Собственное мнение
Шрифт:
Джек Ритчи (1922–1983) — американский писатель, мастер остросюжетного рассказа. Его рассказы представлены во многих антологиях детективного жанра, выпускаемых таким мастером, как Альфред Хичкок. Семнадцать раз произведения Ритчи, отличающиеся особым юмором, включались в издаваемые в США ежегодники «Лучший детектив года». Предлагаемый рассказ — пародия на детективы, щекочущие нервы читателя нагромождением убийств и ужасов.
Мы были женаты уже три месяца, когда я подумал, что
Обыскал теплицу, подсобку при ней и, увы, ничего более токсичного, чем воск для прививок, известь, сфагнум и тому подобное, не обнаружил.
Вернулся в дом.
— Послушай, Генриетта, а где ты держишь яд? Ну, химикаты, которыми опрыскивают вредителей?
— Что ты, милый, — откликнулась жена, — я пользуюсь только органикой. Никакой химии! Почва удобряется, как в природе: опавшими листьями, скошенной травой, перешившим сеном. Здоровая среда — здоровые продукты. Вредители просто не заводятся на благополучных растениях. А для чего тебе яд, милый?
— Заметил какого-то жучка на кусте малины.
— Ну так что ж? Не стоит убивать всех жучков без разбору, — с мягким укором сказала она. — Некоторые из них приносят пользу.
Я посмотрел на неё изучающе:
— Знаешь, Генриетта, мне давно хотелось спросить, где это ты покупаешь такие платья? — Хотел добавить: «И почему?», — но удержался.
Она мельком глянула в зеркало.
— Примерно раз в месяц звоню в магазин Элейн, и она присылает мне три-четыре сразу.
— А разве ты не примеряешь платье перед тем, как его купить?
— Незачем. Элейн знает мои размеры. — Она провела ладонью по ткани. — А что, тебе оно не нравится?
— Ну, почему же! Однако, когда тебе в следующий раз захочется обновить гардероб, давай поедем к Элейн вместе и посмотрим, что у неё есть.
Наследство, которое оставил мне мой родитель, чуть-чуть не дотягивало до того, чтобы в полной мере обеспечивать потребности цивилизованного человека, и поскольку я не собирался менять сложившиеся привычки, то был вынужден мало-помалу отщипывать от основного капитала, так что за пятнадцать лет, прошедших со смерти отца, запасы, естественно, истощились. Короче говоря, я жил в кредит, когда повстречался с Генриеттой.
Никогда в жизни я не считал труд долгом, удовольствием или способом удовлетворить честолюбие. Напротив, я подозревал, что особи, утверждающие, будто получают наслаждение от работы, — тайные мазохисты.
Прожив в своё удовольствие столько лет, я полагал, что глупо надеяться, будто на сорок шестом году от роду начну вдруг добывать себе хлеб насущным трудом.
Оставалось последнее средство. Женитьба.
Честно скажу: когда речь шла о других, брак как социальный институт не вызывал у меня возражений. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что обыкновенный человек
Но, оставшись без гроша в кармане, я принялся оценивающе поглядывать на окружающих меня дам и вскоре обнаружил, что отвергаю одну кандидатуру за другой. Так я оказался в одном из светских салонов, в котором и присмотрел Генриетту.
Она была ничем не примечательна. Маленькая, хрупкая женщина, она сидела, забившись в угол, со слабой улыбкой на губах, и казалось, что забрела она сюда случайно и очень хотела бы выбраться, но не знает как. Её одежда оставляла впечатление купленной по случаю.
Я боролся с зевотой, когда чашка в её руке дрогнула, и чай выплеснулся на ковёр.
— Генриетта, умоляю тебя! — сверкнула глазами хозяйка.
Она вспыхнула:
— Прости, Клара. Я задумалась.
Клара передёрнула плечиком.
— Сделай милость, будь повнимательней. Ковёр только из чистки.
Мне пришло в голову, что когда женщина одевается так, как Генриетта, то либо потому, что бедна, либо потому, что, напротив, слишком богата, чтобы придавать упаковке какое-нибудь значение.
Общий разговор снова возобновился, и я повернулся к Холи Рурвису, сидевшему от меня по правую руку.
— Эта Генриетта не из семейства ли Бартонов, которые в прошлом году разорились?
— Боже сохрани, о чём ты говоришь! Она — Лоуэлл. Обитает в этом, знаешь, роскошном дворце на Лейквью-роуд, не меньше пятидесяти акров земельных угодий и целая орава слуг…
— Замужем?
— Нет, и никогда не была.
Я опять посмотрел в её сторону. Над ней как раз нависла горничная с чайником, и было видно, что Генриетта, напуганная тем, что придётся опять маяться с чаем, хотела бы отказаться, да не успела: её чашка снова была полна.
Наблюдая за этой сценкой, я задумчиво потёр подбородок. Пятьдесят акров? Орава слуг? Между тем, пригубив пару раз чай, она, похоже, опять унеслась мыслью неведомо куда. Чашка заскользила по блюдцу и, наконец, приземлилась — для себя без ущерба, но по ковру расползлось злополучное пятно.
Клара, побагровев, взвизгнула:
— Генриетта!
Та побледнела. Умей она падать в обморок, уверен, непременно бы упала.
Надо было действовать.
Я поднялся и демонстративно вылил на Кларин ковёр собственные опивки.
— Мадам, — сухо произнёс я, — отправьте ваш чёртов ковёр в чистку. Счёт пришлите мне.
И, предложив Генриетте руку, я вывел её из комнаты.
Главным препятствием к нашему браку оказалась не Генриетта, а её адвокат, Адам Макферсон.
Через неделю после того, как мы объявили о нашей помолвке, он явился ко мне на квартиру, сообщил своё имя и холодно уставился мне в лоб.
— Сколько вы хотите?
— За что?
— Сколько вы хотите за то, чтобы этот брак расстроился?