Собственность Шерхана
Шрифт:
Он был как жестокий царь Мидас, только прикосновения его обращали вовсе не в золото. Я надеялась, что на Иман его проклятие не сработает.
И кажется, зря.
Меня трясло, как на холоде, то и дело в реанимацию забегали врачи, но я не слышала оттуда ни звука, ни одного обнадеживающего звука. Тишина давила на уши.
Как же мне хотелось услышать крик Иман, Господи… Хоть слабый писк, чтобы понять: моя дочь жива. Но секунды текли медленно, складываясь в минуты, а новостей не было. Ни плохих, ни хороших.
— Идите в палату, — сказала медсестра,
— Что с дочкой? — я бросилась за ней, вцепилась в руку, заглядывая в лицо с надеждой.
— В палату идите, — повторила она устало и руку свою забрала.
Я прижалась к холодной стене лопатками и скользнула по ней вниз. Ноги не держали.
Подтянула колени поближе и прикусила руку. До крови. Чтобы не заорать от отчаяния.
Медсестра вернулась обратно, уже не одна, с высоким мужчиной в белой одежде, на нас не посмотрела.
Пожалуйста, Иман, живи. Ты же сильная, ты девочка, ты должна справиться со всем.
Подошла к дверям, отделяющим нас от реанимации, лицом прижалась, заглядывая внутрь.
Никакого движения. Так и стояла, боясь моргнуть, чтобы не упустить ничего. Глаза от слез болели.
А потом врач вышел. Я не сразу поняла, что у него в руках — наша дочь. В жёлтом байковом одеяле, и лица совсем не видно завернута в кулек. Но это была она. Сердце не могло обманывать. Врач скрылся за соседней дверью, и отсюда я не могла увидеть, что на ней написано. Представила только — самое страшное.
Дернула в отчаянии дверь, которая без ключа не открывалась, та естественно, не поддалась. Имран руку мне на плечо положил, пытаясь успокоить, но я ее сбросила, снова дверь дернула.
Медсестра, уже другая, покачала недовольно головой, но пошла к нам, пряча руки в карманах халата.
— Куда они ее несут? — заорала, как только дверь открылась, — Что с ней?
— Мамочка, ждите! — одернула меня строгим голосом медсестра, — у ребенка спазм лёгких, недоношенная она, что вы хотели?
— Скажите, она дышит? — взмолилась, не давая закрыть ей дверь. Держалась за неё побелевшими пальцами, рук не разжать. Без ответа — не сдвинусь.
— Дышит. Идите уже в палату, не надо здесь кричать.
Дышит.
Иман — дышит. Я выдохнула, отступая, дверь закрылась. Руки тряслись, но теперь уже от облегчения.
Я с лица слезы стёрла. Шерхан ко мне приблизился. Его знакомый запах наполнил лёгкие, но в этот раз он не успокаивал.
Я глаза на него подняла. Его — черные-черные, даже зрачка не видно, в обрамлении густых ресниц. И взгляд его такой, до самых костей пробирает. Ссадины на лице, отметины от бандитской жизни. Так и будет у него — ни минуты покоя, то убивают его, то он. Слишком разные мы, чтобы ужиться вместе.
— Почему ты все портишь, Имран?
Все внутри точно коркой льда покрылось, ни вздохнуть, ни двинуться.
Он от меня шарахнулся, точно от пощёчины, по лицу темная тень пробежала. Но ни слова не сказал. Да и что тут скажешь? Помнил же, что на руках его — кровь моих родителей.
И я помнила.
— Я
В тишине было слышно только, как шоркают по полу мои тапочки. Сил поднимать ноги выше не было. Адреналин схлынул, на место ему пришла апатия.
Шла и думала, это кара за мои грехи.
За то, что позволила сердцу своему глупому биться счастливо рядом с Шерханом. Что фантазировала о будущем нашей дочери, где были мы оба рядом — и я, и он.
Точно память своих родителей предала ради него, и теперь Иман расплачивалась за эти ошибки.
В палате притворила за собой дверь, опустилась на колени и молиться начала. Пообещала Господу богу, что исправлюсь. Что не позволю больше грешным мыслям сбивать себя с пути, ради дочки своей.
Закрыла глаза и так четко вспомнила папу. Как заплетал мне косы, и всегда они у него получались ровные-ровные, прядка к прядке. У мамы так не выходило.
Я их обоих сильно любила, но отец с самого детства был для меня всем. Я ждала его с работы, пела ему по вечерам и играла на фортепиано, устраивала концерты.
И все старалась делать, чтобы он мной гордился. Так почему сейчас об этом совсем забыла?
— Прости, папочка, — прошептала в пустоту, — скоро ты снова сможешь мной гордиться. Я исправлю все.
Вечером Шерхан приехал, как и обещал, но в палату заходить не стал, да и к лучшему это было. Я слышала его голос, а позже санитарка занесла очередные пакеты с продуктами. К ним не притронулась даже, мне хватало местной еды.
Когда пришло время кормления, я снова нацедила молока в стакан и пошла привычной уже дорогой, чтобы передать его для дочки. Ей силы нужны.
Стакан забрали, а ровно в шесть меня пустили посмотреть на нее издали. Она лежала в шапочке вязаной, на руках — датчики, на лице маска кислородная, от которой тянулась длинная белая трубка.
Иман казалась совсем крохотной в своем кювезе, и беспомощной. Я смотрела на нее и чувствовала, как грудь наливается от молока. Коснулась халата — по нему расползались влажные пятна в районе груди.
— Ну, хоть с едой у нас проблем не будет, — пообещала негромко ей. А она, точно услышав, дернула ручкой — будто махнула мне согласно.
Глава 23
Шерхан
Оказывается, я раньше никогда не боялся. Раньше, мне никогда не было страшно. Ни разу. Страх, настоящий, липкий, не дающий дышать я испытал только сейчас. Когда ребёнок в твоих руках не дышит и ты понимаешь — ни хрена от тебя ничего не зависит. Остаётся только бежать, надеясь на руки врачей, а потом ждать, ждать, снова ждать, и каждая секунда этого ожидания — целая маленькая жизнь. Каждая секунда во мне отпечаталась, каждая оставила рубец в моей душе.