Собственность и государство

Чичерин Борис Николаевич

С другой стороны, если для людей, богато одаренных природою и имеющих все средства для проявления своих способностей, государство представляет высшее поприще как для внутреннего развития, так и для внешней деятельности, то еще необходимее оно для тех, которые относительно средств и способностей стоят ниже среднего уровня. Разнообразие положений, о котором говорит Гумбольдт, ведет к тому, что многие не в состоянии идти наряду с другими, им надобно помочь. Без сомнения, это делается и частными усилиями, но они не всегда достаточны. В особенности когда дело идет о благосостоянии масс, бывают необходимы общие меры, а их может принять только государство.

Наконец, и для среднего уровня людей государство с его широкою деятельностью, с его заботою о благосостоянии всех во многих отношениях представляется необходимым. Не говоря об идее отечества, которая имеет одинаковое значение для всех, для малых и для великих, но и с чисто практической точки зрения восполнение частной деятельности государственною нередко является насущною потребностью граждан. При разделении занятий каждый имеет свою отрасль, в которой он сведущ; в остальном он принужден полагаться на других. А так как он сам не в состоянии все проверять, то во многих

случаях весьма полезно иметь гарантии, что он не будет обманут или не подвергнется опасности. Такие гарантии может дать одно государство. Из этой потребности проистекают постановления насчет мер и весов, насчет медиков, аптек, заразительных болезней, опасных построек и т. д.

К этой отрицательной деятельности присоединяется и положительная. Общежитие состоит в соединении сил, есть вещи, которые требуют совокупной деятельности всех или многих. По мнению Гумбольдта, все это следует предоставить свободным товариществам, которые могут простираться даже на целый народ. Подобное товарищество, очевидно, будет иметь цель не случайную, а постоянную; но постоянное товарищество, обнимающее целый народ, и есть государство. Не за чем искать другого, когда оно существует в действительности.

Нет сомнения, что излишняя регламентация со стороны государства и вмешательство его во все дела могут действовать вредно. Гумбольдт прав, когда он говорит, что этим подрывается самодеятельность, и тем самым умаляются материальные и нравственные силы народа, который привыкает во всем обращаться к правительству, вместо того чтобы полагаться на самого себя. Но это доказывает только необходимость рядом с деятельностью государства предоставить возможно широкий простор и личной свободе. Цель общественной жизни состоит в гармоническом соглашении обоих элементов, а не в пожертвовании одним в пользу другого.

К этому привела сама практика. Вследствие того многие из писателей, вышедших из школы Канта, как то Фрис, Круг, Роттек, признавая охранение права существенною целью, государства, рядом с этим допускали ввиду практических потребностей и другие, посторонние цели. Точно так же в позднейшее время Моль несмотря на то, что точка отправления его - чисто индивидуалистическая, прямо отвергает ограничение целей государства охранением права. Определяя существо юридического государства нового времени (название, которое он, впрочем, сам признает весьма неточным), Моль говорит, что здесь человек в противоположность всяким теократическим взглядам становится на точку зрения трезвого благоразумия. Исходное начало составляет единичное лицо с его целями и интересами. Затем там, где личные силы оказываются недостаточными, образуются частные союзы, совокупность которых называется обществом. "Личное обособление, - говорит Моль, - остается правилом, общественный же круг является восполнением по необходимости. И точно то же, - продолжает он, - имеет место ступенью выше относительно государства. Только недостаточность общественных союзов и потребность порядка и охранения права между ними ведет в всеобъемлющему и единому в себе государству. И здесь правилом остается самодеятельность лиц и затем, во второй степени, общественных кругов; но то и другое восполняется и приводится в порядок единою мыслью и совокупною волею государства". Вследствие этого, оставаясь в значительной мере на индивидуалистической точке зрения, Моль приписывает государству не одно охранение права, а содействие всем человеческим целям [313] .

313

 Moll R. Encyclopadie der Sraatswissenschaften. 1859. §44; ср.: § 11, 12.

Практические потребности новейшего времени неудержимо влекут государство по этому пути. Если, с одной стороны, является реакция против излишней регламентации, против болезненной страсти всем управлять, то, с другой стороны, там, где деятельность государства ограничивалась слишком тесными пределами, практика настойчиво требует ее расширения. Разительный пример в этом отношении представляет Англия. Здесь нелюбовь к вмешательству государства возведена была в догмат; все должно было делаться собственными усилиями общества. А между тем в последние пятьдесят лет под влиянием настоятельной практической необходимости государство постоянно расширяло свое ведомство. Не только по всем отраслям управления издавались новые законы, которыми установлялся контроль государства над частною деятельностью, но создавались и новые учреждения, которые должны были служить органами правительственной власти. Оказалось, что жизнь не все сама разрешает, что нужно иногда и действие сверху [314] .

314

 Я указывал на это уже двадцать пять лет тому назад в статье "Промышленность и государство в Англии"; см. "Очерки Англии и Франции".

Исключительные сторонники индивидуализма, как Лабулэ, постоянно ссылаются на Соединенные Штаты. Но этот пример может служить лишь весьма недостаточным подтверждением их теории. В Соединенных Штатах, бесспорно, личная самодеятельность достигает таких размеров, как нигде в Европе, и дает в материальном отношении изумительные результаты. Но, во-первых, нельзя упускать из виду, что Америка представляет для этого исключительно благоприятные условия. Громадные пространства и непочатые еще несметные богатства страны доставляют здесь личной самодеятельности такое поприще и такой простор, каких нет в старых государствах Европы. Человек, которому плохо живется в одном месте, легко может уйти в другое, где он всегда найдет и занятие, и средства жизни и даже возможность возвышаться на общественной лестнице. К этому присоединяется, во-вторых, характер народа, одаренного необыкновенною энергиею и предприимчивостью. Государству нет никакой нужды брать на себя то, что уже удовлетворительно исполняется частными усилиями. Поэтому чем предприимчивее народ, тем более оно может ограничивать свою деятельность. Но нельзя возвести это в общее правило: при ином характере народа будет иное отношение. И за всем тем эта изумительная

самодеятельность американцев имеет свою оборотную сторону. Она составляет одностороннюю черту характера, которая развивается в ущерб другим человеческим свойствам. Отсюда происходит преобладание материальных стремлений над духовными, на которое жалуются и в Европе, но которое в еще гораздо сильнейшей степени проявляется в Америке. А этим неизбежно устанавливается довольно низкий умственный и нравственный уровень в обществе. Отсюда проистекает преобладание частных интересов над общественными в самой политической жизни. Политика, как и все остальное, становится предметом частной предприимчивости. Главная цель политических деятелей заключается в приобретении выгодных мест. Развиваются подкупы и взятки, составляющие язву управления. При таких условиях только возможно большее ограничение деятельности государства охраняет граждан от невыносимых притеснений. Если бы американские чиновники имели право распоряжаться так, как делается в Европе, то жизнь в Соединенных Штатах сделалась бы нестерпимою. И все-таки даже в Северной Америке государство не ограничивается охранением права. Уединенное положение страны, которой нечего опасаться соседей, дозволяет ему довольствоваться наименьшею тратою сил, что опять способствует развитию личной самодеятельности; но всякий раз, как этого требует действительный или предполагаемый общественный интерес, государство в Соединенных Штатах смело вступается в область частной предприимчивости. Доказательством служит система охранительных тарифов, которые имеют в виду покровительство отечественной промышленности, и притом к выгоде Севера и в ущерб Югу. Последняя война показала также, к чему ведет противоположение частных интересов государственным. Там, где единая государственная власть, каково бы впрочем ни было ее устройство, не возвышается над всеми как абсолютное начало, которому все обязаны повиноваться, там важнейшие внутренние вопросы решаются не мирным гражданским путем, а силою оружия.

Итак, Северная Америка не может служить ни нормою, ни доказательством в пользу индивидуалистической теории. Она доказывает только, что государственную деятельность нельзя подвести под известные, всюду приложимые рамки. При одних условиях ведомство государства будет шире, при других оно может быть теснее. Где есть значительные естественные богатства и обилие капиталов, где народонаселение деятельно и энергично, где государство не опасается могучих соседей, там деятельность его может ограничиваться наименьшими размерами, причем, однако, оно всегда остается представителем совокупных интересов народа, а не одной только какой-нибудь стороны общественной жизни, а потому оно всегда вправе вступаться, там где это требуется общим благом.

Все выше сказанное не позволяет нам согласиться с теми из новейших публицистов, которые уже не во имя идеальных начал, а стоя на почве действительности возвращаются к односторонне индивидуалистической точке зрения и требуют возможно большего ограничения государственной деятельности. Сюда принадлежит Лабулэ в указанном выше сочинении. Он допускает необходимость сильной власти, признавая в государстве высшего представителя народности и правды; но чтобы действовать благотворно, говорит он, государство должно быть введено в свои естественные границы. Когда оно их преступает, оно становится тираниею, оно является зловредным, разорительным и слабым. В чем же состоят эти границы? Они полагаются личными правами граждан, имеющими предметом личную совесть, мысль и деятельность. Это те права, которые освящены "Объявлением прав" Французской революции [315] . Сюда Лабулэ причисляет не только свободу совести, свободу промышленности и гарантии свободы лица, но и свободу печати, свободу товариществ в самом широком размере, свободу преподавания на всех ступенях, наконец, даже свободу муниципальную [316] . И этим правам он придает безусловное значение. Он восстает против теории, соразмеряющей права государства с общественною необходимостью и признающей расширение свободы по мере развития. С этой точки зрения, говорит он, можно всегда отказать народу в свободе под предлогом, что он недостаточно зрел. Надобно, напротив, сказать, что государство вправе касаться личной свободы лишь настолько, насколько она нарушает свободу других. Здесь только можно обрести незыблемую основу, на которой можно построить общественное здание [317] .

315

 L'Etat et ses limites. 1870. S. 96.

316

 Ibid. S. 82-95.

317

 Ibid. S. 80, 81.

Очевидно, что эти границы слишком тесны. С одной стороны, свобода печати и свобода товариществ, касаясь политической области, бесспорно входят в круг ведомства государства. Едва ли можно отрицать и то, что свобода преподавания и свобода муниципальная, затрагивая самые существенные государственные интересы, не могут быть вполне предоставлены частной самодеятельности. Муниципальная свобода вовсе даже не принадлежит к области личных прав. С другой стороны, нет сомнения, что местные и временные условия требуют различного вмешательства государства в сферу частной деятельности. Безусловного правила тут установить нельзя, и государство всегда остается судьею этой границы. Становиться на иную точку зрения значит намеренно не понять изменяющихся потребностей истории и жизни; последовательно мы придем к отрицанию самого развития. По мнению Лабулэ, развитие состоит в том, что параллельно усиливаются и самодеятельность лиц, и деятельность государства в принадлежащей ему сфере, как будто это две независимые области, не имеющие между собою ничего общего. Между тем, в действительности, при постоянном взаимодействии обоих элементов, историческое развитие общества как единого целого попеременно ведет к преобладанию то одного, то другого. В своей односторонности Лабулэ возвращается к давно осужденным теориям XVIII века. Этим он думает достигнуть ясности мысли. И точно, односторонняя мысль может быть очень ясна, но единственно вследствие того, что она по своей ограниченности перестает быть верною.