Сочинения в двух томах. том 2

Фаррер Клод

— Смотри на здоровье! — сказал он.

Упоминание Божьей Матери достаточно успокоило его сомнения насчет возможной греховности таких языческих действий. Геноле, напротив, враждебно относившийся ко всякому колдовству, поспешно отступил под самый навес соседнего дома и бросал на гадалку подозрительные взгляды.

— О! — воскликнула та, рассматривая вблизи широкую ладонь корсара, — вот уж подлинно знатная рука, добрый мой господин!

Она ее трогала концами своих пальцев, иссохших, как у старого трупа, поворачивая ее во всех направлениях и под всеми углами зрения.

— Я тут вижу много сражений, много побед и много славы, а также

много золота и серебра… О! Возможно ли иметь такое счастье и преуспевать чуть ли не во всех предприятиях?.. А! Впрочем… позвольте… вам надо остерегаться брюнета… иностранца, падкого до разврата… вам надо беречься этого человека и беречь от него и свою хозяйку…

Тома размышлял, нахмурив брови.

— Иностранца? — спросил он.

— Ну да! — молвила старуха, — пройдоху, египтянина, цыгана, сарацина, кто его знает! И все же красивого малого, без сомнения… Берегитесь же его, это необходимо… Это здесь написано очень ясно…

— Дальше!

— Дальше… погодите-ка… Дальше… Эх, что же это мне мешает видеть ясно дальше?

Она вдруг выпустила руку, отскочила от Тома на небольшое расстояние и подняла на него внезапно встревоженный взгляд.

— В чем дело? — спросил удивленно Тома.

— Увы! — сказала она, — увы! Милости и пощады, если я завралась! Это не по моей вине… Это верно здесь написано… взгляните-ка сами: тут как будто бы облако какое, красное облако…

— Да что же, наконец?

— Кровь… Она сгорбилась и испуганно закрыла локтем голову. Тома, ожидавший худшего, разразился смехом.

— Кровь? — повторил он, — кровь у меня на ладошке? Черт побери! Да если бы ты и не увидела этого, старуха, так только сослепу. Я ее пролил больше, чем полагается, за своего короля. Не бойся и гляди сквозь это знатное облако. Что ты там видишь?

Но старуха отрицательно качала головой.

— Другая кровь, — сказала она, — не такая, как вы говорите, совсем другая.

— Ба! — воскликнул Тома, — а какая же?

Она снова взяла его руку, несколько ее наклонив.

— Кровь, — сказала она решительно, — кровь кого-то, кровь кого-то, кто здесь близко от вас… совсем близко, тут…

Тома невольно окинул взглядом пустынную улицу. Нигде не видно было ни одной живой души. Один лишь Геноле стоял здесь под ближайшим навесом. Тома проглотил слюну и снова храбро расхохотался.

— Тут, близко? — насмешливо воскликнул он. — Тут не много видно народа! Ну-ка, старая, надень очки и оставь в покое эту кровь, которая меня мало трогает. Продолжай! Что ты там еще видишь?

Немного успокоившись, она снова стала смотреть, подняв широко раскрытую руку и держа ее вертикально пальцами вверх.

— Ой! — бормотала она, все еще дрожа, — ой, кровь путает все знаки… Нет, погодите, становится понятнее… Вот, поглядите-ка еще, смотрите сами: вот эта извилистая борозда, такая глубокая и красная, которая проходит отсюда и до сих пор, — ну, так это как бы вылитая ваша судьба, — вы сами, иначе говоря…

Он наклонил голову и прищурил глаза, стараясь получше рассмотреть эту таинственную извилину, полную таких откровений…

— Я? — сказал он наконец. — Я? Это я сам, эта смешная извилина, которая ползет здесь изломами по моей ладони? Ну, ладно! В таком случае смотри же как следует и говори, — куда же, в конце концов, я приду по этой извилине?

В то время, как он произносил эти слова, старуха, все еще пристально разглядывавшая руку, вдруг задрожала и лицо ее исказилось, как бы испуганное неожиданным ужасным

видением. Тома переспросил ее снова. Она, отвечая, начала заикаться, и голос ее, совершенно переменившись, стал глухим и невнятным.

— Очень высоко… — произнесла она.

— Очень высоко? — повторил Тома, инстинктивно взглянув на крыши. — Куда же это, очень высоко?

Она повторила без всяких объяснений:

— Очень высоко…

Шутя он спросил:

— К трону, стало быть?..

Она вся изогнулась, вдавив голову в плечи.

— Выше, — сказала она, — еще выше…

Удивившись этому, Тома повернулся к Луи с вопросительным взглядом. Но тут колдунья, у которой теперь стучали зубы, — от подлинного или поддельного ужаса, — вдруг бросилась в бегство, улепетывая так быстро, словно за ней по пятам гнались все черти ада…

Тома, впрочем, ее не преследовал.

— Глупости и ерунда, — сказал он только, очень разочарованный. Он снова взял под руку молчаливого Геноле, и они пошли, опираясь друг о друга с братской нежностью.

Десять дней спустя, когда они снимались с якоря, вышеописанная нищая колдунья с улицы Трех Королей, которую они, впрочем, больше не видели, а также и ее пророчество, столь необычайное, совершено вылетели у них из головы. И больше уж туда не возвращались довольно долгое время…

Книга третья

РЫЦАРИ ОТКРЫТОГО МОРЯ

I

В этот день «Горностай» отдал якорь в порту Тортуги. И тут же неподалеку стоял на якоре бриг, который именовался «Летучим Королем» и имел в качестве капитана флибустьера Эдуарда Бонни, по прозванию Краснобородый. Так что положение вещей как будто бы совсем не изменилось со времени первого прихода Тома в Вест-Индию, хотя приход тот произошел целых семь лет тому назад. И сам Тома, беседуя, как и во время оно, в той же кают-компании, с тем же Краснобородым, мог бы впасть в ошибку и подумать, что какая-то тайная магия перенесла его в самый разгар былых времен, если бы Краснобородый, собственной персоной, как только они осушили стаканы в честь своей встречи, не постарался поскорее разрушить столь поэтическую и романтическую иллюзию, доставив своему старому товарищу и Брату Побережья много доказательств того обстоятельства, — которое он, впрочем, считал плачевным и пагубным, — что они действительно живут в лето Господне 1679-е, а уж не в лето Господне 1672-е.

— Как же так? — спросил Тома, ничего не понимая. — Разве разница так уж велика? Какого черта нам беспокоиться, мне и тебе, что мы стали постарше, чем тогда? На таких ребят, как мы, возраст не влияет. И клянусь тебе, что я чувствую ровно столько же, как и раньше, твердости в поступи и меткости в стрельбе, к тому же еще чертовски длинные клыки!

— Алло, — крикнул Краснобородый, хлопая его по ляжкам со всего маху, — алло, товарищ! Вот таким я тебя люблю! Пропади я пропадом, если в недалеком будущем мы с тобой не отправимся вместе всадить эти проклятые длинные клыки в какую-нибудь испанскую шкуру! И сопляк тот, кто отречется! А все-таки ты уж мне поверь, внучок: теперь не то, что прежде, — далеко нет, — как ты сам скоро увидишь… Матрос, поистине я знавал время, когда Тортуга была кое-чем и когда Флибуста тоже кое-что собой представляла. Ну а очень скоро я узнаю время, когда Флибуста обратится в ничто, а Тортуга — в еще того меньше!.. Да! И пусть изъест им оспой все их потроха, требуху, всем тем, кто послужил этому причиной!