Собственность Шерхана
Шрифт:
— Никак замуж вышла? — выдавила наконец старушка.
— Не вышла, — покачала головой я. — А цветы это так, пустое…постоят и завянут. Не обращай внимания.
Но старушке явно было что сказать. Встала, подбоченившись, руки в бока, глазами сверкнула сердито.
— То, что родила, больно хорошо, дом большой, пусть бегает, — сказала она. — А мужьями что бросаться? Мордой не вышел? Дитя без отца растить собралась? Все тебе бабка своими голубыми кровями мозги запудрила! У самой-то сын ненаглядный сколько раз битый домой приходил, не счесть! Три года сидел,
Я отшатнулась. Воспоминания об отце мне ничего не могло испортить, но узнавать такое вдруг неприятно было. Осознавать, что лгали. Уж ни о чем таком мне бабушка никогда не говорила!
— Я сама разберусь, — отрезала я. — А блинов хватит нам, смотри уже какая стопка.
С кухни ушла, а она вслед ворчит, что завели бы дома мужика, все пожрал бы, не пришлось бы продукты переводить. А я со стыдом о кошках своих вспомнила. Обижать бы Имран их не стал, но маленькому котёнку так бы понравилось здесь. Рос бы с Верой вместе. Нужно как-то забрать.
Надя обижалась на меня ещё долго. Я с улыбкой вспомнила, как они раньше с бабушкой ругались, обе упрямые, ни одна ни за что не уступит. Так хорошо раньше было, так спокойно… Когда подошло обеденное время, вызвала такси. Молоко снова со мной, в специальной ёмкости. Сегодня точно уговорю показать мне мою малышку. Нужно включить все свое обаяние и упорство.
Ещё в такси мне показалось — что-то не так. Моё чутье за последние месяцы жизни, когда со мной всегда что-то случалось, развилось ещё сильнее. Обернулась, смотрю через заднее стекло — обычная городская дорога. Потом ещё раз обернулась и ещё. И поняла — темно- синий спортивный джип с тонировкой на окнах. Он едет за нами. Пугаться я не стала. Спокойно вышла из машины, вошла в больницу.
Меня пустили внутрь. Дали ребёнка на руки, позволили поить из бутылочки, грудью кормить не разрешили. Она маленькая такая, моя Вера. Сосёт еле-еле, устаёт, засыпает. А у меня так молоко сильно пришло, что сквозь свитер и халат белый медицинский выступило. До боли. Зубы стискиваю — главное, не реветь. Врач увидела, головой покачала.
— Не накручивайте себя так. На поправку идёт дочка ваша, может и выписали бы на днях, но видите, желтизной отдаёт. Желтушка началась. Пусть пока лежит, недоношенных с желтушкой не выписываем даже при положительной динамике. Потерпите.
Я только сейчас заметила, что её кожа и правда чуть потемнела, лобик шелушится. Я тихонько поцеловала дочь в обе щеки, крохотный носик.
— Выздоравливай скорее, — попросила я. — Мама очень по тебе скучает.
Неохотно вернула ребёнка. Из больницы вышла другим путем. Обошла парковку длинной дугой. Там и есть — синий автомобиль стоит себе скромненько, спрятавшись за тентованной газелью. Моего появления с другой стороны водитель явно не ожидал. А я просто открыла дверь и села на пассажирское сиденье.
Анвар, а это был он, едва не подавился сигаретой от неожиданности.
— Зачем ездишь за мной? — спросила я.
Он насупился. Не нравится, что анонимность его слежки нарушена.
— Шерхан велел, — буркнул Анвар, на меня не глядя.
Теперь я разозлилась. После родов мне гораздо сложнее контролировать свои эмоции.
— А что его высочество сам свою задницу не притащит? Холодно ему?
— Работает он, — и снова старательно на меня не смотрит.
О, я знала, каким может быть Имран. Если ему нужно будет, горы свернёт. Работа очень слабая причина. Просто я Имрану больше не нужна.
— Передай ему, что мы с дочерью без него справимся. Пусть валит к своим певичкам.
Дверь открыла, намереваясь выйти — говорить больше не о чем. И с Имраном-то о чем, а уж с подосланными казачками… Вышла уже, когда Анвар вдруг окликнул.
— В сизо он… Велел не говорить и присмотреть, чтобы дурного не случилось. С партией взяли, вытащить пока не получается, крепко за него взялись.
Я ничего не ответила, дверью только хлопнула. Успела подумать — собаке собачья жизнь. Сердце дрогнуло, но сердце у меня глупое, его можно не слушать. Ветер на улице сильный, а я так в себя ушла, что забыла про такси, пешком домой дошла. И дома только поняла — реву. Сказала себе — от ветра и холода слезы, и только…
— Так будет правильно, — снова успокоила себя. — Это не твоё дело. Играл в опасные игры, доигрался.
Потом принялась думать. О тюрьме я мало знала, это мне не нужно было, я росла оранжерейным цветком. А сейчас представляла могучего своего тигра запертым в клетку, и сама задыхаться начинаю. Пошла на кухню. Налила стакан воды, выпила залпом. Споткнулась взглядом о корзину роз. Вытащила карточку. Набрала номер. Гудки тянулись так долго, что я уже сбросить хотела.
— Это я, — сказала, как взял трубку.
— Уже соскучилась? — хмыкнул Чабаш.
— Да.
— Приезжай тогда.
Продиктовал адрес и сбросил. Я снова такси вызвала. Еду, слезы глотаю, говорю себе — это только ради дочери. Чтобы росла спокойно. Чтобы не узнала потом, что был у неё отец, да только пропал. В тюрьме. На многие десятки лет. Нет, этого я своей Вере не желала.
Такси остановилось у ресторана. Я привычно оробела — храбрости мне ещё недоставало. Но швейцар кивнул мне, видимо был предупреждён. Отвёл к нужному столику.
Стол накрыт. Еда Чабаша интересует меньше всего. Лениво потягивает алкоголь из бокала, на меня смотрит.
— Мне нужна твоя помощь, — выпалила я.
Чабаш удивленно вздернул брови. На губах лёгкая полуулыбка. Ей я не верила — читать этого человека так и не научилась.
— У всего своя цена, — меланхолично ответил он.
Глава 27
Шерхан
Я не спал, нет. В зыбкой дреме лежал, вслушиваясь в чужую речь. Порой слова было не различить, иногда цеплялся за редкие фразы. В открытую обо мне не говорили, ничего, что могло бы предвещать беду.