Сочинения в двух томах. Том 2

Юм Дэвид

Но все же, если рассматривать вещи абстрактно, можно подумать, что при помощи данного союза ничего не достигается и что искусственный долг повиновения по самой своей природе так же слабо сдерживает человеческий ум, как и первичный и естественный долг справедливости. Особые интересы и имеющиеся в данный момент искушения могут преодолеть как первый, так и второй. Оба указанных долга в равной степени подвержены воздействию одного и того же недостатка. И человек, который склонен быть плохим соседом, может руководствоваться теми же самыми, хорошо или дурно понятыми мотивами, чтобы быть плохим гражданином и подданным. Мы не говорим уже о том, что сам правитель часто может быть небрежен, пристрастен или же несправедлив, осуществляя управление.

Опыт, однако, доказывает, что между этими двумя случаями существует большая разница. Мы обнаруживаем, что порядок в обществе гораздо лучше поддерживается посредством правления; и наш долг по отношению к правителю более строго охраняется принципами человеческой природы, чем наш долг по отношению к согражданам. Властолюбие столь сильно в груди человека, что многие не только подвергаются всем опасностям, тяготам и заботам правления, но даже ищут их; и, однажды возвысившись

до этого положения, люди хотя часто и уклоняются в сторону под влиянием личных аффектов, однако обнаруживают обычно видимый интерес к беспристрастному отправлению правосудия. Лица, которые первые заслуживают это отличие благодаря молчаливому или ясно выраженному согласию народа, должны обладать высшими личными качествами—мужеством, силой, честностью или благоразумием, которые требуют уважения и доверия; а после того как система правления установлена, соображения происхождения, ранга и положения имеют могущественное влияние на людей и усиливают распоряжения правителя. Монарх или вождь выступает против всякого беспорядка, который нарушает спокойствие его общества. Он призывает всех своих сторонников и всех честных людей помочь ему исправить и устранить этот беспорядок, и, когда он выполняет свои обязанности, за ним с готовностью следуют все беспристрастные люди. Вскоре он получает возможность награждать их за службу и по мере развития общества назначает подчиненных министров и зачастую выделяет военные силы, которые находят свой непосредственный и ощутимый интерес в поддержании его власти. Привычка вскоре укрепляет то, что было несовершенным образом обосновано другими принципами человеческой природы; и люди, однажды привыкнув к повиновению, никогда уже не думают об отклонении с того пути, по которому постоянно шли и они и их предки и с которым они связаны столь многочисленными важными и ощутимыми интересами.

Но хотя такое развитие человеческих дел может показаться определенным и неизбежным и хотя поддержка, которую верноподданство оказывает правосудию, основана на очевидных принципах человеческой природы, нельзя ожидать, что люди заранее сумеют открывать их или предвидеть их действие. Правление начинается более случайным и менее совершенным образом. Можно предположить, что впервые возвышение одного человека над

массой людей началось во время войны, когда превосходство мужества и одаренности раскрывается наиболее заметно, когда больше всего требуются единство и согласие и наиболее отчетливо чувствуются губительные последствия неорганизованности. Большая продолжительность указанного состояния—явление, обычное среди диких племен,—приучала народ к подчинению; и если предводитель обладал справедливостью в такой же мере, как благоразумием и мужеством, он становился даже в мирное время арбитром при всех разногласиях и мог постепенно, используя и силу и согласие, утвердить свою власть. Ощутимая выгода его влияния заставляла народ или по крайней мере миролюбивых и благорасположенных людей из среды народа оберегать его, и, если его сын обладал теми же хорошими качествами, правление скорее продвигалось к зрелости и совершенству. Однако оно все еще оставалось слабым, пока дальнейшее развитие усовершенствований не обеспечивало правителя доходом и не позволяло ему выделять вознаграждение для некоторых лиц, являющихся орудиями его власти, и налагать наказания на лиц непокорных и непослушных. До этого периода каждое проявление его власти должно было иметь частный характер и быть основанным на тех или иных определенных обстоятельствах дела; после же подчинение не являлось больше вопросом выбора со стороны основной части общества, но неукоснительно требовалось властью верховного правителя.

При всех системах правления имеет место постоянная, открытая или тайная, внутренняя борьба между властью и свободой; и ни одна из них никогда не может добиться абсолютного превосходства в этом соревновании. В силу необходимости следует в значительной мере жертвовать свободой при любой системе правления; однако даже власть, которая ограничивает свободу, не может и, возможно, не должна никогда, ни при каком строе становиться совершенно полной и бесконтрольной. Султан— хозяин жизни и состояния любого из подданных, но ему не позволено облагать последних новыми налогами; французский монарх может вводить новые налоги, когда ему заблагорассудится, но он сочтет опасным покушаться на жизнь и состояние подданных. Кроме того, считается, что религия в большинстве стран также является принципом, с большим трудом поддающимся изменениям; другие принципы или предрассудки также часто сопротивляются всевластию гражданского правителя, власть которого, основанная на мнении, никогда не может ниспровергнуть других мнений, укоренившихся столь же, как и мнение о праве указанного правителя на господство. Система правления, которая, согласно общепринятой терминологии, получает название свободной, есть такая система, которая допускает разделение власти между несколькими членами, объединенная власть которых по крайней мере не меньше, а обычно и больше, чем власть любого монарха, но которые при обычном ходе управления должны действовать в соответствии с общими и единообразными законами, заранее известными всем указанным членам и всем их подданным. В данном смысле необходимо признать, что свобода есть усовершенствование (perfection) гражданского общества; но все же следует согласиться и с тем, что власть необходима для самого его существования и в спорах, которые столь часто происходят между свободой и властью, последняя может в силу этого претендовать на первенство. Впрочем, так будет, если только не скажут (а так можно сказать не без основания), что любое явление, которое необходимо для существования гражданского общества, всегда должно само себя поддерживать и для его охраны требуется меньше рвения, чем для охраны того явления, которое служит лишь усовершенствованию общества и которое люди столь склонны оставить в пренебрежении по своей лености или же проглядеть по невежеству.

О ПАРТИЯХ ВООБЩЕ ³²

Из всех людей, которые прославляют себя знаменательными достижениями, наиболее почетное место отводится, кажется, законодателям

и основателям государства, которые оставляют после себя систему законов и учреждений для обеспечения мира, счастья и свободы будущих поколений. Влияние полезных изобретений в искусствах и науках, возможно, может распространиться дальше, чем влияние мудрых законов, действия которых ограничены как по времени, так и по месту, но польза первых не столь заметна, как польза последних. Отвлеченные науки действительно совершенствуют ум, но это преимущество распространяется лишь на немногих, которые имеют досуг, чтобы заняться такими науками. А что касается прикладных искусств, которые увеличивают удобства и радости жизни, то хорошо известно, что счастье людей состоит не столько в обилии самих этих удобств и радостей, сколько в мире и безопасности, в которых ими владеют; а указанные блага могут проистекать только от хорошего правления. Я не говорю уже о том, что в каком бы то ни было государстве всеобщая добродетель и высокая нравственность, которые столь необходимы для счастья, никогда не могут возникнуть ни из самых утонченных наставлений философии, ни даже из самых суровых заповедей религии, но должны полностью проистекать из нравственного воспитания молодежи, а также из действия мудрых законов и учреждений. Поэтому я вынужден сделать вывод, что мое суждение по данному вопросу отличается от мнения лорда Бэкона; я вынужден считать, что античность была несколько несправедлива при распределении почестей, когда она объявила богами всех изобретателей полезных искусств, таких, как Церера, Вакх, Эскулап, и в то же время удостаивала таких законодателей, как Ромул и Тесей, лишь звания полубогов и героев.

В той же мере, в какой люди должны почитать и уважать законодателей и основателей государств, им следует презирать и ненавидеть основателей сект и фракций, потому что влияние фракций прямо противоположно влиянию законов. Фракции подрывают систему правления, делают бессильными законы и порождают самую яростную вражду среди людей одной и той же нации, которые должны оказывать помощь и предоставлять защиту друг другу. И что должно делать основателей партий еще более ненавистными, так это трудность устранения указанных сорняков, если они однажды пустили корни в каком-либо государстве. Они размножаются естественным путем в течение многих столетий, и дело редко кончается чем-либо иным, кроме полного распада той системы правления, при которой они были посеяны. Кроме того, это такие растения, которые наиболее обильно произрастают на самых богатых почвах, и, хотя абсолютистские системы правления не совсем свободны от них, следует признать, что они гораздо легче подымаются и быстрее размножаются при свободной системе правления, где они всегда заражают само законодательство, которое одно было бы в состоянии, равномерно применяя поощрения и наказания, искоренить их.

Фракции можно разделить на личные и реальные, т. е. на те, которые основаны на личной дружбе или вражде в среде лиц, составляющих соперничающие партии, и те, которые основаны на каком-либо реальном различии во мнении или интересе. Причина такого разделения очевидна, хотя я должен признать, что редко можно найти партии того или другого вида в чистом виде, без примесей. Не так уж часто можно видеть, чтобы какая-либо система правления делилась на фракции так, чтобы среди составляющих их членов не было реальной или мнимой, незначительной или существенной разницы во взглядах. А в тех фракциях, которые основаны на самых реальных и самых существенных разногласиях, всегда наблюдается немало проявлений личной вражды или привязанности. Но, несмотря на такое смешение, любую партию можно отнести либо к разряду личных, либо к разряду реальных в соответствии с тем принципом, который является господствующим и который, как обнаруживается, имеет наибольшее влияние.

Личные фракции легче всего возникают в небольших республиках. Там любая домашняя ссора становится государственным делом. Любовь, тщеславие, соперничество, любой аффект, в том числе честолюбие и чувство обиды, порождают разделение общества. Нери и Бьян-ки во Флоренции, Фрегози и Адорни в 1енуе, Колонези и Орсини в современном Риме были партиями такого рода.

Люди имеют такую склонность к разделению на личные фракции, что малейшее появление реального различия вызывает к жизни последние. Можно ли себе представить что-либо более незначительное, чем различие между одним цветом ливреи и другим на бегах? Однако это различие породило две самые устойчивые фракции в Византийской империи, Празини и Венети, которые не прекращали своей вражды, пока не разрушили это несчастное государство (government).

Мы находим в истории Рима замечательный пример раздоров между двумя трибами, Поллиа и Папириа, которые продолжались на протяжении почти трех столетий и проявлялись при голосовании на каждых выборах должностных лиц²¹². Эти раздоры были тем более замечательны, что они могли продолжаться в течение столь большого отрезка времени, хотя и не получили дальнейшего распространения и не вовлекли каких-либо других трибов в ссору. Если бы у людей не было сильной склонности к таким расколам, безразличие остального общества должно было бы потушить эту глупую вражду, которая не давала никакой пищи ни для новых выгод и обид, ни для общей симпатии и антипатии, каковые никогда не могут отсутствовать, если все государство разорвано на две равные фракции.

Нет ничего более обычного, чем то, что партии, которые возникли на основе реального различия, продолжают существовать даже после того, как данное различие утрачено. Когда люди однажды приняли чью-либо сторону, у них появляется привязанность к лицам, с которыми они объединены, и враждебность к своим противникам. И эти аффекты часто передаются их наследникам. Действительное различие между гвельфами и гибеллинами исчезло в Италии задолго до того, как эти фракции прекратили свое существование. Гвельфы поддерживали папу, гибеллины—императора; однако когда семейство Сфорца, которое было в союзе с императором, хотя и принадлежало к гвельфам, было изгнано из Милана королем ²¹³ Франции при поддержке Джакомо Тривульцио и гибеллинов, то папа вошел в соглашение с последними и они образовали союз с папой против императора.