Собственность
Шрифт:
* * *
Наконец-то в моей жизни появился нормальный четкий распорядок. Отсутствие оного уже начинало действовать на нервы. Так уж я устроен, не терплю, когда между пальцев уходит время, которое должно до последней секунды работать на будущее. Мое. Собственное. Теперь я поднимался рано утром под мощные раскаты Торпова храпа. Ежевечерние пьянки старший инженер как-то незаметно вынес за пределы нашей каптерки - и я не протестовал. Чтобы нормально работать, вовсе не обязательно быть своим в доску парнем и неизменным собутыльником. Обойдутся. Студенческую флягу я подарил Торпу, и он, кажется, перестал считать меня жлобом. В общем, вставал я рано, как и любой деловой человек. Примерно на полчаса раньше, чем поднимали каторжников. И появлялся в поселении как раз после того, как надсмотрщики строили их и разводили по рудникам. Лени ждала меня. В барак она меня почему-то не пускала, хотя там заниматься было бы гораздо удобнее: чистота, почти нет пыли в воздухе. Обосновывались неподалеку, присев на брезент, кинутый на кучу шламма. Маску я сразу же снимал, попробуй в маске показать правильную артикуляцию, - а вскоре и вовсе перестал брать с собой. К местному воздуху действительно привыкаешь, меня не обманывали. Училась она весьма своеобразно. С одной стороны очень быстро: достаточно было один раз назвать слово и с горем пополам объяснить, что оно означает, чтобы Лени с музыкальной чистотой повторила его и намертво запомнила. Но дальше накопления словарного запаса дело не шло. Связь слов в предложении оставалась для нее чем-то совершенно непостижимым. Все эти склонения-спряжения сбивали Лени с толку моментально и бесповоротно. Ей казалось, что изменение любого звука в слове должно кардинально менять его смысл. Совсем другое сознание - что я мог тут поделать? Впрочем, мне вовсе не нужно было готовить из нее специалиста по Всеобщему. Только обучить элементарно изъясняться, чтоб можно было поскорее начать систематическую ревизию участка - с Лени в качестве проводника. Помня об этой цели, я особый упор в наших занятиях делал на географических понятиях и специальной горно-инженерной лексике. Задачка отнюдь не из легких, - так мне казалось. Пока не попробовал ввести в курс обучения простейшую, школьную терминологию по астрономии. Возникла еще одна идейка, и... Все познается в сравнении, издевательски замечали древние. Она не понимала. Звенящей капелью точно воспроизводила многосложные слова. С короткими паузами в тех местах, где я сам запинался, - никогда особенно не дружил с астрономией. Но смысла слов не улавливала. Как остервенело ни чертил я в пыли убогие звездные карты. Как ни водил пальцем над головой, тыкая в те места, где по ночам тускло просвечивали сквозь мутную атмосферу пять-шесть самых ярких звезд. Если бы провести хоть одно занятие ночью... но это было, конечно же, нереально. Пришлось плюнуть на всю затею - по крайней мере, пока. А идея - та самая, поданная Милленцем, - нравилась мне все больше и больше. Чертовски здорово было бы когда-нибудь, лет эдак через десять, разыскать ту планету, где разбойник Хгар отхватил себе такую вот жену. Вот она склонила набок голову, вот вопросительно вскинула светлые, теплые, чуть-чуть косящие глаза. Улыбнулась, мимолетно провела по мягким губам острым язычком. Запрокинула белое-белое, но полное жизни лицо и металлическими молоточками вызвенела чуждое, слишком твердое и пресное новое слово. Смущенно повела почти невидимыми бровями: правильно? Маленькой рукой отвела тонкую прядь цвета золотой паутины под солнцем, упавшую в ложбинку белой округлой груди... Я не разбираюсь в музыке. Я мало в чем разбираюсь, кроме своего непосредственного дела. Но внутреннее чутье подсказывало, что человек, первым открывший эту расу, - пожизненный каторжник Хгар, конечно, не в счет, - тот человек выиграет очень многое. Может быть, даже не стоит рисковать и ждать десять лет. Такое открытие куда масштабнее рудных разработок в Леонидах. Как трамплин для невиданного взлета и жизненного успеха. Как собственность.
* * *
Подошло время обеда, и Лени, взяв из барака полиэтиленовый пакет с обедом, отправилась на Второй-лямбда. Как всегда. И, как всегда, запретила мне провожать ее. Обычно я долго следил, как ее гибкая сияющая фигурка мелькает и в конце концов скрывается среди грязно-бурых рытвин и холмов. Как-то очень успокаивало глаза. Кстати, глаза после постоянного хождения без маски, вопреки моим опасениям, не воспалились, как у голомордых. Даже наоборот исчезли красные прожилки бессонных университетских ночей над книгами. Я подозревал, что и в этом заслуга Лени. Просто смотреть на нее - так спокойно и мягко, словно на первую зелень или аквариум с рыбками. Ей даже не нужно было "заниматься мной", как выразился бы Хгар. Или, может, она "занималась"?... Но в этот раз я почему-то очень быстро потерял ее из виду. Стало как-то пусто и обидно, будто ребенку, которому в конце обеда не дали пирожное. Посмеиваясь сквозь зубы над таким ощущением, я, тем не менее, никак не мог заставить себя повернуться и уйти. Вместо этого подошел к двери ее барака и дернул на себя. Она была незаперта - разумеется, зачем? Войдя, я поспешил прикрыть ее за собой, чтоб не напустить пыли в эту совершенную чистоту. Уборку Лени, вероятно, делала ежедневно во второй половине дня. Непонятно только, когда она успевала приготовить мужу обед? И из чего? Я присел на ближайшие нары и глубоко, с удовольствием вдохнул полной грудью. И внезапно понял, что я тут не один. Впрочем, Милленц и не думал прятаться. Чинно сидел на своих нарах и даже улыбался краешком рта, ожидая, когда я его замечу. - Здравствуйте, господин инженер. Черт, я чуть было не ответил на приветствие, чуть было не разулыбался, как последний... - Почему не на работе?! Я вас спрашиваю, Милленц! Приподнятый уголок рта опустился, улыбка превратилася в скорбную гримасу. - Вы хотели сказать "тебя" и "голомордый", господин инженер. Еще и издевается!
– собрался было возмутиться я, но возмущения не получилось. Он ведь, если разобраться, прав: я не надсмотрщик, не фельдфебель, и нечего пытаться строить из себя такового. Но и не обращать внимания на подобное вопиющее нарушение дисциплины... Какой черт меня дернул зайти в барак? Ну и идиотское же положение... Сквозь стиснутые зубы я пробормотал: - Я просто интересуюсь, как случилось, что вы оказались здесь, в то время, как... Милленц пригладил лысый коричневый лоб - жестом, каким поправляют длинные волосы. - Просто я не пошел сегодня на работу. Не захотел, господин инженер, и не пошел. Конвойные не слишком тщательно нас пересчитывают, откровенно говоря, я сильно сомневаюсь в их математических способностях... Мы, голомордые, выходим на работу совершенно добровольно, ведь кормят нас, если вы не знаете, только на рудниках. Но иногда... разумеется, далеко не каждый день... мне легче остаться без пищи, нежели идти в эту какафонию, в эту грязь... Не каждый день, нет. Он, вероятно, ждал, чтобы я прослезился. Слава богу, логика у меня работает нормально. - Ну, голодным вы не остаетесь, Милленц. Лени ведь подкармливает вас, правда? Воспаленные глаза вскинулись с чуть ли не суеверным ужасом. - Лени?! Страх не помешал ему старательно воспроизвести ее имя. - Что вы, господин инженер, ни в коем случае, - Милленц вздохнул.
– Она берет продукты со склада на заброшенном руднике и кормит исключетельно своего мужа. Запасы на складе не вечны... и это, если хотите, собственность Хгара. Человек должен уважать чужую собственность, это ведь, в сущности, дает ему право называться человеком. Что очень важно, когда других прав практически не осталось. Я глядел на него во все глаза. Вот уж не ожидал услышать от каторжника такое оригинальное развитие филисофии старшего инженера Торпа! Честное слово, надо будет их познакомить. И послушать исторический диспут о собственности как определяющем факторе... - Лени... - Что?
– я недоуменно поднял голову. Милленц сглотнул, как всегда делал при переходе с музыкальной фразы ее имени на нормальный Всеобщий язык. Только как-то более напряженно и судорожно. - Вы приходите к ней каждый день... то есть я думаю, что каждый. Обучаете ее, говорите с ней... Вы хоть понимаете, что вы делаете?! Его глуховатый интеллигентский голос вдруг скакнул до пронзительного фальцета. Я уж точно ничего не понимал. Милленц перевел дыхание и продолжал уже ровнее: - Она... совершенно необыкновенное существо. Она способна привязаться к человеку с такой бесхитростной и непобедимой силой, что... Вот Хгар. Вам, наверное, трудно поверить, как, впрочем, и мне... но она очень любила его. Я много думал... Я представляю себе это так: на ее планету прилетел человек со звезд, храбрец, авантюрист... В общем, он был другой. Непохожий на остальных, резко выделяющийся из толпы. И она пошла за ним в абсолютную неизвестность, ведь ее народ, судя по всему, даже не знает космических полетов. А потом... Ей, наверное, многого пришлось насмотреться, пока этого бандита не поймали и не отправили сюда. И тем не менее она пошла за ним даже на пожизненную каторгу. Она и сейчас любит его, но... Я молчал. Почему он считает, что все это должно меня интересовать? Я готовлю из Лени проводника - пока что по участку, а если получится, и малость подальше, - но не более. Какого черта я вообще сижу здесь и слушаю бредни отлынивающего от работы голомордого?! Милленц осекся под моим взглядом. Но через пару секунд таки заговорил снова: - Она здесь одна. Одна женщина среди орды грубых, немытых... вы понимаете. Но никто не смеет ее тронуть, потому что она - собственность Хгара. Кто-то еще хочет чувствовать себя человеком, другие просто боятся... Он защищает ее и имеет на это право. А вы? Вы сумеете ее защитить? Вы... станете защищать ее?! Ничего себе! - Милленц, - мое терпение норовило вот-вот лопнуть, - перестаньте нести ерунду. Почему это я должен от кого-то защищать Лени? Я всего лишь занимаюсь с ней языком. Как, между прочим, и вы. Он вздохнул. - Я - такой же, как все. Обыкновенный голомордый... Я встал. Пора кончать этот бессмысленный треп. - Да, кстати, Милленц, - бросил я, остановившись у порога. Просто очень уж не хотелось выходить наружу.
– А вы почему здесь? За что вам дали пожизненную каторгу? Каторжник тоже поднялся на ноги. Снова нелепым движением пригладил, словно прическу, коричневую лысину. Сглотнул, прокатив кадык по тощей шее. - Я написал песню, - запинаясь, выговорил он.
– У нас... там, где я жил... сделовало быть осмотрительнее, прежде чем писать такие песни... - В общем, за убеждения, - подытожил я.
– Я так и думал. До свидания, Милленц. И приходите завтра на рудник. Пообедать.
* * *
На груди у нее было ожерелье из полупрозрачных овальных камней, мерцавших наподобие опалов. В какой-то момент я присмотрелся к нему поближе и увидел, что это не совсем ожерелье. То есть, совсем не. Выпуклые камни просто лежали на белой коже, не связанные между собой и никак не закрепленные. - Камни, - полюбопытствовал я.
– Не падать. Держаться. Как? Лени на секунду свела брови, а затем широко, счастливо улыбнулась, поняв вопрос. Еще на мгновение мимолетно нахмурилась, думая над ответом. - Жизн-нь, - наконец вызвенела она.
– Я. Жить. Камни. Не падать, Элль... Стало интересно. Материальная сила жизни, способная удерживать на теле... все, что угодно? Меня бы не особенно удивило: жизнь в Лени действительно казалась осязаемой, сверкала, била через край. Или же только эти "опалы"? Может быть, они как-то связаны с ее организмом, являются его частью, чем-то вроде индикаторов жизненной энергии?... Или я вообще не так понял, - возможно, Лени имеет в виду что-то абстрактное, легенду или древний обычай своего народа... а камни все-таки каким-то образом укреплены на коже?... Я протянул руку. Выпуклая, как линза, поверхность была прохладна, однако теплее воздуха, теплее любого предмета вокруг. Кончики пальцев меленько закололо, это ощущение оказалось слишком приятным, чтоб вот так сразу убирать руку. А затем я почувствовал и тепло, мягкое и спокойное. И лишь мгновением позже заметил, что пальцы соскользнули с гладкого камня на кожу... что это уже пальцы обеих рук... и что они медленно двигаются по ее груди в стороны и вниз, сдвигая края шерстяного платья... Я резко отдернул руки. Во всяком случае, хотел отдернуть. Правда хотел. Короткий музыкальный перезвон, и поверх легли маленькие ладони Лени, тоже теплые, мягкие, упругие, живые. И она что-то говорила на своем языке, быстро-быстро бегали молоточки, подбираясь к самой высокой октаве, и я, конечно же, ничего не понимал, - кроме того, что она не хочет меня отпускать... Совсем некстати вынырнул в памяти Милленц, его длинное интеллигентское лицо, его укоризненные глаза в красную сеточку. Должна была еще вспомниться какая-то его конкретная фраза, - но не вспоминалась... и слава богу. - Элль, - ее высокие груди вздрагивали под моими ладонями, а ее губы старательно, ученически воспроизводили чужие, трудные слова.
– Я. Ты... Она забыла глагол - а может, и не знала, с чего бы это вдруг я вздумал учить ее такому... Может быть, кто-то другой - но не я. И подсказывать ей я тоже не стал. И все-таки, высвободив, опустил руки. Пыльная пустота щекотнула кожу, и я сжал кулаки. - Лени, - противный мне самому менторский голос.
– Я. Ты. Учить. Говорить. Всё!
– судорожная трусливая пауза.
– Ты. Хгар... Заткнитесь, черт бы вас побрал, Торп и Милленц! Мы с ней не проходили того понятия, что вы, доморощенные философы, имеете в виду. Незачем ей знать таких длинных и оскорбительных слов... - ... Жена. Она отступила на коротенький шаг назад. - Хгар-р... Даже это грубое имя она произнесла чисто и звонко, короткой раскатистой музыкальной фразой. Несмотря на потухшее в один миг лицо, на умершую улыбку. На две мерцающие, словно камни на ее груди, огромные капли в уголках косящих глаз... И почему-то меня остро, болезненно поразило, что она может плакать. Капли все набухали, росли - вдвое, втрое, впятеро крупнее обычных женских слез, - и внезапно прорвались, побежали на щеки тонкими переливающимися ручейками... Можно ли пройти мимо, когда посреди широкой улицы горько и беззвучно рыдает покинутый, потерянный ребенок?!... Разумеется, можно: вокруг ведь много других взрослых людей, а ты, как назло, торопишься, не станешь же ты опаздывать на важную встречу лишь потому, что какой-то ребенок... Но здесь я был один. И, как назло, никуда не спешил. Только взять ее лицо в ладони. Только вытереть слезы - ничего больше! Но в кармане нет белого батистового платка, а рукав защитного костюма подернут серым слоем пыли... Горько-соленый вкус. Как у слез любого ребенка... любой женщины... Ее руки сомкнулись за моими плечами, она снова о чем-то звенела бессвязным ксилофонным полушепотом, и не пускала, и целовала, и все еще всхлипывала. И обволакивало плотное, осязаемое тепло, и покалывали мелкие иголочки от овальных камней на трепещущей груди... Жизнь. Если бы не эта непостижимая, материальная, сокрушительная сила ее жизни, я бы, может быть... даже скорее всего... "Она способна привязаться к человеку с такой бесхитростной и непобедимой силой, что..." Снова, к черту, Милленц! Но сегодня он пошел-таки на работу - во всяком случае, там, в бараке, его точно не было. Я проверял.
* * *
Испытательный срок близился к концу - а я не только не накатал отчета, но и до сих пор не ориентировался в расположении рудников. Оставалось лишь надеяться, что Торп не врал и этот самый срок - всего лишь психологическая проверка на прочность. Что мне самому решать, улетать или оставаться. Что тут страшная текучка кадров и потому берут на работу всех. Что... Черт, как много, оказывается, можно придумать оправданий, когда... Время. У нас с ней было слишком мало времени, чтобы размениваться на глупости вроде обхода рудников. Я даже перестал заниматься с Лени языком... кому она нужна, эта идиотская горно-инженерная терминология! Нам вполне хватало слов... мы вообще могли бы без них обойтись. Она встречала меня сбивчивой звонкой капелью, и светлым сиянием распахнутых глаз, и теплым замком маленьких пальцев, сомкнувшихся на шее, и солнечной паутиной волос, и щекотным покалыванием иголочек жизни на груди... И я подхватывал ее на руки - а она почти ничего не весила, как ребенок, при том, что ее нельзя было назвать худенькой и бестелесной. И, как ребенок, она прижималась щекой к моей щеке, и я целовал ее мягкие губы. Шел к бараку и целовал, целовал и нес ее... Я привык считать себя опытным мужчиной, - только достаточно серьезным, чтобы уделять слишком много внимания таким вещам. Но то, что происходило теперь между нами, было далеко за границами моего опыта. Далеко за пределами всего слышанного либо прочитанного, далеко за гранью подростковых эротических фантазий и совсем недавних случайных снов... Вечерами, будучи скептическим и рациональным, я твердил себе, что точно так же она занимается любовью со своим Хгаром. И что именно так, наверное, все это делают, - там, на ее родной планете. Которую таки не мешало бы разыскать, и надо бы завтра уделить часик-другой астрономическим терминам... Но она встречала меня, смотрела на меня, бежала ко мне... И становилось ясно, что накануне я попросту строил из себя циничного идиота. То, что я чувствую сейчас, то, что испытаю через несколько минут, уникально, ни с кем и никогда во Вселенной не случалось и не случится ничего подобного... Любить. Я все-таки научил ее этому слову, мелкому и расхожему, как медная монета. И созданному для музыкального перезвона маленьких металлических молоточков... Лени. Я пытался хотя бы правильно выговорить ее имя. Она смеялась. Улыбка пряталась за сеточкой золотой паутины под ярким солнцем. Элль!... А потом внезапно оказывалось, что все кончилось. Что ей пора идти. Что я не могу даже проводить ее - только смотреть, как сияющее пятнышко мелькает, удаляясь, среди серых и бурых круч. И день заканчивался. До вечера оставалось еще много пустых, ненужных часов. Я понимал, что должен бы употребить их на что-то полезное. Вникнуть, наконец, в дела, обойти рудники - с кем угодно, да с тем же Торпом, он бы не отказался, если хорошо попросить... И каждый день я давал себе слово, что завтра поступлю именно так. Но сегодня... Каждое "сегодня" слишком несло на себе ее отпечаток, и я не мог позволить другим, посторонним впечатлениям смазать его, наслоившись сверху. И бродил вокруг базы: праздный блаженный идиот с блуждающей улыбкой на голом лице. К счастью, мои коллеги предпочитали пьянствовать под крышей. Бедняги! Единственная женщина на всей планете!... Моя.
* * *
Старший инженер Торп праздновал свой день рождения. Никогда б не подумал, что наша каптерка способна вместить столько народу. Никогда б не подумал, что столько народу в принципе наберется у нас на участке. Впрочем, Торп, кажется, созвал коллег чуть ли не со всей планеты. Широкая душа!
– а мне оставалось лишь смириться. Дни рождения, к счастью, случаются достаточно редко. Ни о каком столе, разумеется, не могло быть и речи. Даже наши с Торпом койки пришлось поставить ребром и прислонить к стене, чтобы вся толпа смогла разместиться на полу. Посреди каптерки Торп расстелил квадратный кусок защитного полиэтилена. Импровизированную скатерть инженер щедро уставил вскрытыми банками консервов и всевозможными емкостями с чем-то горючим. По мере прихода гостей эта выставка все пополнялась и пополнялась. Вечеринка обещала быть веселой. Какие-то здоровые небритые парни, явно охранники с рудников, приволокли Торпу самый настоящий тортик. Со свечками! Свечек было восемь, что навело меня на закономерный вопрос, сколько же моему напарнику лет. - Восемь, - серьезно подтвердил Торп. Он был еще почти трезвый. - Тост!
– провозгласил из угла уже порядочно нализавшийся Старый Боб. Приподняв на коленях свое грузное тело, он возвысился над толпой с граненым стаканом в руке.
– Сегодня наш Тор-рп, отличный парень и настоящий др-руг, в кругу своих др-рузей, отличных пар-рней, празднует свой... раз.. два... - Восьмой!
– вразнобой подсказали с разных сторон. - Восьмой день р-рождения! Так пусть остальные два он отпр-разднует так же весело и с такими же отличными пар-рнями! За тебя, Торп! Каптерка взорвалась овациями, а затем на несколько секунд наступила сосредоточенная тишина выпивки и закуски. Я вспомнил: мне еще в универе рассказывали об этом местном обычае. Человеку здесь столько лет, сколько он успел отслужить по контракту. Выходит, я еще сущий младенец, - независимо от возраста. Может быть, поэтому Торповы гости держались со мной так, словно меня вообще тут не было. За весь вечер никто не обратился ко мне ни единым словом, даже закуску не просили передать. На меня и не смотрели - если не считать пары искоса брошенных взглядов, которые я случайно перехватил. Эти взгляды мне совсем не понравились... да ну, что за идиотская мнительность! После двух стаканов пристойного джина я совершенно уверился, что собутыльники ничего против меня не имеют. Просто... просто по их понятиям я сопливый несмышленыш. Если даже Торпу всего восемь!... Я опасался, что вечеринка плавно перетечет во всеобщий ночлег вповалку на полу нашей каптерки, и уже собирался мужественно перенести и это. Но где-то после полуночи гости один за другим начали прощаться, выпивать на посошок и растекаться по домам. Большинство держались на ногах на удивление твердо. Я б так не сумел. С сознанием полной беспомощности я взирал на разгром, оставшийся после ухода последнего гостя. Ни моральных, ни физических сил на уборку не было. Наверное, все-таки уже утром... Торп же и не думал задаваться подобными вопросами. Тяжело поднявшись с корточек, он добрел до стены и резким движением опрокинул на место свою кровать. Под одну из ножек попала чья-то забытая фляга, однако именинника это не смутило. Подрубленной колодой Торп повалился на шатающуюся койку. Но, как ни странно, не захрапел моментально, а с интересом наблюдал за моими жалкими попытками освободить место для кровати. - Брось, Эл, - лениво посоветовал он.
– Завтра повыгребаешь. Перекинь ее, всего-то делов... Я послушал доброго совета. Но проклятая койка не желала становиться ровно, хотя под ножками - пришлось проверить все четыре!
– ничего не застряло. Тихонько матерясь себе под нос, я к тому же был вынужден выслушивать бредни напарника, которого спьяну потянуло не в сон, а на лирику. - Еще два годочка... Не страшно, восемь-то уже отгрохал... Интересно, сколько там на счет накапало... надо бы подсчитать. В том году считал, но курс... чтоб его... то вверх, то вниз. Говорят, плохая примета денежки заранее считать... Ты в приметы веришь, Эл? Правильно, и я не верю. Почему б не подсчитать, все-таки удолвет... удовлетворение... - А что ты потом сделаешь с деньгами?
– поинтересовался я, засовывая под ножку кровати перегнутую пачку из-под сигарет. Торп потянулся, пружины ответили натужным стоном. - Ферму куплю, - с готовностью откликнулся он.
– Подводную, на Океане. Матери... Мамка у меня всю жизнь под водой... то туда наймется, то сюда... все чтоб меня поднять... А теперь вот я ей - собст... собс-с-сную... Койка встала более-менее ровно. Я клацнул выключателем и лег, сбросив куда попало одежду. Утром все равно предстоит грандиозная уборка. - Собс-ственную, - мечтательно и протяжно донеслось из темноты. - Спи, - сдержанно предложил я. - Ты не втыкаешь...
– похоже, его было не так-то просто остановить. Собственность - это... Ты не обижайся, Эл, но я скажу... Ребятам очень не нравится, что ты... спишь с женой Хгара. Одна за другой прошли несколько минут гулкой тишины. Потом Торп заворочался, скрипя пружинами, устроился поудобнее и все-таки захрапел, раскатисто, мощно и с тонким присвистом. А я все смотрел во тьму, совершенно трезвый, с нелепо полуоткрытым ртом.
* * *
На следующий день я не пошел к ней. И через день - не пошел. Но откуда?! Каким образом могла просочиться информация, я ведь... А впрочем, я не особенно соблюдал конспирацию. Почему-то априори решил, что на этой планете никому нет ни до кого дела, а уж тем более до меня. Идиот!!! Если тут никто не считает нужным работать, то что им остается кроме сплетен и слежки за новеньким?! На третий день после Торпова дня рождения я натянул маску и отправился на рудник. На Второй-лямбда - ближайший, даже судя по карте, и уж точно реально существующий. К тому же я вроде бы помнил туда дорогу. Если уж за мной шпионят, пусть видят, что я занимаюсь делом. Двоих охранников, игравших в домино при входе на территорию, я сразу узнал, несмотря на маски, - эти самые парни и принесли тогда торт. Я приветственно поднял руку, поздоровался... никакой реакции. Нормально? Даже если они не идентифицировали меня как Эла Вирри, - не у всех же такой острый глаз и такая хорошая память, - но даже если... Видно же: я не голомордый, я из персонала, я их коллега!... И тут что-то кольнуло и заставило прикусить губу. Разумеется, они опознали меня. "Ребятам не нравится"... "не обижайся, Эл"... "собственность"... Какая, к чертям собачьим, собственность! Просто завидуют, гады. Что вполне можно понять: десять лет без бабы - невеселенькая перспектива. Но ведь никого же не заставляют! Сами завербовались, и бабки гребут соответствующие. А о том, что женщина на этой планете равнозначна неминуемому конфликту, я говорил Старому Бобу еще в день приезда. И я же теперь виноват!
– как вам это понравится?! У каторжников начался обед. Грязно-серые фигуры повыползали наружу, сгруппировались кучками, от каждой отделился один и прошествовал куда-то вглубь рудника, - как я понял, за котлом похлебки. Можно подумать, что эти голомордые постоянно лопают, - зло подумал я. И вдруг остановился. Перегибаясь вбок под тяжестью огромного котла, навстречу мне шествовал Милленц собственной персоной. Слава богу, я в маске. Если еще ссутулиться, изменить походку... в общем, он не должен бы меня узнать!... А впрочем, что за паника? Разве я не был обязан подать Бобу рапорт насчет халатности конвоиров Второго-лямбда, не пересчитывающих как следует голомордых перед отправкой на рудник? Это мой непосредственный долг. Я на испытательном сроке, мне здесь работать, в конце концов! - Господин инженер! Проклятый интеллигент поставил котел на землю и широко улыбнулся, сверкая нездоровыми зубами. Черт! - Удивительное везение, господин инженер. Я давно хочу переговорить с вами. Вот только...
– он беспомощно покосился воспаленными глазами на котел.
– Ну да ничего. Отнесу бригаде и сразу же вернусь к вам. Подождите две минуты, господин Вирри, прошу вас! Подхватив свою ношу, - серое варево опасно подплеснуло к самому краю, немолодой каторжник на удивление резво заспешил к угрюмым толпам. Ну и что теперь? Торчать тут, как последний идиот, в ожидании рандеву с голомордым? Лично у меня не было никакого желания с ним беседовать. Даже если он не догадывается, кто положил конец его голодному безделью в пустом бараке... И с какой целью. Хотя, наверное, догадывается. И о том, и о другом. Я направился дальше своей дорогой. Медленно. Пусть никому не придет в голову, что я спасаюсь бегством. Я инженер. На мне маска. Я не якшаюсь ни с голомордыми, ни с их женами. Я пришел, чтобы осмотреть... - Боже мой, а я уже боялся, что вы ушли. Спасибо, господин инженер! Задыхающийся Милленц вырос передо мной, как фонарный столб перед пьяным водителем. Как он, черт возьми, успел? Как это я настолько стормозил?! - Не волнуйтесь, господин инженер, я буду по возможности краток, - от его интеллигентского стиля меня прям-таки передернуло.
– Речь, как вы уже, наверное, поняли, пойдет о... Дернулся и завибрировал кадык на неземной музыкальной фразе. - ... Лени. - Короче, - бросил я, не разжимая губ под маской. Милленц засуетился. - Да-да, конечно, я понимаю, вам неловко в обществе... гм... голомордого... Через несколько дней заканчивается ваш испытательный срок, ведь правда, господин инженер? Его анонсированная краткость вконец вывела меня из себя. - При чем здесь?!... Я двинулся было вперед, но он стоял передо мной нерушимо и фанатично, словно на колее поезда с атомным оружием. - Вы можете вызвать катер и улететь отсюда. Что?!!... - Вы можете забрать ее с собой... - Вы в своем уме, Милленц?! Какой, к чертям, "Милленц", какое "вы"! Ты в своем уме, голомордый?!!! Я все-таки резким движением обогнул его и зашагал уже не туда, куда собирался, - просто куда глаза глядят, все убыстряя и убыстряя темп, едва не срываясь на бег. Как меня угораздило вообще связаться с этим психом? Он не отставал, мелкой трусцой семеня рядом, и торопливо бормотал в такт шажков: - Я прошу вас, улетайте, увезите ее, господин инженер... я прошу... я очень прошу... Вас не было всего три дня, а она... Она уже не может без вас!... И... вы же сами все понимаете... С вами здесь она тоже не может... Перед глазами возникла стена колючей проволоки, а несколькими метрами левее любители тортиков продолжали лупить по доске фишками домино, поднимая столбики пыли. Со всех ног я бросился к выходу. Охранники подняли головы. Удивление на их физиономиях запросто читалось сквозь маски. Я молнией прошмыгнул мимо, оставив по ту сторону ограды голомордого интеллигента с его бессвязными мольбами, переходящими в громкий надрывный кашель.
* * *
Шламмовая насыпь показалась мне достаточно высокой. Конечно, с вышки меня можно было разглядеть - но какого черта, спрашивается, следить с вышки за инженером?! Я откинулся на спину и попытался глубоко вздохнуть - не самая лучшая идея, от пыли моментально запершило в горле, несмотря на маску. Но этот Милленц порядочно потрепал мои нервы! Надо потребовать, чтобы его перевели на другой участок. Довольно странное требование со стороны инженера, - а что прикажете делать? Мне здесь работать, в конце концов!... - Надо же - Эл!
– внезапно послышалось над ухом, и я чуть было не взвился пружиной.
– Что, поработать захотелось? Я поднял голову подчеркнуто медленно, лихорадочно обдумывая, как бы осадить наглеца. Если сейчас позволить так называемым коллегам сесть на голову, последствия придется пожинать все десять лет. Пусть кого-то не устраивает моя личная жизнь, это не... Хгар. Широко расставив ноги и ухмыляясь в нечесаную бороду, он возвышался надо мной тяжелой квадратной громадиной. Захотелось встать - помнится, мы с ним были примерно одного роста. Но каторжник покровительственно махнул волосатой ручищей и непринужденно опустился на шламм рядом со мной. Мое красноречие, наконец, обрело реальную форму: - Моя фамилия Вирри. Я инженер. Хгар заржал так, словно в жизни не слышал ничего смешнее. - Да знаю, знаю, - выдавил он сквозь раскаты хохота.
– Разумеется, господин инженер! Только не будь таким занудой, господин... Бирри. Не бойся! Торп ведь без всяких штучек - а ребята его уважают, потому как нормальный мужик. И ты освоишься. Интонации у него были прямо-таки отцовские. Взрослый мужчина, закаленный в боях и победах, поучает несмышленого юнца. Снисходительно делится опытом, взывает к авторитетам и не забывает подбодрить. Нормально? Я попробовал возмутиться - но все возмущение, похоже, без остатка досталось Милленцу. Вместо этого уголки моего рта начали идиотски подергиваться. Я не сразу понял, в чем дело: но через мгновение, осознав комизм ситуации, тоже гоготал во всю глотку, - пожалуй, погромче Хгара. Если б он только знал! Если б знал!... Потом я вдруг подумал, что не хотел бы оказаться вот так бок о бок с Хгаром - который бы знал. Смех натужно заерзал и застрял в горле. - Я видел, ты базарил с Музыкантом, - небрежно бросил Хгар. Он уже не смеялся. Ни одной смешинки не зацепилось в косматой бороде. Зловеще блестели на темном лице глаза в красную сеточку. Лени могла бы им "заняться", - машинально отметил я. Лени. А вдруг?... Знает?!!... - Вы, смотрю, подружились, - вел он дальше как ни в чем не бывало.
– Он музыкант, ты инженер... Умным людям есть о чем поболтать, правда? - Не болтаю с голомордыми, - огрызнулся я. И тут же прикусил язык. Если он действительно знает и ведет сейчас непонятную игру, - надо быть поосторожнее. Постараться не выводить его из себя. До поста пару десятков метров, в случае чего помощь может запоздать. Да и сомнительно, чтобы те ребята по первому зову поспешили спасать меня... от справедливой мести мужа, оскорбленного в священном чувстве собственности. От каторжника. Какого черта он спокойно гуляет по эту сторону колючей проволоки?! Хгар не обиделся на мои слова - во всяком случае, на вид. Беспечно хлопнул меня по плечу грязной лопастью ладони. - Будь проще, Эл, и к тебе потянутся люди!
– возгласил он.
– Кстати, Музыкант говорил тебе, за что его посадили? Я кивнул с неразборчивым мычанием. Хгар изумился: - Что, неужели говорил? Нет, похоже, все-таки не знает. Иначе не стал бы так долго муссировать отвлеченную тему. И все равно - надо потихоньку отступать. И отметить для отчета, что некоторые каторжники свободно передвигаются по территории. Кстати, можно бы доложить и Старому Бобу, насчет Милленца он ведь принял меры... - Он, наверное, наплел тебе про запрещенную песенку, - продолжал Хгар. Он всем так говорит, и многие ведутся, не ты один, - он выдержал недлинную паузу.
– А на самом деле наш Музыкант в один прекрасный день застукал свою половинку с кем-то в постели. Нанесение тяжких увечий, повлекших за собой смерть... то бишь две смерти. В бороде сверкнула легкая, мечтательная усмешка. - Интересно, чем он их... нанес эти тяжкие увечья... Я молчал и почему-то никак не мог заставить себя двинуться с места. Знает. - Ладно, Эл, мне пора, - совсем другим тоном, по-деловому бросил каторжник, вспрыгнув на ноги.
– Я сказал ребятам на посту, что только жену немного провожу и к окончанию обеда вернусь, а сам заболтался тут с тобой. И кто мне поверит?
– ты ведь у нас не болтаешь с голомордыми... Я тоже встал, и тут... Земля содрогнулась. Шламмовая насыпь, на которой мы только что сидели, поползла, обрушиваясь ступеньками, и засыпала нас почти по колено. Со стороны рудника донесся нарастающий гул и грохот, и только потом - дикий пронзительный крик людей. Воспаленные глаза Хгара расширились. - Обвалился, - прошептал он одними губами в глубине бороды.
* * *
Мне больше не к кому было прийти. Некому рассказать. Не перед кем заплакать. В ее косящих глазах было изумление, и вспышка счастья, и внезапное осознание катастрофы, о которой она еще не слышала. Заострившееся лицо, тени под скулами и беспорядочные пряди цвета золотистой паутины в серых сумерках. И неуместный, а потому не заданный вопрос: "Почему ты не приходил?!"... Потом я спрятал лицо на ее груди. Мелко покалывали иголочки от овальных опалов. Была громадная продавленная яма, словно след колоссальной ноги на подсохшей корочкой глине. Были звериные вопли из-под обломков и струйки шламма, медленно стекающие в щели и полости. Была чья-то рука с багрово-черными ногтями - из-под монолитной бетонной плиты. Был истерический хохот тех, кто по воле случая оказался в тот момент на поверхности... Я мог бы сделать так, чтобы этого не было, Лени! Я должен был... это моя работа... мое конкретное задание, да, Старый Боб ведь говорил тогда, в первый день... А я - даже не попытался. Я махнул рукой и принял навязанные мне правила игры. Никто ничего не делает, никто ни за что не отвечает... Потому что мы имеем дело не с людьми. Лени, они смеялись, те парни у входа! Какой аврал, какие спасательные работы, ну, задавило пару сотен голомордых... Ты знаешь, надсмотрщиков на руднике, оказывается, тоже назначают из числа каторжников... знаешь?... а я не знал. А потом кто-то вспомнил... И спросили у меня, но когда я уходил, он был в каптерке, он спал еще, Лени!... И мы искали, мы три часа искали его! Потому что он свой, он хороший парень, старший инженер Торп... А тела голомордых сбрасывали в одну кучу: и мертвых, и почти мертвых... Да, Лени, и я тоже. Он был моим напарником, я во что бы то ни стало должен был поскорее его найти... Через три часа. И не я... Меня даже не позвали опознать - его многие знали в лицо, у него день рождения был три дня назад, все они пили за... Восемь лет. Оказалось, ему было двадцать семь... всего на четыре года меня старше... А я думал - минимум лет на пятнадцать... Через восемь лет, Лени, я тоже стану таким, как он... как он был. Я тоже буду каждый вечер выпивать литр технического спирта. Я тоже буду смеяться над новичками, которые хотят закрыть аварийные рудники. Может быть, меня будут называть хорошим парнем. Может, мне удастся не попасть под истлевшие перекрытия как раз в тот момент, когда... И самое главное: я сумею убедить себя, что человека делает человеком не что-нибудь, а собственность! иначе попробуй жить здесь и чувствовать себя таковым... Да, Лени, когда мы уходили, под завалами еще... да, крики... но уже совсем тихо. А что я мог поделать - один?! Я могу только... Мой испытательный срок заканчивается... уже через три дня. Они пришлют запрос, и я могу - да, могу!
– ответить, что отказываюсь здесь работать. Катер одноместный, но... я уже думал об этом... в самый первый день. Как только увидел тебя. - Я. Ты. Катер. Лететь. Космос. Далеко. Навсегда. Я. Ты. Любить. Лени... Она поняла. Мне казалось, она поняла все, что я говорил ей, до единого слова. Я поднял голову с ее груди - и влился в необозримые светлые глаза, полные слез и счастья, слегка косящие в разные стороны...
* * *
Комендант вызвал меня к себе. Комендант, а не Старый Боб. Вызвал сухо, официально, коротким приказом по внутренней связи. Я медленно поднялся с кровати и все понял в тот момент, когда ноги коснулись заплеванного пола. Вчера здесь поминали Торпа. Буйная вечеринка, почти ничем не отличавшаяся от той, именинной. Тосты за хорошего парня и множество консервных банок и емкостей из-под спиртного, которые я не нашел в себе мужества убрать с вечера. А теперь в этом уже нет никакого смысла. "Господин инженер, на Втором-лямбда перекрытия никуда к чертям... Я бы хотел, чтобы не позже, чем завтра..." "Старый Боб всегда так шутит над новичками". Коменданту придется как-то оправдываться перед вышестоящим начальством за катастрофу на руднике. Придется назвать виновного - и этого виновного он уже нашел. Вернее, подсуетился заранее, точно зная, что авария рано или поздно произойдет. Конечно, нельзя было предвидеть, что дело кончится настоящей человеческой жертвой, но... Так или иначе, во всем виноват новый инженер. Проявивший преступную халатность, проигнорировавший порученное ему задание. Виноват некий Элберт Вирри, и он готов понести соответствующее наказание. Я оделся, прополоскал рот, пригладил волосы перед осколком зеркала для бритья и вышел в коридор. Да, господин комендант, я готов. Я ко всему готов... ...
– Разрешите? - Заходи, Эл. Он сидел в том же кресле и точь-в-точь в той же позе, что и в день моего прилета. Словно я, только что прибыв и получив инструкции, вернулся в комендантский кабинет за каким-то вопросом. А весь этот сумбурный месяц испытательного срока мне попросту почудился, пока хлопала дверь. - Завтра заканчивается твой срок, если я не ошибаюсь? Да нет, похоже, не почудился... - Да, господин комендант. Он поморщился и заерзал в кресле. Тоже как тогда. - Я сейчас занимаюсь делами Торпа, - негромко заговорил он после паузы. Надо снять деньги с его личного счета и отправить родственникам. У него осталась мать, но вчера сообщили, что она переехала... ну да ладно, разыщем, это не проблема. - Распорядитесь купить ей подводную ферму на планете Океан, - неожиданно для себя самого предложил я.
– Торп... можно сказать, что такова была его последняя воля. Старый Боб не удивился. Кивнул и сделал отметку в блокноте. - Торп был отличным профессионалом, Эл. Хоть и прилетел сюда зеленым мальчишкой, без всякого образования. А теперь вот мы остались без старшего инженера... Почувствуй полноту своей вины, приятель. Из-за тебя погиб не просто хороший парень, а еще и отличный профессионал. - Сегодня с утра я перебирал кандидатуры ребят с нашего участка. Полная труба, Эл. Нет, конечно, если разобраться, можно было бы... но все-таки. Я удивился. Что за фокусы: обсуждать кадровую политику с без пяти минут арестантом? - Так вот, когда они выйдут на связь насчет тебя... завтра, да?... Я попробую их уломать, чтобы тебя не мурыжили еще год, а сразу дали нормальную ставку. У меня не хватает людей, черт возьми!
– они наверху должны бы понимать. Где это видано - чтобы старший инженер зарабатывал вдесятеро меньше простого, я тебя спрашиваю?! Я не подпрыгнул до потолка, не грохнулся в обморок и даже не расплылся в счастливой улыбке. Просто стоял и спокойно смотрел на него, будто не ждал ничего другого, кроме подобного предложения. - А ты ведь толковый парнишка, Эл. Сразу включился в процесс... Этих конвоиров давно пора было прижучить, чтобы как следует голомордых считали. И Второй-лямбда ты хотел закрыть, Торп, земля ему пухом, рассказывал... Что ж, спасибо, дружище Торп! И нахохотались же все тогда, наверное, над твоим рассказом... Надо было как-то отреагировать. Сморозить какую-нибудь несусветную глупость, приличествующую случаю. - Я постараюсь оправдать ваше доверие, господин комен... то есть Боб.
* * *
Если бы только отсидеться в каптерке, пока не придет запрос. Потом, когда решение бесповоротно окажется позади, будет, наверное, легче. Пыль, мерзко скрипящая на зубах, - а ведь за последние недели я почти перестал было замечать ее. И опустошенный пейзаж унылой фантазии художника-ипохондрика. И почти непроницаемое давящее небо, и повышенная тяжесть, с каждым шагом накапливающаяся в ногах... Надо идти. Накидка из золотой паутины под солнцем - на моем плече. Запрокинутый тонкий профиль и плавная линия шеи. И тихая-тихая музыка в такт моему рассказу о цветах и звездах, о космическом корабле и далекой, голубой с зеленым, планете, о морском побережье и осеннем лесе, о мороженом и карусели, о церковных витражах и белых платьях с длинной фатой... "Еще! Говорить, Элль..." Она должна понять. Черт возьми, да мало ли что я мог наобещать ей - тогда, в состоянии страшного стресса?! Разве ж можно было принимать все это всерьез? Неистребимая пыль, где-то внутри выпадающая в гадкий осадок. "Говорить, Элль..." Какого черта?!! Я ведь не бросаю ее. И я успею рассказать ей еще тысячу сказок о том мире, куда она рано или поздно попадет. Вместе со мной. Но не нищим парнем с инженерным образованием и массой невостребованных гениальных идей, - а миллионером, владельцем сети рудников на Леонидах, ведущим разработки по уникальной системе. Собственной. Десять лет - звучит жутковато, я понимаю. Но, если Старый Боб выбьет для меня зарплату старшего инженера уже сейчас, я могу уволиться через год. Не слишком честно - но вы уж извините. Деньги, конечно, не бог весть какие однако сойдет за минимальный начальный капитал. А мой проект стоит лишь запустить, и уже через несколько месяцев прибыли начнут исчисляться порядками... Кстати, за год можно по-настоящему разобраться, насколько мы с Лени подходим друг другу. Было бы неразумно брать на себя ответственность за женщину, с которой знаком меньше месяца. Ведь, не будем себя обманывать, речь идет не просто о женитьбе, а именно о полной ответственности, как за малого ребенка... "Она одна пропадет, вы сами поймете, когда поближе с ней познакомитесь..." - сказал месяц назад комендант. И был прав, черт побери! "Она уже не может без вас!..." А это чьи слова, назойливые, как зубная боль? А-а... ну да, конечно. Голомордый Милленц-Музыкант за полчаса до смерти. Я, правда, не видел его тела, но не сомневался, что он погиб. Нелепый интеллигент, сующий нос в чужие дела, - такие всегда погибают, как только представится случай. И теперь никогда не узнать, загремел ли он на каторгу за двойное убийство из ревности или все-таки за убеждения... Выживают такие, как Хгар. "И с вами здесь она тоже не может..." Это еще почему? Неужели я не сумею нейтрализовать какого-то голомордого, пусть покойный Торп и считал его за человека? И вообще, пора кончать с его абсурдным авторитетом, завязанным на королевской - для этих мест! собственности. Она уже не принадлежит тебе, Хгар. И с сегодняшнего дня я, страший инженер Вирри, лично прослежу, чтобы ты жил в обычном бараке, вкалывал вместе со всеми на руднике, не гулял в рабочее время и кормился из общего котла. И это никому не покажется несправедливым: ты ведь не сумел отстоять свою хваленую... Пыль на зубах. Пакостная пыль... А если у Боба не выйдет договориться с Центром, и первый год я, как положено, буду работать за гроши? А потом какой-нибудь завистник накатает рапорт о том, что некий Элберт Вирри, вопреки всем правилам, живет тут с женщиной?!... "И с вами здесь она тоже не..." Я сам не могу быть с ней - здесь. Законы того места, где ты работаешь, надо уважать: и официальные, и неписанные. Мне уже чуть ли не объявили бойкот - а что будет дальше? Это в среде голомордых владелец единственной женщины становится общепризнанным авторитетом. У людей все по-другому. Но улетать, увозить ее, как умолял полоумный Милленц... Ставить бесповоротный крест на шансе, на карьере, на собственности!... Нет, нормальный человек подобные варианты даже не обсуждает. "Говорить, Элль..." Кто заставлял ее слушать, что я там говорю?!! Я мог бы запереться в каптерке и выйти только тогда, когда меня вызовут на связь. Мог бы! И кто посмеет утверждать, что я был бы неправ, если бы сделал именно так?! Но я иду к ней. Я скажу ей - сейчас, когда еще не поздно все изменить. Я дам ей возможность посмотреть на меня неземными светлыми глазищами, косящими в разные стороны. Разрешу обнять и прижать к груди, где мелко покалывают продолговатые камни жизни. И, может быть... Даже больше: я спрошу ее, что же мне делать. Она должна понять. Должна подсказать именно то, единственное, что я давно знаю и сам... Пыль. Серая завеса перед слезящимися глазами. - Элль?!!!...