Сочинения
Шрифт:
– Нет, не говорила, – отвечала баронесса.
– Я думала, что он собирается ехать к ней на встречу, – лукаво заметила мадемуазель дю Геник.
– Если Шарлотта останется у тетки три месяца, то у него будет еще время увидать ее, – возразила баронесса.
– О, сестра! Что же случилось с вчерашнего дня? – спросила старая девица. – Вы были так счастливы, когда узнали, что мадемуазель де Пен-Холь едет сегодня утром за своей племянницей!
– Жакелина хочет меня женить на Шарлотте, чтобы спасти меня от погибели, тетушка, – сказал со смехом Калист, бросая многозначительный взгляд на мать. – Я был на городской
– Верно, написано на небе, – воскликнула старая девица, прерывая Калиста, – что я так и умру, не видав ни покоя, ни счастья. Я хотела бы, чтобы наш род продолжился, хотела бы видеть некоторые земли выкупленными, ничего этого не будет. Можешь ли ты, мой прекрасный племянник, что-нибудь противопоставить таким обязательствам?
– Но, – сказал барон, – разве мадемуазель де Туш помешает Калисту жениться, когда будет нужно? Я должен повидаться с ней.
– Я могу уверить вас, отец, что Фелиситэ никогда не будет помехой моему браку.
– Я ничего тут не понимаю, – сказала старая слепая, ничего не знавшая о внезапной страсти своего племянника к маркизе де Рошефильд.
Мат сохранила тайну сына; в таких случаях всякая женщина умеет инстинктивно молчать. Старая барышня впала в глубокую задумчивость, стараясь в то же время слушать из всех сил, вслушиваясь в разговор и ловя всякий шум, чтобы разгадать тайну, которую скрывали от нее. Гасселен вернулся вскоре и доложил своему молодому господину, что ему не зачем было ехать в С.-Назер, чтобы узнать, вдвоем ли вернутся назад мадемуазель де Туш с приятельницей: ему это сообщил в городе Бернус, который вез вещи обоих мужчин.
– Они будут одни на возвратном пути! – воскликнул Калист. – Седлай мне лошадь.
По тону молодого хозяина Гасселен подумал, что дело идет о чем-нибудь важном; он отправился седлать обеих лошадей, зарядил пистолеты, ничего не сказав никому, и оделся, чтобы сопровождать Калиста. Калист был так доволен, узнав, что Клод и Женнаро уехали, что не думал о встрече, которая ему предстояла в С.-Назере, он только и думал о счастье сопровождать маркизу; он взял руки старика отца и нежно жал их, целовал мать, обнимал за талию старую тетку.
– Все-таки он мне больше нравится таким, чем грустным, – сказала старая Зефирина.
– Куда ты, шевалье? – спросил его отец.
– В С.-Назер.
– Черт возьми! А когда же свадьба? – спросил барон, думавший, что сын торопится увидать Шарлотту де Кергаруэт. – Мне давно хочется быть дедушкой, давно пора.
Когда Гасселен показался с явным намерением сопровождать Калиста, молодой человек подумал, что он может вернуться в экипаже Камиль с Беатрисой и оставить лошадь Гасселену; он хлопнул его по плечу, со словами:
– Молодец, что сообразил.
– Я полагаю, – отвечал Гасселен.
– Сынок, – сказал отец, выходя с Фанни на крыльцо, – побереги лошадей, ведь им придется сделать двенадцать лье.
Калист уехал, обменявшись глубоким, значительным взглядом с матерью.
– Дорогое сокровище, – сказала она, когда он выезжал из арки ворот, нагнув голову.
– Да сохранит его Бог! – отвечал барон, – нам такого уже не сделать больше.
Баронессу передернуло от этих слов, вполне соответствовавших
– Племянник мой вовсе не настолько любит Шарлотту, чтобы ехать к ней навстречу, – сказала старая барышня Мариотте, убиравшей со стола.
– В Туш приехала знатная дама, маркиза, вот он и бегает за ней. Что же! Это ему по годам, – сказала Мариотта.
– Они нам его убьют, – сказала мадемуазель дю Геник.
– Это не убьет его, барышня; напротив, – возразила Мариотта, по-видимому, счастливая счастьем Калиста.
Калист скакал так, точно собирался зарезать лошадь; Гасселен очень кстати спросил у него, собирается ли он приехать до отхода судна, но это вовсе не входило в его расчеты, ему не хотелось ни видеть Клода и Конти, ни чтобы они увидали его. Тогда молодой человек замедлил шаг лошади и с нежностью устремил взгляд на следы от колес кареты, оставшиеся на песчаной дороге: Его охватывала безумная радость при одной мысли: «Она проезжала здесь, она опять будет здесь возвращаться, ее взор останавливался на этих лесах, на этих деревьях!»
– Прекрасная дорога, – сказал он Гасселену.
– Ах, сударь, Бретань самая красивая страна в мире, – отвечал слуга. – Разве есть еще где-нибудь такие цветы на изгородях, такие извилистые свежие тропинки?
– Ни в какой другой стране, Гасселен.
– Вот экипаж Бернуса, – сказал Гасселен.
– Мадемуазель де Пен-Холь и ее племянница, наверное, едут, спрячемся, – сказал Калист.
– Здесь, сударь? В уме ли вы? Ведь мы окружены песками.
Экипаж, поднимавшийся на песчаный холм, лежавший выше С.-Назера, предстал глазам Калиста во всей Наивной простоте своего бретонского устройства.
– Мы оставили в большом беспокойстве мадемуазель де Пен-Холь, ее сестру и племянницу; все места были заказаны таможней, – сказал Гасселену кондуктор.
– Я погиб! – воскликнул Калист.
Действительно, весь экипаж был наполнен служащими, которые, без сомнения, должны были сменить своих товарищей у соляных болот. Когда Калист приехал на небольшую площадь, которая идет кругом церкви С.-Назера и с которой открывается вид на Пембеф и на величественное устье Луары, выдерживающей натиск моря, он нашел здесь Камиль и маркизу; они махали платками в знак последнего «прости» двум отъезжавшим на пароходе. Беатриса была очаровательна в этой позе: на лицо ее падала слабая тень от соломенной шляпы с раковинами и лентой пунцового цвета; на ней было муслиновое платье с цветами, выставленная вперед узенькая ножка была обута в зеленые ботинки; она опиралась на тонкий зонтик и показывала свою изящную ручку в прекрасной перчатке. Женщина на скале – точно статуя на пьедестале – представляет необыкновенно грандиозную картину. Конти мог видеть, как Калист подошел к Камиль.
– Я подумал, – сказал молодой человек мадемуазель де Туш, – что вам придется возвращаться одним.
– Вы хорошо сделали, Калист, – отвечала она, пожимая ему руку.
Беатриса обернулась, посмотрела на своего юного влюбленного и метнула на него один из самых повелительных взглядов своего репертуара. Улыбка, подмеченная маркизой на красноречивых губах Камиль, Заставила ее понять всю вульгарность этого приема, достойного мещанки. Тогда г-жа де Рошефильд, улыбаясь, сказала Калисту:
– Разве это не дерзость, думать, что я дорогой могу надоесть Камиль?