Сочинить детективчик
Шрифт:
Очень давно, на школьном выпускном вечере, Паша перепил портвейна так, что ничего не помнил. Как добрался до дома, как заблевал квартиру. Утром мать заставила его все убрать. Отвращение к себе, безвольному, с раскалывающейся головой, ползающему с тряпкой по загаженному блевотиной полу, запомнилось на всю жизнь и предопределило его отношение к спиртному. Паша не понимал Леонтьева. Что за удовольствие превращаться в животное? Во имя чего потом полторы недели страдать? Удивляла и реакция его жены. Она вела
— Зачем вы покупаете ему водку? — спросил он однажды, хотя давно понял, что в чужие семейные дела лучше не лезть.
— Чтобы не выходил из дома. Свалится по дороге. Или попадет под электричку.
— А если не давать денег?
— Паша, для писателя вы плохо знаете жизнь. Когда человеку нужно выпить, он всегда найдет, где и с кем выпить. Сегодня ты мне нальешь, завтра я тебе.
— А поговорить с ним? Серьезно поговорить?
Она посмотрела на него как на убогого:
— О чем?! Когда пьет — бесполезно. Протрезвеет — бессмысленно, сам все понимает.
Паша смирился. Когда Леонтьев запивал, просто не приходил к нему. Но сегодня не на шутку разозлился на соавтора. Гонорар от Смоляницкого давал время для работы над новым романом. Если потратить его на пьянку, нужно распрощаться с мыслью вылезти из-под Незнанского. Нашел когда пить!
С мрачными мыслями ехал он к соавтору. Оставив велосипед у крыльца, поднялся наверх и с радостным изумлением обнаружил, что в кабинете идеальный порядок, на ковре ни соринки, крафт-пакет пуст, все книги расставлены по местам, а сам Леонтьев, совершенно трезвый, сидит за компьютером и проверяет почту.
— Заманчивое предложение, — сообщил он. — Особняк с бассейном. Двадцать комнат. Пятьдесят метров от океана. Всего восемь миллионов долларов. Торг уместен. Не интересуешься?
— Слишком близко от берега. При шторме смоет.
— Кофе хочешь?
— Не откажусь.
— Сам сделай. Знаешь где что.
Пока чайник закипал, Паша не удержался и заглянул в холодильник. В бутылке «Смирновской» водки поубавилось, но не намного. Удержался соавтор. Это давало надежду, что из идеи сделать себе имя новым романом что-то, может быть, и получится.
— Ты, это самое, извини, что я тебя послал, — проговорил Леонтьев, когда Паша вернулся с чашкой кофе и привычно устроился в кресле сбоку письменного стола.
— Да ладно, чего там. Я же все понимаю, вы расстроились… Поработаем?
— Давай попробуем, — без особого энтузиазма согласился Леонтьев.
— Кого будем мочить? — деловито спросил Акимов, твердо усвоивший, что без трупа нет детектива. — Может, банкира? Типа этого, из Центробанка. История у всех на слуху.
— Ты что-нибудь понимаешь в банковском деле?
— Нет.
— И я нет. Что получится? Клюква. Я бы перефразировал Булгакова: «О чем знаешь, о том пиши. А чего не знаешь, о том писать не нужно». Ну, убили банкира. Кого это колышет?
— А какого-нибудь политика?
— Без разницы. Хоть всю Думу перестреляй. Надоели все они хуже горькой редьки.
— Валерий Николаевич, а ведь это штамп, — не без ехидства заметил Акимов. — Если бы я так написал, вы бы на мне потоптались.
— Я не написал, я сказал. Есть разница. Но ты прав — штамп. Надоели — как что?
— Как перловка в солдатской столовке, — подумав, предложил Акимов.
— Это лучше. Но понятно только тем, кто служил.
— Как дождливое лето?
— Сейчас бы неплохо дождика.
— Знаю. Как комары в тундре. И зудят, и зудят. Не так противно, что кусают. А зуд достает. И никуда от него не денешься.
— А что? Неплохо, — одобрил Леонтьев. — Политики надоели… даже лучше — осточертели всем, как комары в тундре. Можешь, когда захочешь.
— Так кого же будем мочить? А что если…
— Ну-ну, кого?
— Президента. Может получиться круто.
— Ихнего? Или нашего?
— Зачем ихнего? Пусть они его мочат. Нашего.
— Старого или нового?
— Конечно, нового. Старый кому мешает?
— А новый?
— Многим. Даже очень многим. От олигархов до… До международных террористов.
— Паша, тебя хватило только на сравнение политиков с комарами.
— Валерий Николаевич, вы хорошо устроились, — обиделся Акимов. — И то вам не так, и это не эдак. Может, предложите что-нибудь сами? А кого бы вы замочили?
— Есть только один человек, которого я хотел бы замочить.
— Кто?
— Незванский.
— Смысл? — несколько озадаченно спросил Акимов.
— Элементарно, Ватсон. Если Незванского не будет, кого издавать Смоляницкому? Нас.
— Умеете вы мечтать. А более реалистических идей нет?
— Есть, — кивнул Леонтьев, как бы выходя из состояния насмешливой снисходительности. — Первое. Никакой политики. Никаких банкиров, олигархов, президентов и террористов. Читатель объелся политикой. Как перловкой в солдатской столовке. Жанр нужно вернуть в быт. В самую обычную жизнь, которая нас окружает. Мало в ней криминала? Выше крыши. Какая политика у Сименона? Никакой. А до сих пор читаем.
— Концептуально, — кивнул Акимов.
— Второе, — продолжал Леонтьев. — Смоляницкий прав. С одним романом, даже очень хорошим, мы на хрен никому не нужны. Почему он ухватился за Незванского? Незванский с самого начала был раскручен. А на нас нужно тратиться. Серьезный пиар — большие деньги. Одна рецензия в тиражной газете — триста баксов. А нужна не одна. Про телевидение и не говорю, там счет на тысячи долларов. Где гарантия, что эти бабки удастся отбить? А вдруг мы на первом романе иссякнем?