Собрание сочинений
Шрифт:
— Уматный Стрэдлейтер, — говорит Экли. — …Слышь. А дай-ка мне ножницы на секундочку, есть? Где-нибудь под рукой?
— Нету. Я уже все сложил. В шкафу наверху.
— Ну достань на секундочку, чего ты? — говорит Экли. — Мне тут заусенец отрезать надо.
Ему наплевать, сложил ты уже что-то или нет, и лежит ли оно у тебя в шкафу на самом верху. Но я ему ножницы достал. Чуть не сдох, к тому же, доставая. Только открыл дверцу шкафа, как мне на голову свалилась Стрэдлейтерова теннисная ракетка — вместе с деревянным зажимом и всяко-разно. Тюкнулагромко,
— У тебя, нафиг, отличное чувство юмора, сынок, — говорю я. — Тебе это известно? Давай я буду твоим импресарио. Я тебя, нафиг, на радио протащу. — И я снова сел в кресло, а он давай себе эти неслабые ногти стричь, на копыта похожие. — Может, над столом хоть, а? — говорю. — Над столом давай стриги. Не в жиляк тут по твоим захезанным ногтям босиком вечером ходить.
Только он все равно на пол стриг. Паршивые у него манеры. Без балды.
— А с кем у Стрэдлейтера свиданка? — спрашивает. Он вечно фараонит, за кем ухлестывает Стрэдлейтер, хоть самого Стрэдлейтера и терпеть не может.
— Фиг знает. А чего?
— Да ничего. Я эту падлу просто не перевариваю. Вот уж падла так падла, не перевариваю таких.
— А онпо тебе с ума сходит. Говорил, что ты, нафиг, просто принц сказочный, — говорю я. Я неслабо так часто обзываюсь «принцем», когда валяю дурака. Чтоб не доставало, ни чего.
— Он все время такой надменный, — говорит Экли. — Не перевариваю эту падлу. Он, можно подумать…
— Ты не будешь добр ногти стричь над столом,а? — говорю. — Я ж тебя уже пятьдесят…
— Он, нафиг, все время такой надменный, — говорит. — Мне даже кажется, что у этой падлы и мозгов никаких нет. Он только думает,что есть. Думает, он чуть ли не самый…
— Экли!Ну ёксель-моксель. Не будешь ли добрстричь свои захезанные ногти над столом? Я тебя пятьдесят раз уже попросил.
И он для разнообразия стал стричь их над столом. Делает что-нибудь, только если на него наорешь.
Я какое-то время на него смотрел. Потом говорю:
— Ты на Стрэдлейтера злишься потому, что он как-то ляпнул, дескать, тебе иногда не мешало бы зубы чистить. Он же не хотел тебя оскорбить, ну сколько можно? Ляпнулон не так или что-то, но ничего обидного не хотел. Он только хотел сказать, что лучше будет и тебе,и другим, если ты хоть иногда станешь чистить зубы.
— Я чищу зубы. Хватитуже.
— Ни фига не чистишь. Я видел — не чистишь, — говорю. Но не погано сказал. Мне его стало как бы жалко. Ну то есть, само собой, это ж не очень приятно, когда тебе говорят, что ты не чистишь зубы. — Нормальный Стрэдлейтер. Он ничего, — говорю. — Ты его не знаешь, вот в чем засада.
— А по-моему, все равно падла. Напыщенная падла.
— Напыщенный — да, но в других делах — очень душевный. Точняк, — говорю. — Ну смотри. Предположим, например, что у Стрэдлейтера есть такой галстук или как-то, и он тебе понравился. Скажем, носит он галстук, который тебе нравится, как не знаю что, — это я тебе пример даю просто. Знаешь, что он сделает? Он, наверно, его снимет и подарит тебе. По-честному. Или еще знаешь? Он его просто у тебя на кровати оставит, например. Но этот, нафиг, галстук, он тебе отдаст.А другие парни, наверно…
— Черт, — говорит Экли. — Будь у меня столько деньжищ, я б тоже.
— Не, ты б не стал. — Я покачал головой. — Ты бы не стал, сынок. Будь у тебя столько деньжищ, ты был бы величайший…
— Хватить звать меня «сынком», черт бы тебя драл. Да я тебе, паршивцу, в штрики гожусь.
— Не годишься. — Ух какой он бывает иногда зануда. Ни за что не упустит шанса напомнить, что тебе шестнадцать, а ему восемнадцать. — Во-первых, я тебя, нафиг, к себе в семью не пущу…
— Ну и хватит меня тогда обзывать…
Тут дверь вдруг распахивается и влетает этот Стрэдлейтер — впопыхах. Он вечно впопыхах. У него всегда кипиш. Подскочил ко мне и так игриво, как не знаю что, шлепнул по щекам — а такое иногда жутко доканывает.
— Слышь, — говорит, — ты куда-нибудь вечером намыливаешься?
— Фиг знает. Можно. А чего такое — снег идет? — У него все пальто в снегу было.
— Ага. Слышь. Если ты никуда не намылился, дал бы мне клетчатый пидж поносить, что ли?
— Кто выиграл? — спрашиваю.
— Еще полматча. Мы сваливаем, — говорит Стрэдлейтер. — Кроме шуток, ты будешь клетчатый сегодня надевать? Я на свой серый фланелевый какую-то срань вылил.
— Нет, но фигня будет, если ты его своими плечищами растянешь, — говорю. Рост у нас где-то один, а весит он, считай, вдвое больше. И у него очень широкие плечи.
— Не растяну. — И он впопыхах кинулся к шкафу. — Как оно, Экли? — говорит. Парень он ничего так дружелюбный, этот Стрэдлейтер. Дружелюбие у него, правда, отчасти фуфловое, но он, по крайней мере, с Экли всегда здоровается и всяко-разно.
Экли на это «как оно» только, с понтом, хрюкнул. Отвечатьему, видите ли, невпротык, а по крайней мере не хрюкать — кишка тонка. Потом говорит мне:
— Я, наверно, пойду. Увидимся.
— Ладно, — отвечаю. Когда он к себе отчаливал, сердце вообще-то кровью не обливалось.
Тут этот Стрэдлейтер начал снимать пальто, галстук и всяко — разно.
— Я, наверно, побреюсь наскоряк, — говорит. Щетина у него вполне себе густая. А то.
— Где свиданка? — спрашиваю.