Сочинения
Шрифт:
хотя, по–видимому, верующих и не социалистов в народе больше.
вы всех не опрашивали. По глазомеру же не социалистов и верующих в народе больше.
Комсомолец. Вы, товарищ, меня сбиваете.
О т е ц. И не думаю сбивать. Я лишь указываю вам, что вы тоже верующий, только не в Бога.
Равным образом неправильно огульное обвинение верующих и духовенства в ненависти к народу.
Комсомолец. А вы, товарищ, несознательный. Знаем мы этих верующих! Каждый поп не о Боге, а о пузе своем думает. Небось, как прижали их хорошенько, так и завопили: «веруйте в Бога, а нам несите денежки!» А кто при царизме угнетал народ? А что интеллигенция–то в Бога заверила, так
О т е ц. И тут–то вы только переиначиваете слова христианской молитвы, которые, наверно, так переиначенными прочли на Литейном.
Комсомолец. На проспекте Володарского, товарищ. Вы, хоть и в тюрьме, а декретов рабоче–крестьянской власти не нарушайте. Написано «Володарского», так и говори «Володарского». И Боженьку своего с маленькой буквы пиши.
Отец. Чего вы взъелись–? Сами же в тюрьме сидите.
Комсомолец. Я, знаете, по партийному делу.
Отец. По партийному или не по партийному, а сидите. Не я с вами, а вы со мной разговор начали. Так уж и меня послушайте.
Комсомолец. Спать пора, товарищ! Чего там слушать!
Факты говорят о противоположном.
Отец. Вот возьмите–ка мою папироску. — Вы ошибаетесь, думая, будто цари и попы о народе не думали. Наверно, думали, раз народу жилось лучше, чем сейчас. Забота измеряется делами, а не словами, да прокламациями. И не справедливо, что все попы и все верующие — враги народа. Многие верили и верят искренно, а не по личному интересу.
Комсомолец. Конечно, есть несознательные.
Отец. Опять вы за свое. Не хотите вы видеть хороших людей! Мало ли епископов, монахов, священников кровью своею заплатило за веру, а не за контрреволюцию. Ведь оттого что вы меня назовете контрреволюционером, я им еще не сделаюсь. А вы всякого готовы считать контрреволюционером. А как умирали многие священники! Иные благословляли убийц и молились за них. Один священник, уже старик, когда расстреливали через десятого, сам стал на место молодого. Какая уж тут контрреволюция! Вы этих случаев не знаете, потому что знать не хотите. Я же видел священников и в городе и в деревне, которые в 19–ом году голодали вместе со своей паствою и делились с нею последним куском, да еще находили в себе силы утешать и ободрять других. И во время революции и до революции много было среди духовенства людей хороших и даже праведных. Есть много и теперь.
Комсомолец. Я же сказал, товарищ, что есть несознательные.
С другой стороны, нравственный уровень верующего еще ничего не дает для опровержения его веры.
Отец. Как у вас язык поворачивается так их называть! Но как бы вы их ни называли, вы не станете отрицать, что они не по личной выгоде, а искренно верят в Бога. Скажите. — Коммунисты хотят добра народу? — А есть ли среди них плохие люди или все они ангелы?
Комсомолец. Везде есть шкурники.
Отец. Отчего же нельзя быть плохим людям и среди верующих? А легче ли сейчас живется народу, чем до революции? Бунтов нет? Расстрелов нет?
Комсомолец. Это временно, знаете. Борьба со всемирным капиталом.
О т е ц. С капитализмом, хотите вы сказать. Без капитала–то и коммунизм не обойдется.
Комсомолец. Ну, нет! Без капитала мы обойдемся.
Отец. Попробуйте. — Временно или нет, а при коммунизме живется плохо. Худых же людей среди коммунистов немало. Может быть, конечно, что всегда худых людей будет больше, чем хороших. Может быть, всякая власть всегда будет руководствоваться интересами тех, у кого она в руках, по крайней мере — до некоторой степени. Но из того, что среди коммунистов есть «шкурники», по вашему не следует, что коммунизм — ложь. Почему же из того, что многие верующие были плохими людьми и часть духовенства чрезмерно заботилась о себе, должно следовать, что нет
А поскольку вера необходимо выражается в делах, вывод получается не в пользу коммунистической веры, но в пользу христианства.
Бога? Даже если бы все верующие (чего на самом деле нет) были людьми худыми и думали только о себе, на основании этого нельзя бы еще было сказать, что вера их ошибочна.
Комсомолец. Какая же это вера, которую держат за пазухой!
Отец. Верно — плохая и слабая, мертвая, так как вера без дел мертва, о чем и в Евангелии написано. Но то же самое можно сказать и о коммунизме, да еще в большей степени. Хороших дел он еще не наделал, и сомнительно, что наделает, все же, что сделали коммунисты, хуже, чем дела старого режима. А потом — видно — не совсем плоха православная вера, если были и есть в ней праведники и мученики. Если вы хотите опровергнуть веру в Бога тем, что она буржуазна, — вы должны отвергнуть и коммунизм, потому что он–то несомненно буржуазного происхождения. Если вы опровергаете веру в Бога тем, что верующие поступали и поступают плохо, не по–христиански, то же самое в еще большей мере должно быть применено к коммунизму. Если же вы ссылаетесь на то, что коммунизм — вера пролетарская или народная, так это неверно. На самом деле христианство появилось не в среде буржуазии. Первые христиане не были ни помещиками, ни капиталистами, а вышли из народа и жили в народе.
Комсомолец. У нас не первые.
Отец. Что же из этого следует? — Надо стать не коммунистами, а настоящими христианами; и стать по–христиански, по правде, а не с помощью насилий, убийств и революций. Попытка совсем перестать быть христианами, т. е. сделаться коммунистами, к добру не привела. Во всяком случае, из того, что мы, христиане, испортились, не следует, что нет Бога. Где же ваше «множество» причин не верить в Него? Если бы их было много, вы бы могли указать хоть одну. А то вы ссылаетесь только на вашу коммунистическую веру. Вы верите, что коммунисты правы; верите, так как никто вам этого не доказал и никого вы о доказательствах не спрашивали. Вы верите, что коммунисты хотят народного блага и осуществят свое хотение. В своей вере вы почему–то не сомневаетесь, хотя она происхождения буржуазного, но, сваливая с больной головы на здоровую, обвиняете в буржуазности — и несправедливо обвиняете — веру христианскую. Вы верите, что ваша вера — народная, хотя даже большинства пролетариата не спросили, во что он верит. Тех же, кто 301 не разделяет вашей веры, вы считаете «несознательными», хотя бы они были в тысячу раз образованнее и нравственно лучше, чем все ваши коммунисты, вместе взятые. Где же доказательства вашей «сознательной» веры?
Комсомолец. Да, отвяжитесь, товарищ! Надоело мне с вами язык–то чесать. Вы самых простых вещей не понимаете. Нет у вас, знаете, пролетарского сознания: и за дело вас в тюрьму посадили.
О т е ц. А вас?
Последний вопрос «отца» прозвучал уже «в пространство», так как комсомолец сердито встал и удалился, что–то негромко бормоча себе под нос — может быть, он был смущен, а может быть — побаивался сгрудившихся во тьме и явно стоявших не на его стороне слушателей. Разошлась и аудитория. «Отец» продолжал сидеть и молча курил. Но в это время к нему неожиданно обратился мой сосед по наре, «учитель».
Учитель. Я все время прислушивался к вашему спору; и мне все время казалось, как и продолжает казаться, что он был совершенно бесполезен. Комсомольца вы не убедили; одержать же над ним внешнюю победу и добиться сочувствия наших товарищей по несчастью было не трудно, но, пожалуй, и труда не стоило.
О т е ц. А что вы скажете, если «победа» нужна была именно им, нашим товарищам по заключению? Сами они его опровергнуть не могут. — Они его побаиваются; у них язык и мысль связаны еще более, чем у него. А им нужно как–то увериться в своей правоте. И они ищут и ждут помощи от нас, умеющих и могущих говорить.