Сочинения в 3 томах. Том 2: Хрустальная пробка. Золотой треугольник. Виктор из светской бригады. Зубы тигра
Шрифт:
— Вот он приближается, — шептала Коралия, — сейчас мы увидим его, узнаем, кто он. Родители наши знали своего врага, узнаем и мы!
И она вздрогнула при мысли о том, кто может быть этот враг.
— Коралия, отец написал его имя: «Эссарец!» И дальше: «…Негодяй! Он просунул в отверстие руку и спустил что-то сверху, прямо нам на головы. Потом в отверстии показалось его улыбающееся лицо… То, что он спустил нам, оказалось веревочной лестницей. К ее концу прикреплена записка: «Пусть Коралия поднимется одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю на это десять минут. В противном случае…».
— Неужели и теперь будет то же? — воскликнул Бельваль. — Быть может, та самая лестница, которую я видел в комнате Симона!
Коралия не спускала глаз с потолка.
— Но кто же, кто там может быть? — рассуждал вслух капитан. — Отец и Эссарец умерли, Симон сошел с ума! Не может быть, чтобы все это сделал он в припадке безумия… Такая последовательность и точность во всем не могут быть у сумасшедшего. Нет, нет, это другой, тот, который всем руководил, скрываясь в тени…
Коралия сжала его руку.
— Молчите… Вот он…
— Нет, не может быть…
— Смотрите…
В отверстии наверху показалась голова. Это был Симон.
Патриций в ужасе прошептал:
— Сумасшедший! Сумасшедший!
Но Коралия, дрожа, возразила:
— Он, может быть, вовсе не сумасшедший…
Сверху на них смотрел человек, но на его лице не отражалось ни ненависти, ни злобной радости. Его лицо было бесстрастно, как всегда.
— Коралия, — тихо сказал капитан, — не противтесь тому, что я буду сейчас делать…
Он незаметно подталкивал ее, делая вид, что поддерживает, к столу, на котором лежал пистолет.
Симон не шевелился, походя на демона зла, выжидающего удобного момента для нападения.
— Нет, не надо, — шептала Коралия, разгадав намерение Бельваля.
Но он уже схватил пистолет и выстрелил.
— Вы будете жалеть об этом, Патриций, — с упреком сказала Коралия. — Он будет теперь мстить!
— Его могло задеть только рикошетом, — сказал капитан. — Пуля попала в крышу.
Они молча ждали, что будет дальше.
Наконец, как и двадцать лет назад — ничто не могло поколебать в них убеждения, что они уже видели это — сверху спустилось нечто… оказавшееся той самой лестницей, которую Патриций видел в комнате Симона. К ней была прикреплена записка, видимо, та же самая, что и двадцать лет назад. Бумага от времени покоробилась и пожелтела. Они прочитали угрожающие строки, написанные рукой Эссареца: «Пусть Коралия поднимается одна. Ее жизнь будет спасена. Я даю десять минут. В противном случае…».
Глава 13
В ГРОБУ
— В противном случае… — машинально повторил Бельваль.
Это означало, конечно, что если Коралия не послушается и не отдаст себя в руки врага, то для них останется одно — смерть.
Но в этот момент они мало думали о том, какого рода будет эта смерть, да и вообще не думали о ней… Обоих мучала одна только мысль: Коралия ради сохранения своей жизни должна пожертвовать Патрицием, они должны расстаться…
Влюбленные молчали, избегая смотреть друг на друга, подавленные необходимостью принять решение… От этого теперь зависела развязка драмы.
Тот же вопрос двадцать лет назад решала другая Коралия. Она предпочла любовь и умерла.
Капитан прочитал на стене слова, начертанные неверной рукой отца:
«Я умолял Коралию! Она бросилась передо мной на колени и сказала, что желает только одного: умереть со мной».
Патриций посмотрел на молодую женщину. Последние слова он прочитал тихо, и она их не слышала. В порыве страстной любви он привлек ее к себе.
— Коралия, ты пойдешь! — вскричал он. — Не думай, что я молчал оттого, что колебался! Нет, я только раздумывал: что может предложить тебе этот человек взамен? Я боюсь за тебя, Коралия! Это ужасно… Если он обещает тебе жизнь, значит, он любит тебя. И значит… Но все равно, нужно ему повиноваться, Коралия! Надо жить, иди же! Не стоит ждать десяти минут, иди сейчас же… Он может раздумать! Иди, Коралия, иди!
Она просто ответила:
— Я остаюсь.
— Нет, Коралия, нет! Это было бы безумием… К чему эта жертва? Или ты боишься того, что предстоит тебе?
— Нет!
— Тогда иди.
— Я остаюсь.
— К чему это упрямство? Ведь оно ровно ничему не послужит…
— Я люблю тебя, Патриций.
Бельваль молчал. Он знал, что она любит его. Но ее готовность умереть рядом с ним была для него открытием, радостным и светлым, как солнечный луч, внезапно сверкнувший во тьме.
— Ты любишь меня, Коралия, любишь… — только и смог произнести капитан.
— Да, мой любимый!
Коралия обвила руками его шею, и он понял, что теперь она принадлежит ему навеки. Но он все-таки остался непоколебим.
— Вот именно потому, что ты любишь меня, ты и должна жить… Пойми, для меня гораздо мучительней сознавать, что ты умрешь со мной, чем знать, что ты будешь жить памятью обо мне! Если я буду уверен, что ты жива и свободна, смерть мне покажется легкой…
Коралия не слушала его, обрадованная тем, что может наконец излить свое чувство.
— Я люблю тебя с первого дня, Патриций… Если я не говорила об этом раньше, то только потому, что ждала наступления достойного момента для этого… Когда наконец я смогла бы сказать тебе это и дать слово быть только твоей? А могла я это сделать, только сознавая, что смерть близка, что расставание для нас невозможно и что оно было бы хуже смерти…
— Нет, нет, — говорил Бельваль, пытаясь освободиться от объятий. — Ты должна уйти!
— Я останусь с тобой!
Капитан сделал усилие и сбросил ее руки.
— Ты должна уйти, — шепнул он. — И когда будешь свободна, попытаться спасти меня!
— Что ты говоришь, Патриций, я не понимаю!
— Спасти меня, — повторил он. — Разве ты не сможешь высвободиться из его когтей, выдать его, искать помощи, предупредить моих друзей? Ты будешь кричать, придумаешь какую-нибудь хитрость…