Сочинения. Том 2
Шрифт:
Стеллинский в свою очередь говорил, не слушая лейтенанта, о медицине. Вино выказало страсти обоих — как обозначает оно в хрустале незаметные дотоле украшения.
— Должно начать леченье прохлаждающими средствами, — говорил он, зевая, — кремор-тартар… маг-мадера… потом пиявки, потом можно последовать совету славного римского врача Анахорета, который резал руки и ноги, чтоб избавить от бородавок, и сделать ам-пу-та-цию да тереть против сердца чем-нибудь спир-ту-о-зным!..
Сын Эскулапа был поражен Морфеем в начале речи — участь, грозившая слушателям, если б они были тут. Голова его упала на грудь, руки повисли, и он начал материально доказывать, что, согласно с мнением нашего знаменитого корнеискателя, русский глагол «спать» происходит от слова «сопеть».
Но прежде чем лейтенант кончил говорить, а лекарь начал храпеть, дверь каюты распахнулась с треском: в нее вбежал вахтенный мичман, бледен, испуган.
— Нил Павлыч, — сказал он, задыхаясь, нас дрейфует [77] .
77
Тащит с якорем.
— Людей наверх, пошел все наверх! — крикнул лейтенант таким голосом, что он мог бы разбудить мертвых.
С этим словом он кинулся на шканцы без шапки и без шинели, — там уже заменявший его лейтенант хлопотал, как помочь горю. Окинув опытным взором море и небо, Нил Павлович увидел, что с погодою шутить нечего. Крутые, частые валы с яростью катились друг за другом, напирая на грудь фрегата, и он бился под ними как в лихорадке. Сила ветра не позволяла валам подыматься высоко, — он гнал их, рыл их, рвал их и со всего раската бил ими как тараном. Черно было небо, но, когда молнии бичевали мрак, видно было, как ниже, и ниже, и ниже катились тучи, будто готовясь задавить море. Каждый взрыв молнии разверзал на миг в небе и в хляби огненную пасть, и, казалось, пламенные змеи пробегали по пенистым гребням валов. Потом чернее прежнего зияла тьма, еще сильнее хлестал ураган в обнаженные мачты, крутя и вырывая верви, свистя между блоками.
— Пошел на брасы, на топенанты [78] ; ходом, бегом! Надо обрасопить [79] реи вдоль судна. Задержал ли якорь? Есть [80] . Слава Богу! Г<осподин> шкипер! разнесен ли канат плехта? [81] Может, надо лечь фертоинг [82] . Сдвоить стопора на даглисте… очистить бухты! [83] Послать топор к правой кран-балке; если крикну: «Отдай!» — разом пертулин [84] пополам. Г<осподин> мичман! вы эполетами отвечаете, если рустов [85] отдадут рано… не забудьте участи «Фалька» [86] . Драй, драй, бакштаги в струну вытягивай! Ну, молодцы, шевелись, поплясывай! Не то я вас завтра в ворсу истреплю! Гей вы, на марсах! все ли исправно у вас? Ага! стеньги хрустят? Эка невидаль! Треснут — так на зубочистки годятся! Боцмана! осмотреть кранцы [87] : чтоб ни одно ядро не трону лось, — теперь некогда играть в кегли. Крепко ли задраены порты? [88] Г<осподин> штурман, много ли фут по лоту? Сто двадцать… лихо!.. Гуляй, душа! Далеко еще килю до рачьей зимовки!
78
Снасти, коими поддерживаются и обращаются реи.
79
Поворотить.
80
На морском языке естьзначит да, исполнено.
81
Плехт — один из больших якорей, даглист — немного менее.
82
На два якоря.
83
В кольца сложенные снасти.
84
Веревка, на которой висит якорь.
85
Цепь, поддерживающая якорь в горизонтальном положении.
86
Бриг «Фальк» погиб оттого, что якорь долго висел вертикально и, качаясь, прошиб лапою скулу судна.
87
Места, где лежат ядра.
88
Ставни амбразур.
Так или почти так покрикивал Нил Павлович, прибавляя к этому, как водится, сотни побранок, которые Николай Иванович Греч сравнил с пеною шампанского. Он, казалось, попал в родную стихию: осматривал все своим глазом, успевал сам везде, и матросы, ободренные его хладнокровием, работали смело, охотно, но безмолвно, при тусклом свете фонарей. Порой, когда над головами их разражался перун, подвижные купы их озарялись ярко и живописно — будто сейчас из-под мрачной кисти Сальватора, и только мерный стук их бега, только пронзительный голос свистков мешался с завыванием бури и с тяжелым скрипом фрегата.
— Ай да ребята, спасибо! — сказал Нил Павлович, потирая от удовольствия руки. — За капитаном по чарке! Теперь дуй — не страшно, мы готовы встретить самый задорный шквал, откуда б он к нам ни пожаловал. Хорошо, что я не послушал вас, — продолжал он, обращаясь к подвахтенному лейтенанту, — и спустил заранее брам-стеньги [89] : их бы срезало, как спаржу. Я, правда, с вечера предвидел бурю: солнце на закате было красно, как лицо английского пивовара, и синие редкие тучки, будто шпионы, выглядывали из-за горизонта; признаюсь, однако, не ждал я никак такого шторма: все ветры и все черти спущены, кажется, теперь со своры… того и гляди, что сорвет с якоря и выкинет на финский берег по клюкву.
89
Самые верхние части мачт.
— Шлюпка идет! — раздалось с баку.
— Скажи лучше, тонет, — вскричал с беспокойством Нил Павлович. — Кому это вздумалось искать верной погибели? Опрашивай!
— Кто гребет?
— Матрос.
— С какого корабля?.. Есть ли офицер?
Шум бури и волнения мешал расслышать ответы…
— Кажется, отвечают: «Надежда», — закричали на баке [90] .
— Ослы! — загремел Нил Павлович, который в это время вскочил на фор-ванты [91] , чтобы лучше рассмотреть шлюпку. — Разве не видите вы двух фонарей на водорезе? [92] Это наш капитан. Изготовить концы, послать фалрепных [93] с фонарями к правой!
90
При опросе: есть ли офицер? — с шлюпки, когда в ней командир судна, отвечают именем судна. Бак — нос судна.
91
Лестницы веревочные у передней мачты.
92
Отправляя гребное судно на берег, условливаются взаимно о числе и месте фонарей, чтобы ночью можно было опознать и найти друг друга.
93
Веревки для всходящих на лестницу (трап) корабля.
Долгая молния рассекла ночь и оказала гонимую бурею шлюпку, с изломанной мачтой, с изорванным парусом. Огромный вал нес ее на хребте прямо к борту, грозя разбить в щепы о пушки, — и вдруг он опал с ревом, и мрак поглотил все.
— Кидай концы! — кричал Нил Павлович, вися над пучиною. — Промах! Другой! Сорвался… Еще, еще!
Новая молния растворила небо, и на миг видно стало, как отчаянные гребцы цеплялись крючьями и скользили вдоль по борту фрегата.
— Лови, лови! — раздавалось сверху, и многие веревки летели вдруг; но вихорь подхватывал их, и они падали мимо.
— Боже мой! — вскричал Нил Павлович, сплеснув руками, — они погибли..
Но они не погибли; их не унесло в открытое море. Один багор удачно вцепился в руль-тали [94] , и по штормтрапу с горем пополам взобрались наши пловцы, чуть не утопленники, на ют(корму). Пустую шлюпку мигом опрокинуло вверх дном, и через четверть часа на бакштове [95] остался лишь один обломок шлюпочного форштевня [96] .
94
Снасти у руля, снаружи висящие.
95
Вервь, на которую вяжут шлюпки за кормою.
96
Носовая основа.
— Ты жив, ты спасен, друг мой, брат мой картечный! — говорил добрый Нил Павлович, задушая в объятиях капитана. — Как не грех тебе пускаться в такую бурю! Сорвись последний крюк — и ты бы отправился делать депутатский осмотр карасям.
Но вдруг он вспомнил долг подчиненности — отступил на два шага и преважно начал рапортовать о состоянии судна и команды. В этой сцене было много забавного и почтенного вместе. Глядя тогда на Нила Павловича, вы бы сказали: «Он прекрасный человек, он достойный солдат!» Вы бы поручились за него, что он не изменит ни одному благородному чувству, как не преступит ни одной причуды службы.