Собственность и государство

Чичерин Борис Николаевич

В результате мы должны сказать, что право собственности есть коренное юридическое начало, вытекающее из человеческой свободы и устанавливающее полновластие лица над вещью. Это начало, осуществляясь в действительности, подвергается делению и ограничениям как вследствие взаимных отношений людей, так и вследствие отношений лица к обществу. Но оно всегда составляет правило и норму, к которой все окончательно приводится; остальное оправдывается только как исключение. Поэтому вторжение государства в область собственности и стеснение права хозяина распоряжаться своим имуществом всегда должно рассматриваться как зло, которое по возможности должно быть устранено. Посягательство же со стороны государства на право собственности, иначе как в случае нужды и за справедливое вознаграждение, всегда есть насилие и неправда.

Против этого воззрения возражают, что оно представляет "априорное, абстрактно-абсолютное формулирование юридического понятия", которое уже в принципе несостоятельно, ибо оно не обращает внимания на различные виды собственности и на различное их экономическое значение в человеческих обществах. Собственность, говорят, есть историческая, а не безусловно-необходимая категория; поэтому только путем наблюдения мы можем определить и ее границы, и ее последствия [66] .

66

 Lehrbuch der politischen Oekonomie... Grundlegung (Ad. Wagner). S. 458, 469, 471-472.

Что

различные виды собственности имеют различное экономическое и политическое значение в обществе, это не подлежит сомнению; об этом будет речь впоследствии. Но для того чтобы знать, каковы могут быть приложения известного начала, надобно знать, в чем состоит это начало, откуда оно происходит и какие из него вытекают требования? Иначе мы получим ряд частных определений, в которых не будет ничего общего. Если не следует говорить о праве собственности вообще, то права собственности вовсе не будет: останутся только отдельные, отличные друг от друга учреждения. Как же скоро мы признаем существование права собственности, как юридического начала, так, для исследования этого начала, мы должны отвлечься от всяких посторонних экономических, политических и иных соображений, которые могут видоизменить осуществление его в действительности. Это требуется логикою, и на этом основана метода всех опытных наук. Когда естествоиспытатель хочет исследовать известное явление, он старается устранить все посторонние влияния, чтобы получить явление в его чистоте. Этого требует, с другой стороны, и самое отношение этих элементов в жизни. Сам Вагнер признает, что экономический порядок зависит от юридического; утверждать после этого, что юридический порядок, в свою очередь, должен определяться экономическими отношениями, значит вращаться в круге. Юридический порядок, составляющий твердое основание всего гражданского бытия, имеет свои собственные начала, свою логику и свои требования. В ней есть учреждения двоякого рода: одни носящие на себе временный и местный характер, другие имеющие значение постоянное и всеобщее, одни относительные, другие абсолютные. К которому из этих разрядов принадлежит право собственности? Чтобы решить этот вопрос, надобно отрешиться от временных и местных условий и показать связь собственности с неизменною природою человека, то есть надобно идти именно тем умозрительным путем, который отвергается возражателями. И если мы в состоянии доказать, что самое начало и вытекающие из него требования оправдываются умозрительно, то эти требования будут иметь значение для всякого времени и места, ибо они представляют не только то, что есть, но и то, что должно быть. Опытные данные могут видоизменить или задержать их приложение, но не в состоянии их поколебать. Несмотря на историко-юридическую категорию рабства, человек, во имя своей разумно-нравственной природы, всегда может требовать признания своей свободы. Точно так же, во имя свободы и справедливости, он всегда может требовать, чтобы его признали полным хозяином того, что он приобрел законным путем. Посягательство на собственность всегда и везде будет посягательством на свободу и нарушением правды. Таким образом, отрицание отвлеченно-юридической теории собственности во имя опытных данных само по себе не имеет силы. Но дело в том, что противоречия между умозрительною теориею и тем, что представляет опыт, вовсе не существует. Напротив, отвлеченно-юридическое начало представляет именно то, что развивается в истории и что существует в действительности. Социалистические же и социал-политические теории собственности, отрицая логику, вместе с тем отрицают и то, что дается нам опытом. Когда говорится об умозрительном начале, то оно отвергается во имя опыта, когда же говорится о том, что есть, то последнее отвергается во имя того, что должно быть. Такое противоречие само себя обличает.

Действительная история представляет постепенное развитие того самого начала, которое выведено умозрением, как неотъемлемая принадлежность человеческой природы. Полная и свободная собственность составляет не преходящую историческую категорию, порожденную современным индивидуализмом, а плод всего предшествующего развития человечества. В начале, как мы уже заметили выше, человек не сознает себя свободным лицом; он погружен в общую субстанцию. Окружающая его сфера есть образовавшаяся путем нарождения семья, или, в более обширном значении, род. Поэтому, первоначальная собственность - родовая. С образованием теократических государств к этому присоединяются новые начала. В силу религиозных понятий земля и все, что на ней находится, считается достоянием Божества или его наместника. С другой стороны, право завоевания делает верховным собственником страны военачальника, который, однако, сам получает теократическое освящение. Наконец, с развитием государственного порядка, самые роды приобретают политическое значение, и это сообщает политический характер и их имуществу. Как уже было замечено выше, в древности частное право подчиняется государственному.

Несмотря, однако, на этот общий характер древней жизни, личное начало берет свое и разлагает окружающую его субстанцию. В приложении к собственности этот процесс обнаруживается уже на Востоке, где теократические начала доселе сохраняются в полной силе. Разительный пример представляет в этом отношении классическая страна неподвижности, Китай. Первоначально, единственным собственником земли был император, как сын Неба. Он раздавал участки, в виде ленов, членам своего дома и государственным сановникам, а последние, в свою очередь, раздавали их другим. Каждой крестьянской семье был предоставлен известный участок, который навсегда должен был оставаться неизменным. Две тысячи лет держался этот порядок, но наконец принуждены были от него отступить, ибо он не удовлетворял ни потребностям владельцев, ни нуждам государства. Каждому предоставлено было право обрабатывать пустопорожние земли и обращать их в свою собственность. При постоянных смутах, которым в то время подвержена была Китайская Империя, этот новый строй с течением времени привел к значительному неравенству, к обеднению низшего народонаселения и к сосредоточению земель в руках богатых землевладельцев. Тогда наступила реакция. Императоры пытались восстановить прежний порядок. Учинялись новые переделы; каждому домовладельцу приписывались участки, в различном размере, частью в собственность, частью в пользование. Однако и эти постановления не могли

удержаться. Свободное передвижение собственности взяло перевес, и правительство окончательно принуждено было предоставить вещи их собственному течению. Теперь уже более тысячи лет в Китае господствует полная частная собственность [67] .

67

 См. статью Захарова в "Трудах членов Российской духовной миссии в Пекине", ч. 2; также Thomas Taylor Meadows в "Transactions of the China Branch of the Royal Asiatic Society", 1847.

Еще быстрее совершился этот процесс там. где он не задерживался теократическим характером государственного строя. И в Греции, и в Риме родовое владение составляло первоначальную основу государственного быта. Вследствие этого внимание законодателя было направлено на его охранение. Нигде в этом отношении не были приняты такие строгие меры, как в Спарте. Земля считалась собственностью государства. Лучшая ее часть была разделена на 9000 жребиев, которые распределены были между гражданами и переходили нераздельно от поколения к поколению. Всякие продажи и сделки были воспрещены. Самые рабы, которые обрабатывали земли, принадлежали государству и отдавались гражданам, сообразно с их потребностями, во временное владение. Все здесь было рассчитано на то, чтобы гражданин имел возможность всецело жить для государства, без всякой заботы о своих частных делах. Однако и этот порядок оказался бессильным против естественного хода вещей. И в Спарте личное начало взяло верх; земли перешли в немногие руки; образовалась противоположность богатых и бедных, а вслед за тем возникли внутренние междоусобия, которые привели республику к падению. Тот же процесс повторился и в других греческих государствах.

В Риме начало полной и свободной собственности окончательно восторжествовало и было возведено в коренное юридическое правило. Всякие стеснения были несовместны с тем полновластием, которое во всех сферах присваивалось римскому гражданину. Римское право сохранило это начало и для нового времени.

Но если в древности уже развилось право собственности как полновластие лица над вещью, то здесь недоставало другого начала, которое, как мы видели, составляет самостоятельный источник собственности, начала, которое дает ей жизнь и нравственное значение, а вместе с тем не дозволяет ей с вещи распространяться на лицо, именно, свободы труда. Собственность в древности поддерживалась рабством; приобретенное трудом раба становилось достоянием господина. Отсюда скопление земель в руках рабовладельцев, несметные богатства одних и обеднение других; отсюда и постоянные распри между богатыми и бедными. Только к концу Римской Империи, с заменою рабства колонатом, является начало нового порядка вещей. Земли начинают обрабатываться оседлыми поселенцами, прикрепленными к почве. Труд еще не свободен, но он получает уже точку опоры, исходя от которой он постепенно расширяет свои права и наконец перетягивает на свою сторону самую собственность.

Водворение этого нового порядка служит переходом к средним векам. Здесь право собственности вступает в новую эру и получает обширнейшее развитие. Между тем как в древности оно подчинялось государственному нраву, в средние века, напротив, оно поглощает в себе государственное право. Общественная власть становится предметом частной собственности и сливается с последнею. Но через это собственность опять теряет свою свободу; расширяясь безмерно, она сама себя опутывает со всех сторон. Правитель является вместе и собственником, вследствие чего его имущественные права стесняются требованиями общественного порядка, а право собственности подчиненных не может получить надлежащего развития. Отсюда и распадение собственности на две категории, которые ограничивают и стесняют друг друга. Верховному собственнику принадлежит прямая собственность, с которою связано политическое право; подчиненному собственнику принадлежит полезная собственность (dominium utile), которая является выражением впервые выступающего экономического начала, труда, но лишена свободы.

Такое смешение частного права и публичного, противоречащее существу обоих, неизбежно должно было вызвать реакцию; и точно, она наступает в новое время. С одной стороны, новое государство, развиваясь, мало-помалу притягивает к себе вотчинные права, сопряженные с властью. Сначала из этого образуются регалии, которые, в свою очередь, значительно стесняют право собственности. Но затем происходит большее и большее разграничение обеих сфер. У собственности отнимается то, что ей не принадлежит, область государственных отношений, но зато, с другой стороны, ей возвращается принадлежащая ей свобода. Частные права, которые вследствие смешения их с публичным правом входили в круг регалий, присваиваются частным лицам; а с своей стороны, подчиненная собственность, посредством выкупа, превращается в полную собственность, Таким образом, в новое время установился гражданский строй, неизвестный ни древнему миру, ни средним векам, но составляющий результат всего предшествующего исторического развития, именно: свободная собственность при свободном труде. Формально-юридически, современное право собственности представляет возвращение к римскому началу; но с освобождением труда это начало получает новое значение. Приобретенное трудом не становится уже достоянием другого лица, но сохраняется тому, кто трудился. Отныне право собственности управляется началом справедливости.

Спрашивается: есть ли этот порядок окончательный результат истории, или мы должны ожидать нового поворота и новых стеснений права собственности?

Признать последнее значило бы зараз отказаться и от требований разума и от всех плодов исторического развития. Если, как доказано выше, идеалом человеческого общежития может быть только расширение, а не подавление свободы, то в будущем мы можем ожидать не стеснения, а напротив, утверждения и расширения нрава собственности. Чистый индивидуализм, без сомнения, не есть окончательный результат истории. Можно полагать, что будущее принесет нам и большую крепость частных союзов, и развитие деятельности государства в принадлежащей ему сфере; но все это может совершиться только на почве свободы. Область, присвоенная свободе, ее точка опоры во внешнем мире, должна оставаться неприкосновенною. Свободная собственность при свободном труде составляет поэтому идеал всякого гражданского быта. Посягать на эти начала значит подрывать свободу в самом ее корне, уничтожать фундамент великого здания, воздвигнутого человечеством. К этим попыткам можно приложить сравнение, употребленное Монтескье в отношении к деспотизму. Когда дикие хотят сорвать плод с дерева, они рубят дерево и срывают плод: таково изображение социализма и легкомысленной его служанки, социал-политики.