Собрание сочинений. Том 8

Энгельс Фридрих

В положении французских крестьян лежит разгадка общих выборов 20 и 21 декабря, возведших второго Бонапарта на гору Синай не для того, чтобы получать, а для того, чтобы издавать законы.

У буржуазии теперь явно не было другого выбора, как голосовать за Бонапарта. Когда поборники строгости нравов на Констанцском соборе [90] жаловались на порочную жизнь пап и вопили о необходимости реформы нравов, кардинал Пьер д'Айи прогремел им в ответ: «Только сам черт может еще спасти католическую церковь, а вы требуете ангелов!». Так и французская буржуазия кричала после государственного переворота: Только шеф Общества 10 декабря может еще спасти буржуазное общество! Только воровство может еще спасти собственность, клятвопреступление — религию, незаконнорожденность — семью, беспорядок — порядок!

90

Констанцский собор (1414–1418) был созван с целью укрепления пошатнувшегося положения католической церкви в условиях начавшегося реформационного движения. На соборе были осуждены учения вождей Реформации Джона Уиклифа и Яна Гуса. Собор ликвидировал раскол католической церкви, избрав вместо трех претендентов, оспаривавших друг у друга папский престол, нового главу церкви.

Бонапарт в качестве исполнительной власти, ставшей самостоятельной силой, считает себя призванным обеспечить «буржуазный порядок». Сила же этого буржуазного порядка — в среднем классе. Он считает себя поэтому представителем среднего класса и издает соответственные декреты. Но, с другой стороны, он стал кое-чем лишь потому, что сокрушил и ежедневно снова сокрушает политическое

могущество этого среднего класса. Он считает себя поэтому противником политической и литературной силы среднего класса. Но, охраняя его материальную силу, он тем самым снова вызывает к жизни его политическое могущество. Поэтому нужно оберегать причину и стирать с лица земли следствие всюду, где оно обнаруживается. Но без некоторого смешения причины со следствием дело обойтись не может, так как причина и следствие во взаимодействии утрачивают свои отличительные признаки. Следуют новые декреты, стирающие пограничную черту. В то же время Бонапарт считает себя в противовес буржуазии представителем крестьян и народа вообще, желающим осчастливить низшие классы народа в пределах буржуазного общества. Следуют новые декреты, авансом плагиирующие правительственную мудрость «истинных социалистов» [91] . Но Бонапарт чувствует себя прежде всего шефом Общества 10 декабря, представителем люмпен-пролетариата, к которому принадлежат он сам, его приближенные, его правительство и его армия и для которого дело заключается, прежде всего, в том, чтобы жить в свое удовольствие и вытягивать калифорнийские выигрыши из казенного сундука. И он оправдывает свое звание шефа Общества 10 декабря посредством декретов, помимо декретов и вопреки декретам.

91

См. примечание [15]

Такая полная противоречий миссия этого человека объясняет противоречивые действия его правительства, которое, действуя наугад, ощупью, старается то привлечь, то унизить то тот, то другой класс и одинаково возбуждает против себя все классы, — правительства, практическая неуверенность которого представляет в высшей степени комический контраст с повелительным, категорическим стилем правительственных актов, рабски скопированным с указов дяди.

Промышленность и торговля, т. е. дела среднего класса, должны при сильном правительстве расцвести, как растения в теплицах. Происходит раздача бесчисленного множества железнодорожных концессий. Но бонапартистский люмпен-пролетариат должен обогащаться. Начинается мошенническая игра на бирже лиц, заранее посвященных в тайну железнодорожных концессий. Однако капиталов для железных дорог не оказывается. Банку предписывается ссужать деньги под залог железнодорожных акций. Но банк в то же время должен быть эксплуатируем Бонапартом лично — банк, стало быть, надо обласкать. Банк освобождается от обязательства публиковать еженедельный отчет, он заключает с правительством договор, обеспечивающий ему львиную долю. Народ должен иметь работу. Предпринимаются общественные работы. Но общественные работы увеличивают налоговое бремя народа. Стало быть, надо понизить налоги, наложив руку на доходы рантье путем конверсии 5-процентной ренты в 4¹/₂– процентную. Но буржуазии надо снова подсластить пилюлю; поэтому налог на вино удваивается для народа, покупающего вино en detail {в розницу. Ред.}, и уменьшается вдвое для пьющего en gros {оптом. Ред.} среднего класса. Существующие рабочие ассоциации распускаются, но зато правительство обещает чудеса с ассоциациями в будущем. Нужно помочь крестьянам. Учреждаются ипотечные банки, усиливающие задолженность крестьян и концентрацию собственности. Но этими банками нужно воспользоваться для того, чтобы выжать деньги из конфискованных имений дома Орлеанов. Ни один капиталист не соглашается, однако, на последнее условие, которого нет в декрете, — и ипотечный банк остается лишь декретом, и т. д. и т. д.

Бонапарту хотелось бы играть роль патриархального благодетеля всех классов. Но он не может дать ни одному классу, не отнимая у другого. Подобно герцогу Гизу, слывшему во время Фронды самым обязательным человеком во Франции, потому что он превратил все свои имения в долговые обязательства своих сторонников на себя, и Бонапарт хотел бы быть самым обязательным человеком во Франции и превратить всю собственность, весь труд Франции в долговое обязательство на себя лично. Ему хотелось бы украсть всю Францию, чтобы подарить ее Франции или, вернее, чтобы снова купить потом Францию на французские деньги, так как в качестве шефа Общества 10 декабря он вынужден покупать то, что ему должно принадлежать. И предметом торговли становятся все государственные учреждения, сенат, Государственный совет, Законодательный корпус, орден Почетного легиона, солдатская медаль, прачечные, общественнные работы, железные дороги, генеральный штаб национальной гвардии без рядовых, конфискованные имения Орлеанского дома. Средством подкупа делается всякое место в армии и правительственной машине. Но самое важное в этом процессе, заключающемся в том, что Францию забирают, чтобы подарить ее ей же самой, — это проценты, перепадающие во время оборота в карман шефа и членов Общества 10 декабря. Острое словцо графини Л., любовницы г-на де Морни, по поводу конфискации орлеанских имений: «C'est le premier vol de l'aigle» [ «Это первый полет орла»] {Слово «vol» означает полет и воровство.}, применимо к каждому полету этого орла, похожего больше на ворона. Он и его приверженцы ежедневно сами себе говорят слова, обращенные одним итальянским картезианским монахом к скряге, хвастливо перечислявшему свои богатства, которых ему должно хватить еще на долгие годы жизни: «Tu fai conto sopra i beni, bisogna prima far il conto sopra gli anni» {«Ты считаешь свои богатства, а тебе следовало бы раньше сосчитать свои годы».}. Чтобы не просчитаться в годах, они подсчитывают минуты. Ко двору, в министерства, на вершину администрации и армии протискивается толпа молодчиков, о лучшем из которых приходится сказать, что неизвестно, откуда он явился, — шумная, пользующаяся дурной славой, хищническая богема, которая напяливает на себя обшитые галунами мундиры с такой же смешной важностью, как сановники Сулука. Можно получить наглядное представление об этом высшем слое Общества 10 декабря, если принять во внимание, что Верон-Кревель ^{6} — его блюститель нравов, а Гранье де Кассаньяк — его мыслитель. Гизо во время своего министерства, пользуясь в одной темной газете этим Гранье как орудием против династической оппозиции, обыкновенно давал о нем следующий лестный отзыв: «C'est le roi des droles», «Это король шутов». Было бы несправедливо сопоставлять двор и клику Луи Бонапарта с двором времен регентства [92] или Людовика XV. Ибо «Франция уже не раз переживала правление метресс, но никогда еще не переживала правления альфонсов» {Слова г-жи де Жирарден.}.

92

Имеется в виду регентство Филиппа Орлеанского во Франции в 1715–1723 гг., во время малолетства Людовика XV.

Терзаемый противоречивыми требованиями своего положения, находясь при этом в роли фокусника, вынужденного все новыми неожиданностями приковывать внимание публики к себе, как к заменителю Наполеона, другими словами — совершать каждый день государственный переворот в миниатюре, Бонапарт погружает все буржуазное хозяйство в сплошной хаос, посягает на все, что революции 1848 г. казалось неприкосновенным, одних приучает равнодушно относиться к революции, а других возбуждает к революции, создает настоящую анархию во имя порядка и в то же время срывает священный ореол с государственной машины, профанирует ее, делает ее одновременно отвратительной и смешной. Он устраивает в Париже пародию на культ трирского священного хитона [93] в виде культа наполеоновской императорской мантии. Но если императорская мантия падет, наконец, на плечи Луи Бонапарта, бронзовая статуя Наполеона низвергнется с высоты Вандомской колонны.

93

Трирский священный хитон — хранившаяся в Трирском соборе католическая реликвия, представлявшая собой якобы священное облачение, снятое с Христа во время казни. Трирский священный хитон был предметом поклонения паломников.

Ф. ЭНГЕЛЬС

АНГЛИЯ [94]

I

Английским

вигам решительно не везет. Не успел еще Пальмерстон получить отставку за то, что он «оставил Англию без единого союзника, без единого друга на европейском континенте», не успел еще улечься первый скандал, вызванный этой отставкой, как вся печать подняла шум о войне и извлекла в связи с этим на свет божий целый ворох примеров плохого управления военным и морским ведомствами, вполне достаточных, чтобы погубить не одно министерство.

94

Статьи Энгельса об Англии предназначались для еженедельного журнала «Revolution», издававшегося Вейдемейером в Нью-Йорке. Из четырех статей, написанных Энгельсом в декабре 1851 — январе 1852 г., к Вейдемейеру попали только две, две другие затерялись в дороге. Однако статьи, полученные Вейдемейером, также не были опубликованы вследствие прекращения выхода журнала. В рукописи название «Англия» надписано рукой Энгельса над каждой из двух сохранившихся статей. Над второй статьей это название вычеркнуто, по-видимому, Вейдемейером, им же, очевидно, дана нумерация статей римскими цифрами.

Уже начиная с 1846 г., различные военные авторитеты обращали внимание страны на возможность вторжения в Англию в случае войны с Францией. Однако опасность такой войны в то время была слишком далека, а донкихотская манера выступления этих первых алармистов вызывала только смех. Особенно выделялся генерал Хед, создавший себе в то время не очень завидную славу своими постоянными воззваниями к нации об усилении средств национальной обороны. При этом, конечно, не следует забывать, что старик Веллингтон также считал существующие береговые укрепления совершенно недостаточными.

Государственный переворот Луи-Наполеона неожиданно придал, однако, этим дебатам новое значение. Джон Буль тотчас же сообразил, что французская военная диктатура, пародия на Консульство, по всей вероятности, втянет Францию в войну и что при этих обстоятельствах весьма возможна попытка взять реванш за Ватерлоо. Последние геройские подвиги английских вооруженных сил были не особенно блестящи: в Капской земле кафры беспрестанно одерживали победы, и даже на Невольничьем берегу предпринятая англичанами попытка высадки была, несмотря на европейскую тактику и пушки, отражена безоружными неграми, нанесшими врагу весьма чувствительный удар [95] . Что сталось бы с английскими войсками, если бы им пришлось столкнуться с гораздо более опасными «африканцами», прошедшими алжирскую школу? [96] И кто может поручиться за то, что такой беззастенчивый авантюрист, как Луи Бонапарт, не прибегая к скучным формальностям объявления войны, не появится в одно прекрасное утро у берегов Англии с десятью-двенадцатью паровыми судами, нагруженными до отказа войсками, в сопровождении дюжины линейных кораблей и не предпримет похода на Лондон?

95

В 1846–1853 гг. Англия вела в Капской земле пятую «кафрскую войну» (кафры — неправильное собирательное название племен юго-восточной Африки) против племен коса. В первые годы войны местное население не раз наносило поражение английским войскам. По мирному договору 1853 г. племена коса вынуждены были, однако, уступить англичанам часть своих земель.

В 1851 г. английские колонизаторы предприняли попытку овладеть Невольничьим берегом (Западная Африка) и вмешались с этой целью в междоусобную борьбу обитавших здесь племен йоруба. Несмотря на бомбардировку г. Лагоса в декабре 1851 г., англичанам не удалось покорить местное население и пришлось довольствоваться установлением здесь власти своего ставленника. Только после «покупки» Лагоса в 1861 г. англичане утвердились на Невольничьем берегу и заложили основы своей колонии Нигерии.

96

Имеются в виду французские колониальные войска, участвовавшие в завоевании Алжира.

Дело во всяком случае было серьезным. Правительство немедленно издало приказ о сооружении новых батарей у входа в крупные гавани на южном и юго-восточном побережье. Но и публика серьезно отнеслась к этому делу и притом в такой форме, которая грозит оказаться чрезвычайно неприятной для правительства. Были, прежде всего, наведены справки о состоянии наличных вооруженных сил, и оказалось, что в данный момент, если даже совершенно оголить Ирландию, для защиты Великобритании имеется не более 25000 солдат и 36 орудий с запряжками; что же касается флота, то в настоящее время в гаванях нет ни одного сколько-нибудь крупного корабля, готового к отплытию, чтобы помешать высадке. Было обнаружено, что экипировка британских солдат, как это доказала уже война с кафрами, чрезвычайно ограничивает их подвижность и абсолютно непрактична, что их оружие решительно не может сравниться с оружием других европейских армий, что ни один солдат в Англии не имеет ружья, которое хоть в отдаленной степени могло бы сравняться с прусским игольчатым ружьем или с винтовкой французских стрелков и егерей. В интендантстве флота были обнаружены колоссальнейшие скандальные злоупотребления и халатность, и все это было еще невероятно преувеличено алармистами и всякого рода карьеристами.

Это дело, казалось, прежде всего затрагивает лишь английских аристократов, рантье и буржуа, которые в первую очередь пострадали бы от вторжения французов и возможного завоевания. Но не надо забывать, что независимое развитие Англии, медленное, но основательное разрешение путем борьбы развившегося здесь в полной мере противоречия между буржуазией и пролетариатом, имеет первостепенное значение для всего развития Европы. Если даже это своеобразное методическое развитие Англии иной раз и служило временной помехой для побеждавших в отдельные моменты революционеров на континенте, как в 1848 и ранее в 1793 г., все же в основе его гораздо больше революционного содержания, чем во всех этих преходящих потрясениях на континенте, вместе взятых. В то время как завоевание Европы привело к крушению великую французскую революцию, Англия посредством паровой машины революционизировала общество, завоевала мировой рынок, все более и более оттесняла от власти все исторически отжившие классы и подготовляла почву для великой решающей битвы между промышленными капиталистами и промышленными рабочими. Для всего европейского развития имело величайшее значение то обстоятельство, что Наполеону не удалось перебросить из Булони в Фолкстон армию в 150 000 человек и с помощью ветеранов республиканских армий завоевать Англию. В период Реставрации, когда континент был отдан на милость так метко изображенных Беранже мирмидонян легитимизма [97] , в Англии, в старой реакционной партии тори, благодаря уже весьма буржуазному министерству Каннинга, произошел первый большой раскол и началось то постепенное подкапывание под английскую конституцию сначала Каннингом, а затем Пилем, которое беспрерывно продолжается с тех пор и в самом скором времени должно привести к тому, что все гнилое здание с треском обрушится. Это подкапывание под старые английские учреждения и лежащее в основе его постоянное революционизирование английского общества крупной промышленностью спокойно продолжаются, независимо от того, побеждает ли в данный момент на континенте революция или контрреволюция, и это развитие совершается, хотя и медленно, но зато верно и без малейшего попятного движения. Поражение чартистов 10 апреля 1848 г. [98] было исключительно поражением и решительным устранением иностранного политического влияния; не политические потрясения на континенте, а всеобщие торговые кризисы, прямые материальные удары, угрожающие существованию каждого индивида, являются великими двигателями английского развития. И теперь, когда промышленная буржуазия окончательно устраняет от политической власти все традиционные классы и когда вследствие этого обнаруживаются бесспорные симптомы приближения дня решающей битвы между ней и промышленным пролетариатом, — теперь задержка этого развития, покорение, хотя бы и временное, Англии алчными преторианцами 2 декабря имели бы самые печальные последствия для всего европейского движения. Только в Англии промышленность достигла таких размеров, что в ней концентрируются интересы всей нация, все условия жизни всех классов.

97

В песне «Мелюзга или похороны Ахилла» («Les mirmidons ou les funerailles d'Achille») Беранже аллегорически изобразил ничтожных и бездарных властителей Франции в период Реставрации. В заглавии песни игра слов: les mirmidons — мирмидоняне, легендарное племя в Южной Фессалии, воины которого сражались в Троянской войне под предводительством Ахилла; mirmidon также означает карапуз, карлик, а в переносном смысле: ничтожный, бездарный человек.

98

См. примечание [29]