Сочинения
Шрифт:
Беатриса взглянула на приятельницу с изумлением, смешанным со смутным подозрением. Калист понял самоотвержение Камиль, видя, что на ее лице выступила слабая краска, верный признак сильнейшего внутреннего волнения; он довольно неловко подошел к ней, взял ее руку и поцеловал. Камиль с небрежным видом села за рояль, как женщина, вполне уверенная в своей приятельнице и в поклоннике, которого она приписывала себе, повернувшись к ним спиной и оставив их почти наедине. Она принялась импровизировать вариации на темы, бессознательно приходившие ей на ум, потому что все они были очень меланхоличны. Маркиза делала вид, что слушает, но сама наблюдала за Калистом, который, будучи слишком юн и наивен для роли, предоставленной ему Камиль, в экстазе любовался своим настоящим кумиром. По прошествии часа, в течение которого мадемуазель де Туш испытывала мучение вполне естественной ревности, Беатриса
– Дитя мое, – сказала она ему, – притворяйтесь, что любите меня, или ваше дело проиграно. Вы настоящий ребенок, вы совсем не знаете женщин, а умеете только любить. Любить и заставить полюбить себя – это две совершенно разные вещи. Вам предстоят ужасные терзания, а я хочу вас видеть счастливым. Если вы неосторожно заденете Беатрису, не только гордость, даже упрямство Беатрисы, то она способна умчаться в окрестности Парижа, к Конти. Что будет с вами тогда?
– Я буду любить ее, – отвечал Калист.
– Вы не увидите ее более.
– Увижу, – отвечал он.
– Каким образом?
– Я последую за ней.
– Но ведь ты будешь, как Иов, дитя мое.
– Мой отец, Гасселен и я, мы пробыли три месяца в Вандее со ста пятьюдесятью франками, в походе днем и ночью.
– Калист, – сказала мадемуазель де Туш, – выслушайте меня хорошенько. Я вижу, что вы слишком чисты сердцем, чтобы играть роль, я не хочу развращать такую хорошую натуру, как ваша, я беру все на себя. Вы будете любимы Беатрисой.
– Возможно ли? – спросил он, всплеснув руками.
– Да, – отвечала Камиль, – но придется победить тот договор, который она заключила сама с собой. Я буду лгать за вас. Только не портите мне ничего в этом довольно трудном деле, предпринимаемом мной. Маркиза обладает тонкостью аристократки, она умна и недоверчива; никогда охотнику не приходилось иметь дело с добычей, так трудно дающейся в руки: здесь, бедный мой мальчик, охотник должен слушаться своей собаки. Обещаете ли вы мне слепое послушание? Я буду вашим Фоксом, – сказала она, взяв имя лучшей борзой Калиста.
– Что надо мне делать? – спросил юноша.
– Самые пустяки, – отвечала Камиль. – Вы будете приходить сюда ежедневно в полдень. Точно нетерпеливая любовница, я буду стоять у окна в коридоре, откуда видна дорога в Геранду, и сторожить ваш приход. Затем я буду скрываться в свою комнату, чтобы не быть замеченной и не показывать вам всю силу моей страсти, которая вам в тягость; но вы все-таки изредка можете увидать меня и махать мне платком. Входя во двор и поднимаясь по лестнице, сохраняйте на лице скучающее выражение. Ведь это притворство не будет тебе очень тяжело, дитя мое, неправда ли? – сказала она, прижимаясь головой к его груди. – Иди не скоро, смотри в окно лестницы, которое выходит в сад, точно ищешь Беатрису. Если она будет там (а она будет гулять, будь спокоен) и заметит тебя, входи медленными шагами в маленькую гостиную и оттуда в мою комнату. Если ты увидишь меня у окна, подсматривающей за твоей изменой мне, скорее отскочи назад, чтобы я не увидала, как ты молишь взгляды Беатрисы. Раз ты попадешь в мою комнату, я делаю тебя своим пленником. Мы будем оставаться вместе до четырех часов. В это время вы можете читать, я буду курить; хотя вам и скучно будет не видать ее, но я найду вам интересное чтение. Вы еще ничего не читали из сочинений Жорж Занд; я сегодня ночью пошлю человека в Нант за ними и за книгами других авторов, незнакомых вам. Я буду выходить первая, а вы оставляйте книгу и приходите в маленькую гостиную только тогда, когда услышите, что я разговариваю с Беатрисой. Всякий раз, как вы увидите на рояле раскрытую тетрадь нот, просите меня не уходить. Я позволяю вам быть грубым со мной, если можете; все дойдет хорошо.
– Я знаю, Камиль, что вы питаете ко мне редкую привязанность, так что я даже готов пожалеть, что увидал Беатрису, – искренним тоном сказал он, – но чего вы ждете от этого?
– Через неделю Беатриса будет без ума от вас.
– Боже! Возможно ли? – сказал он, сложив руки и падая на колени перед растроганной Камиль, которая была счастлива, что может дать ему радость хотя бы и на счет своего сердца.
– Слушайте меня хорошенько, – сказала она. – Если вы с маркизой будете иметь даже не продолжительный разговор, а только обменяетесь с ней несколькими словами, если позволите ей расспрашивать вас, если отступите от данной вам роли без речей, которую сыграть очень легко, то знайте, – серьезным тоном сказала она, – вы потеряете ее навсегда.
– Я ничего не понимаю из того, что вы мне говорите, Камиль, – воскликнул Калист с очаровательной
– Если бы ты понимал, ты не был бы идеальным ребенком, благородным и красивым Калистом, – отвечала она, взяв его за руку и целуя ее.
Калист сделал тогда то, чего никогда еще не делал: он взял Камиль за талию и поцеловал ее в шею, хотя не с любовью, но с нежностью, как он целовал мать. Мадемуазель де Туш не могла удержать потока слез.
– Идите прочь, дитя мое, и скажите вашей виконтессе, что мой экипаж к ее услугам.
Калисту хотелось остаться, но он был вынужден повиноваться повелительному и властному жесту Камиль; домой он вернулся, исполненный радости, что через неделю его полюбит красавица Рошефильд. Игроки в мушку снова увидали его тем Калистом, каким он был два месяца тому назад, Шарлотта приписывала это изменение себе. Мадемуазель де Пен-Холь очень мило дразнила Калиста. Аббат Гримон старался прочесть в глазах баронессы причину ее спокойствия. Шевалье дю Хальга потирал руки. Обе старые барышни были оживлены, точно две ящерицы. Виконтесса должна была в мушку двести су. Алчность Зефирины так разожглась, что она жалела, что не видит карт и сказала несколько резких слов невестке, которая была рассеяна, видя счастье Калиста, и принималась несколько раз его расспрашивать, хотя ничего не могла понять из его ответов. Игра продолжалась до одиннадцати часов. Двое сдались раньше: барон и шевалье заснули, сидя в креслах друг против друга. Мариотта спекла черные ржаные лепешки, баронесса пошла за чаем. Знаменитый дом дю Геников, перед тем как Кергаруэты и мадемуазель де Пен-Холь собрались уходить, предложил им закуску из свежего масла, фруктов, сливок, для чего из буфета достали серебряный чайник и английский фарфор, присланный баронессе одной из ее теток. Было что-то чарующее в этом намеке на современную роскошь в старинной зале; баронесса была очаровательна: она, как истая ирландка, была воспитана на умении готовить и разливать чай, – это занятие играет важную роль в жизни англичанок. Самая безумная – роскошь не произвела бы того простого, скромного и благородного эффекта, как это радостное гостеприимство. Когда в зале осталась только баронесса с сыном, она с любопытством взглянула на Калиста.
– Что произошло с тобой в Туше? – спросила она.
Калист рассказал о внушенной ему Камиль надежде и о странной полученной им инструкции.
– Бедная женщина! – воскликнула ирландка, всплеснув руками и в первый раз пожалев мадемуазель де Туш.
Несколько минут спустя после ухода Калиста, Беатриса, слышавшая, что он ушел, вернулась к своей приятельнице и нашла ее, с глазами, полными слез, полулежавшей на софе.
– Что с тобой, Фелиситэ? – спросила маркиза.
– Мне сорок лет и я люблю, дорогая моя! – сказала с яростью мадемуазель де Туш и глаза ее сразу сделались сухими и блестящими. – Если бы ты знала, Беатриса, сколько слез проливаю я о погибших днях моей молодости! Быть любимой из жалости, знать, что твое счастье – результат долгих трудов, кошачьих хитростей, западни, расставленной невинному и добродетельному ребенку, разве это не позорно? К счастью, можно найти себе некоторое искупление в безграничности той страсти, в силе счастья, в уверенности, что ты всегда будешь выше других женщин, и что воспоминание о тебе запечатлеется в молодом сердце, благодаря неизгладимым наслаждениям и бесконечному самопожертвованию. Да, попроси он, и я по одному его знаку брошусь в море. Бывают минуты, когда я ловлю себя на желании, чтобы он захотел этого, это было бы жертвой, а не самоубийством. Ах! Беатриса, ты заставила меня нести тяжкий крест, приехав сюда. Я знаю, что мне трудно соперничать с тобой, но ты любишь Конти, ты великодушна и благородна и не обманешь меня; ты, напротив, поможешь мне сохранить моего Калиста. Я предчувствовала впечатление, которое ты произведешь на него, но я остереглась выказать ревность, это только ухудшило бы зло. Напротив, я приготовила его к знакомству с тобой, описав тебя такими яркими красками, чтобы ты не могла затмить свой портрет, а ты, к несчастью, еще похорошела.
Эта страстная элегия, где правда перемешалась с обманом, совершенно убедила г-жу де Рошефильд. Клод Виньон сообщил Конти мотивы своего отъезда, Беатриса, конечно, узнала их и из великодушия выказывала Калисту холодность, но в эту минуту в ее душе поднялось радостное чувство, которое заставляет трепетать сердце женщины, когда она узнает, что ее любят. Любовь, внушаемая женщиной мужчине, всегда бывает неразлучна с нелицемерным восхвалением, которым нельзя не упиваться; но, когда этот мужчина собственность приятельницы, тогда его поклонение возбуждает не только радость, но небесное блаженство. Беатриса, сев рядом с подругой, принялась ласкать ее.