Сочинения в 3 томах. Том 2: Хрустальная пробка. Золотой треугольник. Виктор из светской бригады. Зубы тигра
Шрифт:
Он порывался уличить ее. Доказательство было налицо. Можно ли после этого сомневаться, что она сообщница людей, заинтересованных в наследстве Морнингтона, и желающих устранить его? Может быть, даже руководит шайкой, благодаря смелости и уму.
Ведь она имеет полную возможность свободно действовать: окна ее комнаты выходят на площадь, выйти и вернуться она всегда может под защитой мрака. Ничего мудреного, если она была в ту ночь в числе убийц Ипполита Фовиля и его сына. Может быть собственной рукой и впрыснула яд обеим жертвам. Этой маленькой белой рукой, на которую она сейчас опирается золотистой головкой.
Он содрогнулся. Тихо поставил книгу на место, подошел к молодой девушке и вдруг поймал себя на том, что внимательно всматривается в нижнюю часть ее лица, в форму челюстей! С чувством ужаса и мучительного любопытства смотрел и смотрел, готовый, казалось, силой разжать сомкнутые губы, чтобы найти ответ на загадку. Не эти ли зубы надкусили уличающее яблоко? Эти ли зубы — зубы тигра, зубы хищного зверя или другие, другой женщины? Гипотеза нелепая, ведь установлено, что следы на яблоке оставили зубы Мари-Анны Фовиль. Но из-за одной видимой нелепости гипотезы отвергать не приходится.
Удивленный тем, что в нем происходит и боясь выдать себя, он повелительно враждебным тоном сказал:
— Я желаю, чтобы все слуги сегодня же были рассчитаны. Расплатитесь с ними, выдайте, какую они потребуют компенсацию, и чтобы они сегодня же оставили отель. Вечером появится новый штат. Вы примете его.
Она не возражала. Он вышел все с тем же тягостным чувством, которое всегда возникало в нем при встречах и разговоре с Флоранс.
Когда они бывали вместе, всегда дышалось как-то тяжело, слова, казалось, не передавали мыслей, а поступки не отвечали словам. Логическим выходом из этого как будто должен бы быть один — отказ Флоранс Девассер от места. Но дон Луис об этом и не думал.
Вернувшись к себе, тотчас вызвал по телефону Мазеру и, стараясь говорить возможно тише, чтобы его не слышали в соседней комнате, поручил ему спросить у префекта для себя и для дона Луиса разрешения провести ночь в отеле Фовиль и условился встретиться с ним в девять часов вечера на бульваре Сюше.
В этот день Перенна не видел больше мадемуазель Девассер. Днем он побывал в конторе по найму и набрал себе новый штат: шофера, кучера, лакея, кухарку и прочих. Затем он пошел к фотографу, предложил ему переснять фотографию Девассер и отретушировать, после чего Перенна сам постарался привести ее в такой вид, чтобы префект не заметил подмены. Пообедав в ресторане, в девять часов вечера встретился с Мазеру.
Со времени убийства в отеле Фовиль оставался один привратник.
На дверях всех комнат наложены были печати. Только доступ в кабинет со стороны вестибюля оставался свободным, так как всегда мог потребоваться какой-нибудь дополнительный осмотр.
В обширной комнате ничего не изменилось. Только бумаги и книги были убраны со стола.
Тонкий слой пыли уже покрывал мебель красного дерева, отделанную черной кожей.
— Ну, что скажешь, старина Александр? — сказал дон Луис, когда они устроились в креслах.
— На этот раз мы не станем устраивать баррикад и запираться. Если в эту ночь, с 15 на 16 апреля, должно что-нибудь произойти, не будем чинить препятствий. Вход свободен для этих господ — пусть действуют.
Хотя дон Луис и шутил, но на самом деле был взволнован воспоминанием о двойном преступлении, которому он не сумел помешать, и о своей дуэли не на жизнь, а на смерть с мадам Фовиль и о ее отчаянии.
— Расскажи мне о мадам Фовиль, — попросил он Мазеру.
— Она пыталась покончить с собой и выбрала способ, который должен был бы пугать ее: она повесилась, сплетя веревку из холста, для чего порвала свои простыни и белье. Чтобы спасти ее, пришлось прибегнуть к искусственному дыханию. Теперь она вне опасности, но ее не оставляют одну, так как она поклялась повторить попытку.
— Не созналась?
— Нет, — по-прежнему утверждает, что невиновна.
Они долго разговаривали вполголоса, обсуждая вопрос со всех сторон.
— Тут столько аморального, — повторил Перенна, — такое странное стечение обстоятельств и противоречий, что я боюсь уже утверждать то, что завтра жизнью может быть отвергнуто.
Часов около одиннадцати они выключили люстру, сговорились спать по очереди. И часы потекли, как в первую ночь, проведенную ими в этом доме. Так же доносился с улицы шум проезжающих автомобилей, так же дребезжали запоздалые пролетки, пока не воцарилась полная тишина.
Ночь миновала. Не было ни разу тревоги, никакого инцидента. На рассвете жизнь началась по обыкновению. В часы своего дежурства дон Луис ничего, кроме храпа своего товарища, не слышал.
«Неужто я ошибся? — спрашивал он себя. — И запись в восьмом томе Шекспира имела какой-нибудь другой смысл, относительно к прошлому году, например».
Но все же какая-то смутная тревога охватывала его по мере того, как свет начинал пробиваться сквозь щели ставней.
Ведь и в ту ночь они ничего не слышали!
Подождав еще немного, он распахнул ставни.
— Признаться, Александр, ты совсем позеленел.
— И правда, патрон. Я здорово перетрусил пока вы спали, все казалось, что вот-вот случится беда. Да и вы, патрон, как будто не в своей тарелке. Неужели и вы?
Он остановился, увидев, что на лице дона Луиса выразилось величайшее удивление.
— В чем дело, патрон?
— Взгляни на стол… письмо.
На письменном столе в самом деле лежало письмо, вернее, распечатанное письмо — карточка с адресом, с марками и почтовым штемпелем.
— Это ты положил, Александр?
— Вы смеетесь, патрон, ведь положить его могли только вы.
— Только я?.. а я вот и не клал…
— Но в таком случае…
Дон Луис взял письмо в руки и, внимательно осмотрев, нашел, что и адрес и почтовые штемпеля тщательно вычищены. Ни имени адресата, ни места его жительства нельзя было определить. Но насчет места отправления не оставалось никакого сомнения: «Париж, 4 января 1919 года».
— Письмо написано три с половиной месяца назад! — сказал дон Луис. Он раскрыл письмо. Строк двенадцать и подпись… Ипполит Фовиль!