Собрание сочинений. Том четвертый
Шрифт:
— Однако не станете же вы утверждать, что австрийская армия состоит из одних ветеранов, голубчик? Ведь даже если бы пан Скучек уверял, что ветераны, к примеру, убивают или же крадут и при этом не указывал на вас, я и тогда не мог бы привлечь его к суду, а посему вашей жалобе хода дать не могу.
После этого друзья снова переходили к воспоминаниям о прекрасной военной поре, и пан Кокошка, тыча своими ладонями сторожу под нос, восклицал:
— Вот эти руки держали солдатскую винтовку! Разве по сей день от них не пахнет порохом?
Изъявления лояльности длились, покуда церковный сторож еще мог ворочать языком;
Однако наиболее ожесточенные бои он вел в трактире «У золотой печи». Тамошние завсегдатаи высмеивали его австрияцкий образ мысли, но всякий раз, покидая поле боя, пан Кокошка торжественно провозглашал, что этими насмешками им не осквернить честь его ветеранского мундира; что же такого, если носить его не представляется случая? Ничего такого. Приспеет времечко — и я пущу свою форму в ход, господа, использую самым блестящим образом, а назавтра приду и усовещу вас, чтобы не издевались над моим австрияцким образом мыслей.
Когда на следующий день пан Кокошка заглянул в «Золотую печь», завсегдатаи кабачка повели себя весьма таинственно.
— Вы, конечно, уже слышали новость, пан надзиратель? — спросил его учитель.
— Какую еще новость?
— А что завтра через станцию Врбчаны инкогнито проедет некое высокопоставленное лицо?
Глаза пана Кокошки озарились радостным блеском.
— Какое же это высокопоставленное лицо?
— Очень высокое, пан Кокошка, это нам по секрету поведал врбчанский станционный начальник.
— А когда?
— В десять утра. Поезд остановится всего лишь на три минуты. Вы пойдете?
— Разумеется, господа, само собой, я тотчас отправлюсь домой приводить в порядок свою форму.
По дороге домой он заглянул к церковному сторожу.
— Завтра через Врбчаны проедет высокое лицо, пан Кожельский, наконец-то я смогу показать, на что способен. Но это тайна, приедет он инкогнито, никому про это не известно, так что я один буду приветствовать их высочество. Что за особа, какое высочество, бог его знает. Но ежели он меня спросит: «Was sind Sie?» — я отвечу: «Melde gehorsam, ich bin Franz Kokoschka aus Chruschiz» [29] .
29
Кто таков? — Осмелюсь доложить, Франц Кокошка из Хрушиц ( нем.).
Церковный сторож также обещал участвовать в торжественной церемонии.
— Я, — развивал свою идею Кокошка, — пойду впереди вас, а вы — за мною; когда поезд остановится, мы встанем напротив купе, в котором проедет высокопоставленная особа, и я крикну: «Hoch, hoch, hoch!» [30] А вы — повторите за мной: «Hoch, hoch, hoch!» Запомнили?
Церковный сторож просиял. Как бы там ни было, а после торжественной встречи в какой ни то городской ресторанчик его пригласят.
30
Да здравствует! ( нем.).
Около
Пан Кокошка, облаченный в форму ветерана, сверкал позолотой, а церковный сторож, весь в черном, был бледен от волнения, поскольку приближалась ответственнейшая минута его жизни.
Прозвучал станционный колокол, и издали послышался свисток замедляющего ход поезда. На перроне столпились ротозеи. Лишь пан Кокошка и церковный сторож держались в стороне. Не лезть же им вместе со всяким сбродом.
Поезд остановился.
Пан Кокошка, сопровождаемый церковным сторожем, подойдя к начальнику станции, отсалютовал:
— Простите, в каком вагоне путешествует высокопоставленное лицо?
— А вон там, где жандармы, они его конвоируют.
— А, жандармы! Тем лучше.
В мгновенье ока пан Кокошка со сторожем очутились перед нужным вагоном, отдали честь и крикнули в унисон:
— Hoch, hoch, hoch!
— Тара-ра-ра!
Поезд тронулся, и один из жандармов вопрошающе глянул через стекло.
— Hoch, hoch, hoch! — вне себя от восторга орал пан Кокошка, горделиво оглядывая перрон.
А на перроне хохотали все, и громче прочих — начальник станции.
— Чего смеетесь? — строго обратился к нему пан надзиратель, гордо выпячивая грудь.
— Да помилуйте, — не переставая смеяться, проговорил начальник, — чего это вы орете «Да здравствует» вору и убийце, которого только что провезли через нашу станцию жандармы?
— Да ведь вы же сами сказали, что это высокопоставленное лицо, — сокрушенно проговорил удрученный ветеран.
Прославленный греческий ученый Архимед на обследовании в римской психиатрической клинике
Известный немецкий профессор в своем обширном труде, недавно увидевшем свет, попытался доказать, что знаменитый греческий ученый-математик Архимед погиб вовсе не при захвате Сиракуз, а десять лет спустя, в городе Риме. Следуя этой гипотезе, мы в свою очередь можем высказать догадку, что Архимед не кричал римскому солдату: «Не тронь моих чертежей!» и, соответственно, тот его не убивал. Выдвигались своеобразные предположения насчет того, что римлянин, прикончивший Архимеда, за несколько лет До этого провалился в гимназии по физике, получив «неуд» за незнание Архимедова закона о силе тяжести.
В концепции немецкого профессора обращает на себя внимание тот факт, что столь плодовитый ученый, каким был Архимед, именно в течение десяти лет, подаренных ему профессором, сумел осчастливить учащуюся молодежь целым рядом новых теорем и законов.
К счастью, в ходе только что проведенных археологических раскопок на Форум-Романуме были найдены таблички, содержащие запись протокола, разработанного верховным римским судом за три месяца до захвата Сиракуз.
В основу этого протокола легло медицинское заключение врачей о душевном состоянии Архимеда, подвергшегося обследованию в одной из римских психиатрических клиник ввиду выдвинутого против ученого обвинения в государственной измене, совершенном против Римской империи. Положения протокола были подкреплены приложениями, из которых мы приводим нижеследующие: