Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Старый флагман подскочил на месте, словно хотел выпрыгнуть из носилок.
— Как? Что? — воскликнул он. — Ваша жена, сударь, была у вас все время на судне? Вы атаковали неприятеля, имея ее рядом с собой?
— Ну, конечно, — ответил Тома, — она даже надела, ради издевки над этими голландскими крысами, самое лучшее свое парчовое платье, на голову ей пошло два фунта пудры и по два фунта румян на каждую щеку!
Господин де Габаре снова улегся на носилки.
— Сударь, — сказал он просто, — королю это будет известно.
Миновав главные ворота, карета покатила по мелкому песку величественной аллеи. Тома,
Он замолчал, не зная, что сказать, или не решаясь говорить. И продолжал безмолвно смотреть на покрытую инеем чащу, на все еще зеленеющий плющ и на статуи, разбросанные кое-где по строгим уединенным аллеям.
Тогда командующий эскадрой, господин де Габаре, полулежавший в глубине кареты рядом с Тома, возобновил разговор, прерванный при въезде экипажа в королевский парк.
— Сударь мой, — сказал он с той изысканной любезностью, которую всегда проявлял к Тома, — вы приезжаете сюда впервые.
Мне крайне лестно, что на мою долю выпала честь служить вашим проводником. Мы уже в самом Сен-Жермене, и вы скоро увидите замок и террасу, всеми признаваемые за истинное чудо. 3-го сентября сего 1678 года исполнится тридцать лет с того дня, как в этих прекрасных покоях родился наш король. Хоть я и был порядочным молокососом в то уже отдаленное время, но вспоминаю это так, как будто это происходило вчера… Увы, сударь! Куда нашему времени равняться с тем! Конечно, мне и в голову не приходит осмелиться хоть сколько-нибудь критиковать блестящие действия, знаменующие нынешнее царствование. Но величие современности не изгладит из моей памяти прелести былого… Вот! Полюбуйтесь на замок, который там прячется среди лип, взгляните на террасу, к которой мы подъезжаем, и скажите мне, найдете ли вы что-либо подобное во всем мире? Но должен вам сказать, сударь, по секрету, что его величество не любит Сен-Жермена… Он предпочитает ему преплачевную местность, безводную и в то же время болотистую, под названием Версаль, ради которой Сен-Жермен рано или поздно будет покинут! Согласитесь, сударь, что это запустение будет печально и что старики вроде меня, хранящие здесь самые дорогие воспоминания молодости, будут вправе огорчиться, когда не найдут уже среди этого благородного убранства королевской роскоши и великолепия, которые вы скоро увидите…
В это время карета, круто завернув за угол пышной эспланады, остановилась. Командующий эскадрой вылез из нее, опираясь единственной своей рукой о плечо Тома, который и сам сошел вслед за ним.
— Вот мы и приехали, сударь, — сказал господин де Габаре, отпуская карету. — Как раз сюда придет сейчас король, и я буду иметь удовольствие представить вас ему, согласно его монаршего приказания. Это не замедлит случиться, так как мы не на много раньше явились, чем было назначено, а в мире нет никого, кто был бы так точен, как его величество. Ни ветер, ни дождь, ни холод, ни жара не могут помешать ему гулять каждый Божий день в своих садах и угодьях. Во
Действительно, с высоты террасы можно было окинуть взглядом несравненную по великолепию и разнообразию равнину. Широкая река чертила по ней серебристые излучины, и Тома узнал от господина де Габаре, что река эта и есть та самая Сена, которая орошает Париж. За ней, возвышаясь над лесами, виднелись деревенские колокольни. А еще дальше, за поросшей лесом горой, скрывалась столица, куда Тома приехал позавчера и благодаря которой уже два дня ходил как обалделый, — до такой степени эта столица сбила его с толку своей изумительной протяженностью, множеством встречающихся там людей и неслыханным шумом, который там творится… Поистине, даже сама Вест-Индия меньше отличалась от Сен-Мало, чем Париж…
Вдруг Тома почувствовал, что из головы у него вылетели разом все мысли, как улетает стая чаек при звуке пушечного выстрела: господин де Габаре с живостью притронулся к его плечу, прошептав одно лишь всесильное слово:
— Король!
Невольно Тома скинул шляпу. Командующий эскадрой стоял уже с непокрытой головой. Блестящий кортеж быстро выходил из замка. Там виднелись лошади, кареты, лакеи и беспорядочная толпа людей, шумно суетившихся, как бы стремящихся окружить небольшую группу великолепно разодетых вельмож, которые шли во главе кортежа в сопровождении пикета мушкетеров и конвоя его величества. Блистали красные плащи, расшитые крестами, сверкало золото галунов и позументов. Тома, глядевшему с открытым ртом и бьющимся сердцем, показалось, что солнце вдруг прорвало серую завесу облаков и рассыпало свои лучи по всему парку и дворцу.
Кортеж приближался к террасе. Тома начал различать лица. Среди придворных, шедших впереди, выделялась одна фигура, выше, плотнее и величественнее других. Тома вздрогнул, узнав надменные черты, проницательный взгляд, гордые линии носа. Это был король, совсем такой, как на изображавших его монетах и картинах, которые Тома нередко разглядывал, совершенно не предполагая, что когда-нибудь удостоится великой чести встретиться лицом к лицу с оригиналом этих портретов, самих по себе столь чтимых народом…
Король приближался. Господин де Габаре потеснился к краю террасы и должен был сделать знак Тома, который от волнения оставался в самом центре ее, как раз на пути короля. Глубокая тишина нарушалась лишь хрустом гравия под ногами идущих. Ибо ни один придворный не раскрывал рта, и даже птицы в парке, как бы из уважения к царственной особе, таинственно замолкли.
Выбрав удачный момент, находясь в шести шагах от его величества, господин де Габаре отвесил церемонный поклон. Тома, поупражнявшийся в этом деле, также поклонился, сохранив ровно столько хладнокровия, сколько надо было, чтобы не забыть, что ему надлежит в точности подражать каждому жесту старого адмирала, дабы не погрешить против этикета. И король весьма вежливо дотронулся до своей шляпы и остановился.
Остальное показалось Тома каким-то сновидением, от которого сохраняется смутное, но неизгладимое воспоминание. Господин де Габаре обратился с приветствием к королю, и из всего этого приветствия Тома не расслышал ни звука. Но когда король заговорил, он внезапно обрел слух, и каждое слово королевского ответа навсегда запечатлелось в его памяти. Король сказал:
— Мне всегда приятно видеть своих храбрых подданных, столь доблестно защищающих от всех моих врагов славу моего оружия и честь Франции.