Собственность и государство

Чичерин Борис Николаевич

Таково было развитие идеи государства в классической древности. Совершенно обратным порядком идет мышление нового времени. Там мысль исходила от объекта и затем перешла к субъекту; здесь, напротив, она исходит от субъекта и затем переходит к объекту. Там точкою отправления было государство как объективный организм, созданный самою природою вещей; только в дальнейшем движении поглощенная им личность предъявляет свои права и постепенно разлагает этот порядок. Здесь, наоборот, точкою отправления служат субъективные требования лица, которые постепенно ведут к восстановлению необходимого для удовлетворения их общественного строя и, наконец, к идее государства как высшего единства общественной жизни. Таким образом, конец древнего мышления составляет начало нового, и конец нового представляет возвращение к началу древнего. То был процесс разложения; здесь, напротив, мы имеем процесс постепенного сложения разошедшихся врозь элементов, но уже в иной форме, нежели прежде, ибо отдельные элементы, получивши полное развитие, приобрели самостоятельность и не могут уже быть поглощены целым, как в древности. Возвращение к первобытной слитности немыслимо.

В этом новом процессе мысль идет сначала чисто отвлеченным путем. Отправляясь от общих свойств и потребностей человеческой природы, она силою логической необходимости выводит из них один за другим все существенные элементы государственного порядка: власть, закон, свободу и цель,

или идею, связывающую все элементы в одно органическое целое. Но этот умственный процесс является вместе и выражением жизненного хода, ибо то, что умозрительно представляется логическою необходимостью, то самое в жизни вырабатывается как практическая потребность. Государство в идее и государство в действительности составляются из одних и тех же элементов, и необходимая связь их и здесь и там одинакова. Разница заключается лишь в том, что одностороннее развитие известного элемента в идее может вести к последствиям, несовместным с требованиями жизни, которая всегда содержит в себе совокупность всех жизненных сил, а потому оказывает противодействие одностороннему направлению. А с другой стороны, данная действительность может заключать в себе условия, дающие преобладание одному элементу преимущественно перед другими и потому не допускающие полного развития остальных: в этом случае идея может обладать большею полнотою, нежели жизнь. Но так как у народов, в среде которых совершается умственный процесс, мысль и жизнь находятся в постоянном взаимодействии, то в общем итоге теоретический ход и практический неизбежно совпадают. Однако мысль идет быстрее, нежели жизнь; поэтому теоретический ее ход представляет собою движение вперед; практические же потребности служат ему, с одной стороны, средством осуществления, с другой стороны задержкою и поправкою.

Первая потребность государственного порядка состоит в установлении власти; это центр, около которого собираются все другие элементы. Государство отличается от других союзов именно тем, что ему принадлежит верховная власть на земле. На практике эта потребность выразилась в том, что на развалинах средневекового порядка, где господствовали частные силы, везде в Европе водворилась абсолютная власть, сосредоточенная главным образом в лице монарха как представителя государственного единства. Чтобы вывести общество из анархии, нужно было прежде всего сдержать стремящиеся врозь элементы внешнею силою, которая не подлежала бы спору. В теории эта потребность выражалась в ряде учений, типическим представителем которых является Гоббс. По его системе, основное свойство человека, вытекающее из его природы, есть стремление к самосохранению. Но так как это стремление одинаково присуще всем, и каждый в естественном состоянии является единственным судьею того, что ему нужно для самосохранения, то отсюда неизбежно рождаются беспрерывные столкновения между людьми; возгорается война всех против всех. Между тем подобное состояние противоречит главной цели человека; при всеобщей войне самосохранение становится невозможным. Следовательно, нужно выйти из анархии и искать мира. А для водворения мира необходимо отказаться от самоуправства и подчинить свою волю воле одного или нескольких лиц, которых решение признавалось бы безусловным законом. Такое устройство и есть государство, в котором правителю принадлежит верховная, абсолютная власть над подданными.

Очевидно однако, что установлением внешнего мира не ограничиваются потребности общежития. Может быть мир, который хуже войны. Если, как заметил Спиноза, под именем мира разуметь рабство, варварство и пустыню, то для человека нет ничего ужаснее мира. Вследствие этого уже в самой школе общежития, признававшей государство необходимым условием самосохранения, явились мыслители, которые восстали против учения Гоббса во имя других элементов государственной жизни. С одной стороны, указывали на то, что необходимая в государстве власть должна руководствоваться не произволом, а высшим законом, охраняющим права и благосостояние всех; с другой стороны, утверждали, что и в государственном порядке должна проявляться неотъемлемо принадлежащая человеку свобода. Эти два начала, закон и свобода, в дальнейшем развитии сделались основаниями двух противоположных школ, нравственной и индивидуалистической, между которыми разделяется политическая мысль в XVIII столетии.

Нравственная школа господствовала в Германии, где типическим ее представителем был Вольф. В этой системе источником юридического и политического порядка является нравственный закон, который государство призвано осуществить. Отсюда смешение права с нравственностью; отсюда система государственной опеки, с целью утвердить нравственный порядок и водворить всеобщее благосостояние; отсюда, наконец, и стремление расширить пределы государства, которое по идее должно обнимать собою все человечество и только в силу практических потребностей ограничивается более тесным пространством. Все эти признаки мы находим не только в теории, но и на практике в политическом быте Германской Империи в XVIII веке.

С другой стороны, индивидуалистическая теория произвела ряд систем, которые нашли свое практическое приложение в революциях английской, американской и, наконец, французской. Всего последовательнее и нагляднее она выразилась в учении о правах человека. Отдельному лицу по этому воззрению приписываются прирожденные ему в качестве человека и неотъемлемо принадлежащие ему права, которых общество не вправе касаться. Государство призвано только охранять их от нарушения. Само оно образуется единственно в силу соглашения отдельных воль; основанием его служит договор, который не только предполагается в начале, но и возобновляется беспрерывно. Из договора же проистекает и власть, которая получает всю свою силу от воли народной, а потому состоит всегда в зависимости от последней.

Таким образом, государство в этом воззрении является не более как договорным соединением лиц; оно низводится на степень простого товарищества. А так как все эти лица сохраняют неотъемлемо принадлежащие им права, которых никто их лишить не может, так как они вследствие того сами всегда остаются судьями своих прав и обязанностей, то ясно, что подобному союзу всегда грозит разрушение. Государство как единое, постоянное целое не может держаться на этих основаниях.

Это и понял Руссо, который первым условием общественного договора положил отречение от всех прирожденных прав и получение их обратно уже из рук государства. Но так как и Руссо в своем общественном договоре все-таки хотел сохранить неприкосновенным верховенство личной свободы, устроивши общество так, чтобы каждый, повинуясь целому, повиновался бы только своей собственной воле, то в изобретенном им политическом порядке не могло оказаться ничего, кроме внутренних противоречий, которые проявились в ряде совершенно немыслимых положений. На почве индивидуалистических теорий XVIII века необходимое для человеческого общежития примирение свободы с порядком не могло совершиться, ибо закон все-таки ставился в полную зависимость от свободы. Чтобы понять внутреннюю, неразрывную связь этих двух начал, надобно было возвыситься к идее государства как высшего союза, сочетающего в себе противоположные элементы. Философское разрешение этой задачи было делом немецкого идеализма.

И тут мысль проходит через

различные ступени. Немецкий идеализм исходит от субъективного начала и затем уж возвышается к началам объективным. В школе Канта, положившего основание этому направлению, господствует еще в значительной степени индивидуалистическое воззрение. Государство понимается уже как союз необходимый; вступление в него составляет обязанность для человека. Но эта необходимость ограничивается охранением права. Отсюда распространенное в школе Канта учение о юридическом государстве, которого единственная задача заключается в охранении права. Все остальное выходит из пределов его ведомства и предоставляется свободной деятельности лиц.

Такое ограничение противоречит однако и явлениям истории, и всестороннему развитию идеи государства. И точно, эта узкая точка зрения была оставлена, как скоро идеализм, развивая присущие ему начала, перешел на объективную почву. Государство было понято как организм, носящий в себе внутреннюю свою цель - общее благо, в котором заключается не только охранение права, но и содействие всем другим целям человека. Фихте первый, еще стоя на субъективной точке зрения, назвал государство организмом. Историческая школа с своей стороны высказала мысль, что право и государство суть органические произведения народной жизни. Наконец, высшее свое выражение это воззрение нашло у Гегеля. Он определил государство как полное осуществление нравственной идеи, или как сознающий себя нравственный дух, в котором субъективная воля теснейшим образом связывается с объективною [289] . Расчленяясь на свои моменты, идея образует цельный общественный организм; носителем ее является народный дух, который осуществляет ее в истории. В силу этой верховной идеи в государстве все частные цели подчиняются высшей, общей цели - общественному благу; но подчиняясь, они не поглощаются ею. В пределах государства сохраняются другие союзы, имеющие свои самостоятельные цели и свои сферы деятельности. Таковы семейство и гражданское общество. Самостоятельным союзом является и церковь, в которой воплощается нравственно-религиозное начало. В особенности важно определение гражданского общества, которое Гегель резко отличал от государства. В первом он видел союз, основанный на взаимодействии частных целей, исходящих из отдельных лиц, в последнем - осуществление общественной цели. И хотя частное должно подчиняться общему, однако, говорит Гегель, "конкретная свобода состоит в том, что личная индивидуальность и ее частные интересы должны получить полное свое развитие и признание своего права в системе семейства и гражданского общества", что не мешает им видеть в государстве выражение их собственного духа и действовать для него по собственному побуждению. В этом признании самостоятельности субъективного момента Гегель видел главное отличие нового государства от древнего [290] . Таким образом, возвращаясь к идеальным определениям греческих мыслителей и понимая вместе с ними государство как высшее осуществление нравственного духа, Гегель вполне сознавал необходимость сохранить за личностью ее права и тем упрочить результаты, добытые всем предшествующим ходом всемирной истории.

289

 Заметим, что Гегель слово нравственный понимает в более тесном смысле, нежели обыкновенно. Он нравственность (Sittlichkeit) отличает от субъективной морали, разумея под первою объективные нравственные определения, осуществляющиеся в союзах людей.

290

 Hegel G.W.F. Philosophic der Rechts. § 260.

Но если идеализм в полноте своих определений оставляет должное место и значение каждому из общественных элементов, то при одностороннем понимании он несомненно ведет к поглощению лица обществом. Нужно было сделать еще один шаг, стать на исключительную точку зрения общей идеи, отрешиться вполне от действительности, понять историю как ряд преходящих моментов, не оставляющих никакого положительного результата, и все улетучивалось в идеальном представлении конечной цели, которой все личное и частное должно быть принесено в жертву. Этот шаг сделали гегельянцы, вступившие на почву социализма. Таковы Лассаль и Карл Маркс. Тут уже государство становится всеобъемлющим и всеподавляющим. Лассаль с презрением отзывается о господствующем среди мещанства понятии о государстве, противополагая ему то понятие, которое должно сделаться достоянием рабочего класса. Мещанство, говорит он, не имеет иной нравственной идеи, кроме облегчения каждому лицу беспрепятственного употребления его сил. Сообразно с этим оно цель государства полагает единственно в охранении свободы и собственности, понятие, говорит Лассаль, приличное только ночному сторожу, которого вся задача состоит в ограждении от воров и разбойников. Государство действительно могло бы этим ограничиться, если бы все были равно сильны, равно умны, равно образованны и равно богаты; но так как этого нет, то нравственная идея мещанства ведет неизбежно к тому, что сильнейшие, умнейшие, образованнейшие и богатейшие выжимают соки из слабейших. Напротив, рабочий класс вследствие самого своего беспомощного положения понимает недостаточность мещанской идеи и видит необходимость восполнить личную деятельность солидарностью интересов, общностью и взаимностью развития. В этом он и полагает истинную задачу государства. Последнее представляет собою единение лиц в таком нравственном целом, которое в миллионы раз увеличивает их силы. Поэтому и цель его состоит в том, чтобы соединением сил дать лицам возможность достигнуть таких целей, которых они никогда бы не могли достигнуть собственными средствами. Государство должно воспитать человека к свободе, возвести его на высшую степень образования, сделать истинно человеческую культуру действительностью. Лассаль обещает работникам, что последовательное проведение этого взгляда произведет такой подъем духа и даст человечеству такую сумму счастия, образования, благосостояния и свободы, в сравнении с которою все, что доселе существовало в истории, представляется не более как бледною тенью [291] . Сообразно с этим он утверждает, что столь любимое мещанами понятие о гражданском обществе есть не более как преходящая историческая категория [292] . Все окончательно должно улетучиться в государстве, перед которым бессильны всякие личные и частные права. Личное право получает свое бытие единственно от общего духа и держится только последним; как же скоро общий дух, представляемый государством, требует его отмены, так оно должно исчезнуть, не оставив по себе и следа и не предъявляя притязания ни на какое вознаграждение [293] .

291

 Lassalle F. Arbeiterprogramm. S. 35-38 (1872 Chicago).

292

 Lassalle F System der erworbenen Recht. I. S. 281, примеч.

293

 Ibid. § 7.