Сочинения в двух томах. том 2
Шрифт:
Буйной этой заразе не поддался один Геноле. Не в силах, однако же, сдержать ее или хоть сколько-нибудь утихомирить беспрестанно возобновляемые безобразия, услаждавшие всех его товарищей и совершавшиеся по личному приказанию Тома, не в силах также смягчить хоть немного сердце и волю самого Тома, который, однако же, еще любил его и называл братом, но никогда уже не спрашивал у него совета и дружески с ним не беседовал, — ибо Хуана не переставала стоять между ними, — Луи Геноле замкнулся, так сказать, в своей одинокой добродетели и стал жить среди свирепой орды, начальником которой он волей-неволей должен был оставаться, как живут в миру монахи и священники, никогда не отрывающие от креста своих благочестивых взоров…
Теперь на целые дни он запирался в своей каюте помощника,
Несмотря на это и вопреки столь усердной набожности, помощник Тома оставался все тем же хорошим помощником и всегда суровым бойцом. Не было никого, кто бы так способствовал теперь, как и прежде, успеху сражений. Но стоило выиграть сражение, как он внезапно исчезал, с ужасом спасаясь от вида жестокой расправы и резни, торопясь поскорее пасть на колени перед своим распятием и молиться ему, как за палачей, так и за жертвы их…
В те же часы кровавых побед можно было, напротив, видеть, как Хуана, ублажала себя, по своему обыкновению, во время боя прогулкой среди ядер и пуль в самой гуще сражения, наслаждаясь созерцанием агонии приканчиваемых побежденных, улыбалась, облизывая острым языком своим красиво накрашенные губы, слыша вопли и рыдания страдальцев.
Она проходила, шагая среди крови и растерзанных тел, судорожно ступая в своих тоненьких башмачках, чтобы не запачкать их атласа или парчи. Она подходила к какому-нибудь умирающему, нагибалась, чтобы получше его разглядеть, и требовала, бывало, оружие, чтобы самой его добить, восхищая этим Тома, так как она была очень ловкой и сильной, и убивала, когда хотела, с одного удара. Но чаще всего она развлекалась медленной смертью своих жертв, изобретая иногда новые муки, длительные, живописные и замысловатые.
Так поступила она, ко всеобщей превеликой радости, при захвате купеческого судна из Кадиса, нагруженного индиго и кошенилью. Хотя это судно не оказало никакого сопротивления, но, конечно, послужило бы источником опасной болтовни, если бы хоть один из его матросов вышел невредимым из этой переделки. И вот в тот миг, когда собирались устранить эту опасность, Хуана, вдруг рассмеявшись, приказала корсарам выдвинуть наружу на корабле, через вырез в борту, ведущий к выходному трапу, длинную доску, наподобие сходен, — сходен, понятно, ни к чему не примыкавших, а лишь возвышавшихся над открытым морем, — затем приказала пленникам немедленно убираться по этим сходням, угрожая содрать с них живьем кожу и терзать калеными щипцами и расплавленным свинцом, если они будут мешкать. Только один заколебался и был мгновенно предан таким пыткам, что остальные поспешно бросились к сходням, предпочитая утонуть. И было очень забавно смотреть, как они тонут, так как матросы из Кадиса, хорошо плавая, долго держались
Но позже, когда покончено было с боями и сечами, когда призовые суда, должным образом разграбленные, начисто очищенные от своего экипажа и, наконец, подожженные, отходили по воле ветра и удалялись в ночь, наподобие огромных блуждающих факелов, озаряя море, прежде чем в него погрузиться, — тогда хмельная, пьяная пролитой кровью, со сладострастно раздраженными до предела нервами, Хуана, с внезапным нетерпением поспешно удалялась в свою каюту, бросив быстрый взгляд на Тома, служивший одновременно призывом и повелением…
И не было случая, чтобы Тома ослушался этого повеления…
В такие вечера победоносный и тоже опьяненный своей победой «Горностай» спешно выбирался в открытое море, — где нечего было больше опасаться, — и затем, в случае хорошей погоды, что почти всегда бывает в этих краях, вверялся океану, убрав все паруса, подняв на мачты тридцать огней из страха перед абордажем и принайтовив румпель, чтобы ни одному матросу не надо было беспокоиться насчет курса, вахты и маневрирования. И если какие-нибудь суда, проходя неподалеку, замечали вдруг этот вынырнувший из ночной тьмы или тумана странный корабль, весь освещенный, с которого неслись громкие крики, песни, смех и богохульства, — весь галдеж ста двадцати пьяных пиратов, продолжавших пить, играть и вопить до зари, — то перепуганные эти суда поспешно поворачивали и спускались до полного бакштага, чтобы скорей бежать, вообразив, что увидели призрачный корабль Летучего Голландца и его проклятую команду, которую даже ад, как известно, отказался принять…
В лето господне 1683-е, к концу весны, случилось, что капитаны-флибустьеры, Граммон, Ван Хорн и Лоран задумали напасть на город Веракрус, что в переводе значит «Истинный крест». Этот город, расположенный у Мексиканского залива, служит столицей королевства Новой Испании и является великолепным городом, построенным целиком из прекрасных тесаных камней, со множеством дворцов, особняков, садов, а также со множеством подвалов, и складов, и различных пакгаузов, в которых богатые испанцы бережно хранят свои сокровища. Бесспорно, взятие такого города могло сторицей возместить Флибусте неудавшееся прошлогоднее предприятие, направленное против Пуэрто-Бельо, когда панамский флот рассеял авантюристов, собравшихся ради этого похода у островов Святого Провидения, — неудача, за которую, впрочем, Тома-Ягненок отомстил, как уже известно, разгромив авангард этого же флота.
И на этот раз договор был подписан на острове Вака все по той же причине, — губернатор Кюсси, как и прежде, старался отбить у Флибусты охоту к грандиозным экспедициям… Мало того, сделавшись снова весьма придирчивым, он опять, как и прежде, начал упорно отказывать в выдаче всяких указанных грамот и каперских свидетельств и даже, из страха, что их дурно используют, простых разрешений на охоту и рыбную ловлю, облегчавших флибустьерам приобретение ими пороха, свинца и всяких боевых припасов. К тому же, дело было серьезное, четыре тысячи старых солдат стояли гарнизоном в Веракрусе, пятнадцать тысяч пехоты и кавалерии, расквартированных в окрестностях, могли в случае надобности явиться на помощь городу, потратив на это не больше полусуток. Капитан Граммон, главнокомандующий экспедиции, пожелал поэтому заручиться содействием всех доблестных людей, какие только могли к нему примкнуть, и, несмотря на такой большой приток народа, потребовал от каждого соблюдения строжайшей тайны.
Начальники-флибустьеры, держа военный совет перед тем, как сняться с якоря, были поэтому крайне удивлены весьма неожиданным появлением, прервавшим их в самый разгар обсуждения, господина де Кюсси Тарен, собственной персоной, который, Бог его знает каким образом, пронюхав все, совершенно неожиданно покинул свою резиденцию на Тортуге и отправился лишний раз сказать капитанам Флибусты, до какой степени он не одобряет этого нового воинственного проекта и какова на этот счет королевская воля, с каждым днем все более решительная и гневная.