Сочинения в 3 томах. Том 2: Хрустальная пробка. Золотой треугольник. Виктор из светской бригады. Зубы тигра
Шрифт:
— Да, но почему же, почему?
— Почему? Я сейчас вам это объясню. Список 27-ми был написан, и у меня имеются неопровержимые доказательства тому, на листке почтовой бумаги, принадлежавшей президенту общества, образцы которой находятся здесь, в шкатулке. На любом из них имеется маленький лотарингский крест, почти незаметный обыкновенно, видимый только, если держать бумагу на свет. На листке, который вы передали мне, такого крестика нет.
Люпен почувствовал, что его охватывает с ног до головы нервная дрожь. Он не осмеливался повернуть головы в сторону Клариссы,
— Значит, надо предположить… что Добрек был обманут?
— Никогда, — воскликнул Прасвилль. — Это вы сделались жертвой обмана, мой бедный друг. Добрек владеет настоящим списком, который он украл из этого несгораемого шкафа.
— А мой документ?
— Это подделка.
— Подделка?
— Несомненная и очевидная подделка. Одна из восхитительных жестокостей Добрека. Он привлекал ваше внимание хрустальной пробкой, вы стремились к хрустальной пробке, куда он вложил неизвестно какой лоскуток бумаги, а сам между тем вполне сознательно сохранил…
Прасвилль не докончил. Вид Клариссы поразил его. Она с трудом выговорила:
— Итак…
— Итак, что, друг мой?
— Вы отказываетесь?
— Конечно, я принужден.
— Вы не желаете пойти?..
— Послушайте, разве мыслимо с документом сомнительной ценности…
— Вы не хотите? Не хотите? А завтра утром… через несколько часов Жильбер…
Она страшно побледнела, лицо ее исказилось, в глазах застыл ужас.
Люпен из боязни, чтобы она не сказала чего-нибудь лишнего, схватил ее за плечи. Но она оттолкнула его с силой, которой в ней нельзя было предположить, сделала еще два-три шага, закачалась, как будто вот-вот упадет, и вдруг с энергией отчаяния схватила Прасвилля и громко произнесла:
— Вы пойдете туда, сейчас же пойдете… Надо… надо спасти Жильбера…
— Дорогой друг, прошу вас, успокойтесь…
Она резко засмеялась.
— Успокоиться… когда Жильбер завтра утром… Ах нет, нет, я боюсь… это ужасно… Да, бегите же, несчастный… Спасите его… Вы не понимаете разве? Жильбер… Жильбер, ведь это сын мой, мой сын, мой сын.
Прасвилль вскрикнул. Лезвие ножа блеснуло в руке Клариссы. Она замахнулась, чтобы нанести себе удар, но не успела. Люпен схватил ее за руку, обезоружил и горячо выкрикнул:
— Вы безумная, ведь я вам поклялся спасти его. Живите же для него. Жильбер не умрет. Возможно ли, чтобы он умер, когда я поклялся…
— Жильбер… сын мой… — стонала Кларисса.
Он сильно сжал ее, повернул к себе и закрыл ей рукой рот.
— Довольно, замолчите. Умоляю вас молчать… Жильбер не погибнет…
Наконец ему удалось увести ее, как внезапно утихнувшего ребенка. В дверях Люпен обернулся к Прасвиллю:
— Подождите меня, сударь, — властным тоном сказал он. — Если вам нужен список 27-ми, настоящий, подождите меня. Через час, самое большее через два, я буду здесь, и мы поговорим.
Затем он решительно обратился к Клариссе:
— Бодрее, сударыня. Приказываю вам это во имя Жильбера.
Держа Клариссу, как манекен, за руки, поддерживая ее, чуть не неся ее, Люпен
Между тем Прасвилль, вначале как будто оглушенный событиями, мало-помалу пришел в себя и приобрел способность рассуждать. Он размышлял о роли Николя, который в начале сцены был простым статистом, советником Клариссы, человеком, за которого ухватываются в тяжелые минуты жизни, и который в последнюю минуту проявил себя решительным, авторитетным, полным энергии, даже дерзости, готовым опрокинуть все препятствия на своем пути.
Кто мог так держать себя?
Прасвилль вздрогнул. Ответ напрашивался сам собой с полной очевидностью. Доказательства так и посыпались, одно убедительнее другого. Оставалось лишь одно обстоятельство, смущавшее Прасвилля. Внешность Николя не имела сходства даже отдаленного с известными фотографиями Арсена Люпена: совершенно другой овал и цвет лица, форма рта, выражение лица, волосы, словом, ни одной приметы, подходящей к описанию авантюриста. Но разве он забыл, что вся сила Люпена заключалась именно в этом необычайном уменье превращаться в другое существо. Итак, сомнений не было.
Прасвилль поспешно вышел из конторы. Встретив военного агента охраны, он живо спросил:
— Вы только что пришли, бригадир?
— Да, господин секретарь.
— Вам попались навстречу господин с дамой?
— Да, во дворе.
— Вы узнали бы этого субъекта?
— Думаю, что да.
— В таком случае нельзя терять ни минуты. Захватите с собой шесть надзирателей и отправляйтесь на площадь Клини. Разузнайте о господине Николе и наблюдайте за домом. Он должен придти туда.
— А если он не войдет к себе?
— Арестуйте его. Мандат готов. — Он подошел к конторке, сел и на особом листке написал имя.
— Вот бумага, бригадир, я предупрежу начальника охраны.
Бригадир казался ошеломленным.
— Господин секретарь говорил, кажется, о господине Николе?
— Ну да.
— А мандат на имя Арсена Люпена.
— Арсен Люпен и господин Николь одно и то же лицо.
ЭШАФОТ
— Я его спасу, я спасу, — неустанно повторял Люпен, сидя в автомобиле, увозившем его и Клариссу. — Клянусь, что я спасу его.
Кларисса, отупевшая от страха, от муки, не слушала его. Люпен развивал вслух свои планы, больше, впрочем, для себя, чем для того, чтобы убедить Клариссу.
— Нет, партия еще не проиграна. У нас еще есть козырь — и крупный козырь: письма и документы, которые бывший депутат Воранглад предлагает Добреку и о которых Добрек упоминал вчера в Ницце. Я куплю эти письма у Воранглада за какую угодно цену. Потом мы возвращаемся в префектуру и я говорю Прасвиллю: «Отправляйтесь к президенту. Выдайте список за подлинный и спасите Жильбера от казни, и завтра вы можете признать бумагу подложной. Идите. Живо. Иначе… Ну да, иначе завтра утром в газетах появятся разоблачения Воранглада. Депутата арестуют. В тот же день заключают под стражу Прасвилля».