Сочинения в трех томах. Том 3
Шрифт:
Нетвердой походкой Вероника пошла прочь. Снова перед нею, как и везде на острове, была тайна, и женщина преисполнилась решимости всеми силами избегать соприкосновения с этой тайной до тех пор, пока ей не удастся уехать с Сарека.
Начинавшаяся на поляне тропинка проходила мимо крайнего справа дуба, в который когда-то явно ударила молния, поскольку от него остался лишь ствол да несколько сухих ветвей.
Пройдя немного по тропинке, Вероника спустилась по каменным ступеням, пересекла лужайку с четырьмя рядами менгиров на ней и вдруг встала как вкопанная, тихо охнув от восхищения и изумления перед открывшейся ей картиной.
— Цветы Магеннока, — прошептала она.
Два последних менгира средней дорожки, по которой она шла, возвышались, словно столбы ворот, открывавшихся на восхитительное зрелище: несколько каменных ступенек спускались к прямоугольной площадке метров в пятьдесят длиною, а по бокам ее, как колонны в древнем храме, стояли менгиры одинаковой высоты, расположенные на равном расстоянии друг от друга. Неф и приделы этого храма были выложены большими гранитными плитами неправильной формы, кое-где растрескавшимися; растущая из щелей трава обрамляла их точно так же, как свинцовые переплеты обрамляют стекла церковных оконниц.
А посередине площадки, в небольшом квадрате, вокруг древнего каменного распятия росли цветы. Но что это были за цветы! Невообразимые, фантастические цветы, цветы из сновидений, цветы из сказки, цветы, размерами своими не шедшие ни в какое сравнение с обычными.
Все они были знакомы Веронике, однако их великолепие и величина вызывали известную робость. Там были цветы самых разных сортов, но всего лишь по нескольку штук каждого сорта. Это выглядело как букет, составленный таким образом, чтобы объединить в себе все цвета, ароматы и формы.
Но самым необычным было другое: цветы, которые обычно распускаются не одновременно, а даже в разные месяцы, росли и цвели здесь все вместе! Эти многолетние цветы, бурный рост и цветение которых длится не более двух-трех недель, выросли и распустились словно в один день — тяжелые, яркие, пышные, гордо несущие свои головки на крепких стеблях.
Там были традесканции, лютики, водосборы, кроваво-красная лапчатка, ирисы лиловее епископского облачения. Росли на этой клумбе дельфиниум, флоксы и фуксии, волчий корень и будра.
И над всем этим — о, в какое же волнение пришла молодая женщина! — над этой сверкающей клумбой, на чуть приподнятом бордюре, окружавшем распятие, голубели, белели, лиловели, тянулись вверх, словно желая прикоснуться к телу Спасителя, цветы вероники…
Молодая женщина чуть было не лишилась чувств. Она подошла ближе и на прикрепленной к пьедесталу маленькой табличке прочла: «Мамины цветы».
В чудеса Вероника не верила. Да, ей пришлось признать, что цветы — удивительные, совершенно необычные для этих краев. Но она никак не хотела поверить, что все это можно объяснить лишь какими-то сверхъестественными причинами или волшебными ухищрениями, секрет которых был известен Магенноку. Нет, здесь должно быть нечто другое, возможно, даже не очень-то и замысловатое, в чем и заключена суть этого явления.
А между тем посреди столь языческой декорации, в самой сердцевине чуда, словно появившегося на свет только благодаря его присутствию, среди моря цветов стоял Христос, а цветы, казалось, приносили ему в дар свои краски и запахи. Вероника преклонила колени…
Следующие два дня Вероника снова приходила к Цветущему Распятию. Но теперь тайна, окружавшая это место, дышала прелестью, и сын ее играл в ней роль, которая позволяла думать о нем перед цветами вероники без ненависти и отчаяния.
Однако на пятый день Вероника увидела, что запасы еды подходят к концу, и к вечеру спустилась в деревню.
Там она обнаружила, что большая часть домов не заперта, — настолько их владельцы были уверены, уезжая, что вернутся и в следующий раз заберут с собою все необходимое.
Сердце у Вероники сжалось, она не осмелилась войти ни в один из домов. На подоконниках стояли горшки с геранью. Внушительных размеров часы с медным маятником продолжали отсчитывать время в пустых комнатах. Вероника пошла дальше.
Под навесом неподалеку от пристани она заметила ящики и мешки, привезенные Онориной в лодке.
«Ну и ладно, — подумала она, — с голода я не умру. Еды здесь хватит не на одну неделю».
Она сложила в корзину шоколад, бисквиты, несколько банок консервов, рис, спички и уже собралась было возвращаться в Монастырь, когда в голову ей пришла мысль прогуляться к другому концу острова. А корзину она заберет на обратном пути.
Тенистая дорога вела на плоскогорье. Пейзаж показался Веронике таким же, как в уже знакомой части Сарека. Те же песчаные равнины, нигде ни поля, ни выгона для скота, те же купы древних дубов. И здесь остров к концу сужался, и по обеим его сторонам виднелось море да вдалеке — берег Бретани.
И здесь от скалы к скале тянулась ограда какой-то усадьбы — с виду заброшенной, с длинным полуразвалившимся домом, службами с залатанными крышами и грязным, захламленным двором, где валялись старое железо и кучи хвороста.
Вероника уже решила поворотить назад, как вдруг в замешательстве остановилась. Ей показалось, что она слышит чей-то стон. Она насторожилась, и в полной тишине до нее донесся тот же звук, но на этот раз более отчетливый, затем раздались жалобные крики, мольбы о помощи. Голоса были женские. Но разве остров покинули не все его обитатели? Вероника обрадовалась, что она на Сареке не одна, но к ее радости примешивались огорчение и испуг: неужели события вновь вовлекут ее в череду смертей и ужаса?
Насколько она могла судить, звуки доносились не из дома, а из служб, расположенных с правой стороны двора. Вход в него преграждала лишь калитка; Вероника толкнула ее, и старое дерево громко заскрипело.
Крики зазвучали с удвоенной силой. Там явно услышали скрип калитки. Вероника прибавила шаг.
Если крыша служб кое-где подгнила, то стены выглядели толстыми и прочными, старые двери были укреплены железными полосами. Именно в одну из этих дверей и стучали изнутри, крики же становились все настойчивее: