собственного главенства и подчиненного положения другого. Мы говорим о двух фракциях буржуазии, потому что крупная земельная собственность, вопреки своему кокетничанию феодализмом и своей родовой спеси, насквозь обуржуазилась под влиянием развития современного общества. Так, английские тори долго воображали, что они страстно привязаны к королевской власти, к церкви и к прелестям старинной английской конституции, пока в час опасности у них не вырвалось признание, что они страстно привязаны к одной только земельной ренте.
Объединенные роялисты интриговали друг против друга в прессе, в Эмсе, в Клэрмонте [66] , вне парламента. За кулисами они снова надевали свои старинные орлеанистские и легитимистские ливреи и возобновляли свои старинные турниры. Но на публичной сцене, в своих лице действах, в роли большой парламентской партии, они отделывались от своих династий одними реверансами и откладывали реставрацию монархии in infinitum {до бесконечности. Ред.}. Они занимались своим настоящим делом в качестве партии порядка, т. е. под социальным, а не под политическим знаменем, как представители буржуазного миропорядка, а не как рыцари странствующих принцесс, как буржуазный класс в противоположность другим классам, а не как роялисты в противоположность республиканцам. И как партия порядка они пользовались более неограниченной и твердой властью над другими общественными классами, чем когда-либо раньше, во время Реставрации или при Июльской монархии; такая власть возможна была вообще только в форме парламентарной республики, потому что только при этой форме могли соединиться обе крупные фракции французской буржуазии и тем самым поставить в порядок дня господство своего класса вместо господства одной привилегированной фракции этого класса. Если они тем не менее также и в качестве партии порядка поносят республику и не скрывают своего отвращения к ней, то это объясняется не только роялистскими воспоминаниями. Инстинкт подсказывал им, что республика, хотя и венчает их политическое господство, вместе с тем подрывает его социальную основу, так как теперь им приходится стоять лицом к лицу с порабощенными классами и бороться с ними непосредственно, не пользуясь короной как прикрытием, не отвлекая внимания нации второстепенной борьбой друг с другом и с королевской властью. Именно чувство слабости заставляло их отступать перед чистыми условиями их собственного классового господства и стремиться назад, к менее полным, менее развитым, но как раз поэтому более безопасным формам этого господства. Наоборот, каждый раз, когда объединенные роялисты приходят в столкновение с враждебным им претендентом, с Бонапартом, каждый раз, когда они опасаются покушений на свое парламентское всемогущество со стороны исполнительной власти, когда им, следовательно, приходится выдвигать на первый план политическую правомерность своего
66
Эмс — курорт в Германии. В августе 1849 г. здесь состоялась легитимистская конференция с участием графа Шамбора, претендента на французский престол под именем Генриха V.
Клэрмонт — замок близ Лондона, резиденция Луи-Филиппа после его бегства из Франции.
В противовес буржуазной коалиции образовалась коалиция мелких буржуа и рабочих, так называемая социально-демократическая партия. После июньских дней 1848 г. мелкая буржуазия, увидела, что ее обошли, что ее материальным интересам был нанесен ущерб, а демократические гарантии, которые должны были обеспечить ей возможность отстаивать эти интересы, были поставлены под вопрос контрреволюцией. Поэтому она сблизилась с рабочими. С другой стороны, ее парламентское представительство, Гора, отодвинутая на задний план во время диктатуры буржуазных республиканцев, во вторую половину существования Учредительного собрания вновь приобрела потерянную популярность благодаря борьбе с Бонапартом и с роялистскими министрами. Гора заключила союз с социалистическими вождями. Примирение отпраздновали на банкетах в феврале 1849 года. Была составлена общая программа, были созданы общие избирательные комитеты и выставлены общие кандидаты. Социальные требования пролетариата были лишены революционной остроты и получили демократическую окраску, а демократические требования мелкой буржуазии лишились чисто политической формы и получили социалистическую окраску. Так возникла социально-демократическая партия. Новая Гора, результат этого компромисса, состояла, если не считать нескольких статистов из рабочего класса и нескольких социалистических сектантов, из тех же элементов, что и старая Гора, только в большем количестве. Но с течением времени она изменилась вместе с представляемым ею классом. Своеобразный характер социально-демократической партии выражается в том, что она требует демократическо-республиканских учреждений не для того, чтобы уничтожить обе крайности — капитал и наемный труд, а для того, чтобы ослабить и превратить в гармонию существующий между ними антагонизм. Какие бы меры ни предлагались для достижения этой цели, какими бы более или менее революционными представлениями она ни приукрашивалась, — суть остается та же: перестройка общества демократическим путем, но перестройка, остающаяся в рамках мелкобуржуазности. Не следует только впадать в то ограниченное представление, будто мелкая буржуазия принципиально стремится осуществить свои эгоистические классовые интересы. Она верит, напротив, что специальные условия ее освобождения суть в то же время те общие условия, при которых только и может быть спасено современное общество и устранена классовая борьба. Равным образом, не следует думать, что все представители демократии — лавочники или поклонники лавочников. По своему образованию и индивидуальному положению они могут быть далеки от них, как небо от земли. Представителями мелкого буржуа делает их то обстоятельство, что их мысль не в состоянии преступить тех границ, которых не преступает жизнь мелких буржуа, и потому теоретически они приходят к тем же самым задачам и решениям, к которым мелкого буржуа приводит практически его материальный интерес и его общественное положение. Таково и вообще отношение между политическими и литературными представителями класса и тем классом, который они представляют.
После сказанного становится ясным само собой, что, когда Гора ведет против партии порядка непрерывную борьбу за республику и так называемые права человека, ни республика, ни права человека не являются ее конечной целью, подобно тому как армия, которую хотят разоружить, сопротивляется и вступает в бой не только ради сохранения своего оружия.
Партия порядка начала провоцировать Гору, как только открылось Национальное собрание. Буржуазия чувствовала теперь необходимость покончить с демократической мелкой буржуазией, подобно тому как она год тому назад чувствовала необходимость покончить с революционным пролетариатом. Только на этот раз положение противника было другое. Сила пролетарской партии была на улице, сила же мелкой буржуазии — в самом Национальном собрании. Надо было, значит, выманить ее из Национального собрания на улицу и заставить ее самое сломить свою парламентскую силу, пока время и обстоятельства еще не упрочили этой силы. Гора очертя голову бросилась в западню.
Приманкой для нее послужила бомбардировка Рима французскими войсками. Эта бомбардировка нарушала статью V конституции [67] , запрещающую Французской республике применять свои военные силы против свободы другого народа. Кроме того, статья 54 запрещает исполнительной власти объявлять войну без согласия Национального собрания, а Учредительное собрание своим решением от 8 мая осудило римскую экспедицию. На этом основании Ледрю-Роллен представил 11 июня 1849 г. обвинительный акт против Бонапарта и его министров. Раздраженный булавочными уколами Тьера, он дошел до угрозы защищать конституцию всеми средствами, даже с оружием в руках. Гора поднялась, как один человек, и повторила этот призыв к оружию. 12 июня Национальное собрание отвергло обвинительный акт, и Гора покинула парламент. События 13 июня известны: прокламация части Горы, объявлявшая Бонапарта и его министров «вне конституции»; уличная процессия демократических национальных гвардейцев, явившихся без оружия и рассеявшихся при встрече с войсками Шангарнье, и так далее. Часть Горы бежала за границу, другая часть была предана Верховному суду в Бурже, а остатки Горы, подобно школьникам, были подвергнуты парламентским регламентом мелочному надзору председателя Национального собрания. Париж снова был объявлен на осадном положении, а демократическая часть парижской национальной гвардии была распущена. Так были уничтожены влияние Горы в парламенте и сила мелкой буржуазии в Париже.
67
Статья V относится к вводной части французской конституции 1848 года; статьи основного текста конституций пронумерованы арабскими цифрами.
Лион, где события 13 июня явились сигналом к кровавому восстанию рабочих, был вместе с пятью соседними департаментами также объявлен на осадном положении. Осадное положение остается там в силе до настоящего момента.
Большинство Горы изменило своему авангарду, отказавшись подписаться под его прокламацией. Дезертировала и пресса; только две газеты осмелились опубликовать это пронунциаменто. Мелкие буржуа изменили своим представителям: национальные гвардейцы отсутствовали, а если где и появлялись, то мешали строить баррикады. Представители обманули мелких буржуа: мнимые союзники из армии нигде не показывались. Наконец, демократическая партия, вместо того чтобы позаимствовать силы у пролетариата, заразила его своей собственной слабостью, и, как это водится при всех великих деяниях демократов, вожди могли для своего удовлетворения обвинять свой «народ» в измене, а народ мог для своего удовлетворения обвинять своих вождей в надувательстве.
Редко какое-либо дело возвещалось с большим шумом чем предстоящий поход Горы; редко о каком-либо событии трубили с большей уверенностью и так заблаговременно, как в данном случае о неизбежной победе демократии. Нет сомнения, демократы верят в силу трубных звуков, от которых пали иерихонские стены. И каждый раз, когда они стоят перед стеной деспотизма, они стараются повторить это чудо. Если Гора хотела победить в парламенте, ей не следовало звать к оружию. Если она в парламенте звала к оружию, ей не следовало вести себя на улице по-парламентски. Если она серьезно думала о мирной демонстрации, было глупо не предвидеть, что демонстрация будет встречена по-военному. Если она думала о действительной борьбе, было странно складывать оружие, необходимое для борьбы. Но дело в том, что революционные угрозы мелких буржуа и их демократических представителей — это не более чем попытка запугать противника. И если они попадают в тупик, если они так далеко заходят, что принуждены приступить к выполнению своих угроз, — то они это делают двусмысленно, избегая более всего средств, ведущих к цели, и гоняясь за предлогом к поражению. Оглушительная увертюра, возвещающая борьбу, превращается в робкое ворчание, лишь только дело доходит до самой борьбы; актеры перестают принимать себя всерьез, и действие замирает, спадает, как надутый воздухом пузырь, который проткнули иголкой.