Сочинения в трех томах. Том 2
Шрифт:
Такова была грустная история, которую однажды поведала Коралия Бельвалю, когда они прогуливались по саду. Но как ни сравнивали они свои жизни, ничего не давало ключа к разгадке тайны. Не было ни одного имени, которое было бы известно им обоим, и Бельваль с Коралией терялись в догадках, размышляя, что могли значить половинки аметиста и их фотографии в медальоне и в альбоме.
— Ну, медальон… Это еще можно объяснить, — говорил капитан. — Эссарец мог вырвать его из руки человека, которого он убил. Но альбом? Ведь его нашли зашитым во внутреннем
Оба некоторое время молчали. Потом Патриций спросил:
— А Симон?
— Симон всегда жил здесь.
— И когда была жива ваша матушка?
— Нет, он появился через год или два после ее кончины. Эссарец поселил здесь Симона, чтобы тот присматривал за домом.
— Он был секретарем Эссареца?
— Я никогда точно не знала, какую роль он играл при нем. Секретарь?.. Нет. Его поверенный?.. Тоже нет. Они почти не разговаривали. Раза два или три он приезжал к нам в Салоники. Я помню один из его приездов. Я была еще ребенком и слышала, как Симон что-то резко выговаривал Эссарецу и, кажется, даже угрожал ему.
— За что?
— Не знаю. Я не знаю ничего, что касается Симона. Он жил очень замкнуто и почти все время проводил в саду, ухаживая за цветами. Время от времени он нанимал двух помощников.
— Чью же сторону он держал, как вы думаете?
— Право, не знаю. Мы никогда с ним не разговаривали, хотя мне иногда казалось, что из-под темных очков его глаза следили за мной. В последнее время он почему-то взял за правило сопровождать меня до лазарета и по дороге был внимателен и услужлив до такой степени, что я спрашивала себя…
После минуты колебания Коралия продолжала:
— Мне пришла одна мысль… Вы ведь не знаете, почему я поступила именно в тот лазарет, где вы лежали? Меня привел туда Симон… Он знал, что я хочу поступить в какой-нибудь лазарет, и указал мне на ваш. Припомните, что фотографии, которые нашли в медальоне, изображают меня в костюме сестры милосердия, а вас в форме офицера. Фотографии могли быть сделаны только в лазарете… А там никто не бывал из посторонних, кроме него. И потом… Периодически приезжая в Салоники, он видел меня и ребенком, и подростком, и девушкой, так что и те фотографии могли быть сделаны им… Итак, если предположить, что у него был товарищ, который в свою очередь следил за вашей жизнью, то, возможно, что именно он и был тем таинственным другом, который послал вам ключ от сада…
— Вы думаете, что этот таинственный друг — Симон? — живо воскликнул капитан. — Немыслимо!
— Почему же?
— Да потому, что тот друг умер. Тот, кто желал соединить нас с вами, кто послал мне ключ от сада и позвал меня к телефону, чтобы открыть мне правду, убит… В этом не может быть никакого сомнения. Я слышал хрип человека, которого душили.
— Вы так уверены?
— Совершенно уверен. Не сомневаюсь в этом ни на минуту… Тот, кого я называю нашим таинственным другом, умер прежде, чем довершил начатое. Его убили, а Симон жив!
И помолчав, он добавил:
— И, кроме того, его голос совсем не походил на голос Симона…
Они сидели на скамейке, наслаждаясь теплыми лучами апрельского солнца. С куртин доносился аромат левкоев, нежно пахли расцветающие каштаны.
Внезапно Коралия, во власти какого-то чувства, сжала руку Бельваля. Повернувшись, он увидел, что ее глаза полны слез.
— Что случилось, Коралия?
Голова молодой женщины склонилась, и ее щека коснулась плеча капитана. Патриций не шевелился, наслаждаясь близостью любимого существа.
— В чем дело? Что с вами?
— О! — прошептала она. — Это так странно… Посмотрите на эти цветы, Патриций…
На клумбах благоухали пестрые весенние цветы. Середину одной из них покрывал ковер желтых и красных левкоев.
— Посмотрите хорошенько… Видите, посредине буквы…
И действительно, извиваясь лентой среди зелени, цветы составляли слова «Патриций и Коралия».
— Да, странно, — только и смог прошептать Бельваль.
Чьи-то руки с трогательной заботливостью соединили их имена.
Коралия выпрямилась и прошептала:
— А ведь за цветами ухаживал Симон…
— Да, — ответил он неуверенно. — Но все же я остаюсь при убеждении, что наш друг умер… Симон, быть может, знал его и поддерживал с ним отношения и поэтому должен знать многое. Как жаль, что несчастный старик лишился рассудка! Он мог бы направить нас на истинный след…
Часом позже, когда солнце уже садилось, им встретился Демальон.
— Я нашел нечто, чрезвычайно любопытное и касающееся вас обоих, — сказал он.
Он провел их в конец террасы, находящейся перед нежилой частью дома, примыкавшей к библиотеке. Там их ждали двое агентов с лопатами в руках.
— Во время поисков, — продолжал Демальон, — мы сняли плющ, обвивавший балюстраду. И мое внимание сразу же привлекло одно место в стене, длиною в несколько метров. Оно было замазано глиной, очевидно, позже, чем вся остальная часть стены. Я приказал снять слой глины, и под ним оказался другой. На нем мелкими черными камешками были выложены имена «Патриций» и «Коралия»… Что вы обо всем этом скажете? Судя по тому, как разросся плющ, с тех пор минуло, по крайней мере, лет десять.
— Десять лет, — задумчиво повторил капитан, когда они снова остались одни. — Десять лет… Это, стало быть, было в то время, когда вы еще не были замужем и жили в Салониках и в сад не входил никто, за исключением Симона… и тех, кто желал сюда проникнуть…
И после минутного молчания добавил:
— И среди них мог быть ваш неизвестный друг, который теперь умер… И Симон знает правду о нем…
И тут они увидели Симона, который брел по саду с озабоченным видом, бормоча что-то себе под нос. Шея его была закутана шарфом, и он по-прежнему не расставался с темными очками. Бельваль решил попытаться расспросить старика и окликнул его, но тот даже не узнал капитана.