Собственность Шерхана
Шрифт:
— В юном месяце апреле, — выводила звонко я, и все разом замолчали, — в старом парке тает снег. И крылатые качели начинают свой разбег…
Мужчина у сцены обернулся и я испуганно заткнулась.
— Чего замолчала? — спросил он. — Давай на сцену лезь, микрофон возьми, посмотрим, на что способна…
Я полезла. И запела — терять мне нечего. Глаза зажмурила и пою. Петь это хорошо, петь я люблю, позволяешь голосу лететь на волю, преодолевая любые ноты, и как будто легче на душе становится.
Так я внезапно устроилась на работу. Хозяина
— Эту мне оформи, — бросил он.
— Она приходила уже, у неё документов нет.
— Так нарисуй их сама! — раздражённо бросил Давид.
Выступать сказали уже завтра. Мне — страшно. Пустили в комнату с нарядами, велели выбирать, а у меня одна мысль — живот спрятать. Та девушка, организатор, со мной.
— Беременная? — догадалась она.
— Да…
— Сейчас мы твоё пузо спрячем… Чабаш если решил что, уже не отступится, петь теперь будешь даже если на сцене рожать решишь.
Самый страшный — первый раз. Меня так трясло, что Людка порывалась налить мне водки.
— Ты что? — испугалась я. — Я же беременная!
— Для нервов, — икнула Людка, ещё не вышедшая из запоя.
— Валерьянки лучше дай.
Наверное, все первые столики ресторана, входящего в большой развлекательный комплекс, весь вечер сидели и просто дышали этой валерьянкой — столько я её выпила. Зато выступила. Страшнее всего это на сцену выйти и начать, а петь уже не страшно. А ещё главное — не петь про качели и прочую лабуду, это мне уже Чабашев сказал.
Через неделю после того, как я устроилась, ночью ударили первые морозы. Моя коммуналка от центра недалеко, хожу я пешком, даже хорошо перед сном, но сегодня — скользко. Машину, выезжающую из ворот за ночным клубом я заметила слишком поздно, попыталась рвануть в сторону, но с животом непросто… Упала прямо под колеса, благо затормозить успел.
— Живая? — спросил Чабашев, выходя из машины. — Пузо цело?
— Живая, — ответила я, поднимаясь с его помощью. — Целое, спасибо. Извините, что я так неловко…
Он замолчал. Смотрит на меня в упор, словно думает о чем-то важном.
— Как зовут тебя, говоришь?
— Лиза, — послушно говорю. — Лиза Иванова.
— Иванова, — хмыкнул он. — Залазь, Иванова, в машину, довезу до дома.
Я думала, он просто высадит меня у подъезда, но он поднимается со мной. В квартире пахнет алкоголем, на кухне спит пьяная Людка. У меня нет привычки стесняться своих друзей, какими бы они не были, но перед начальством неловко.
— Нельзя так жить, — назидательно говорит Чабашев. — Я у себя целый этаж купил, четыре квартиры….хочу хоромы отгрохать, да все лень. Давай-ка, Иванова, собирай манатки и ко мне едь, один хер три квартиры пустые стоят.
Глава 6
Шерхан
В чужой город заехали
Темень, дождь льет, ни черта не видно, хоть глаз выколи.
Ехали на двух машинах, Анвар уговорил не рисковать и взять с собой бойцов. Никто нашего визита здесь не ждал, но на теплый прием рассчитывать не стоило, тем более ехал я за своим.
А Чабаш просто так делиться не будет. Он, сука, тот ещё гондон.
Всю дорогу душила ярость, дикая, необузданная. Кровь кипела. Зверь внутри меня жаждал возмездия.
Я столько сил положил на поиски Белоснежки, а она все это время путалась с моим врагом. Вот почему я найти ее не мог: под защитой Чабаша это было неудивительно. Прятал он мою девчонку, гнида.
Закрыл глаза.
Снова захотелось выпить, алкоголь глушил чувства. Но теперь мне требовался ясный и чистый ум, потому к выпивке больше не притрагивался. Нельзя было расслабляться.
Вспомнил, как полгода назад валялся на больничной койке. Вроде и ранение было — несерьёзное, бок заштопали, но начался сепсис. И пока я на больничной койке валялся, истыканный системами, моя невинная полотерка с Чабашем мутила.
Я на ноги с трудом вставал, заново ходить учился. На палку опирался, и от бессилия собственного орал во всю глотку, срывая голос. Ненавидел ее.
А она развлекалась, дрянь. Снова накатила волна гнева.
Трахалась с ним? С кем-то другим? Даже от мыслей о том, что ее мог касаться чужой мужчина, хотелось вытащить пистолет из наплечной кобуры и выпустить ему мозги из своего "Макара".
Теперь я знал адрес, по которому жила моя Белоснежка. Знал, где она работает. В "Кабаре", — у Чабаша под крылом. Пошла протоптанной дорогой, дрянь…
К клубу подъехали за полночь. Соваться туда было плохой идеей.
В самое логово, к серьезному человеку, но я туда собирался ввалиться с одного пинка. Не мог тянуть больше, все, баста.
И так полгода прождал этого дня, да только чувства оставались все такими же. Острыми. Ядовитыми. Отправляли, разъедали изнутри.
К "Кабаре" подъехали к часу ночи. Не стал откладывать на завтра.
Мне нужно было заглянуть в лицо этой маленькой княжне, которая всю душу мне вывернула. Узнать хотел, спросить: каково было меня предавать? Когда с Шамилем спуталась, до того, как в мой дом попала, или после? И про дядьку все это — обман был? Зачем тогда флешку мне подсунула?
Шамиль был мертв, с него не спросишь. А если б остался жив — я бы ему мозги по новой выпустил, предателю. Вяземский скорее подохнет, чем правду расскажет, а может, от боли, у него и вовсе крыша поехала. Бред нес, я с этим псом даже разговаривать не стал.
Я схватился за ручку автомобиля. Нужно было идти. Вон вывеска «Кабаре» огнями сверкает, так и манит.
— Имран, оставь оружие. На входе рамки, обшмонают и не пустят.
Анвар был прав. Но пистолет холодил руку, успокаивал приятной тяжестью. Я подкинул "Макар" несколько раз в руках, а потом в бардачок закинул.