Сочинить детективчик
Шрифт:
— Теперь ты знаешь, сколько у тебя друзей, — констатировал Леонтьев.
Акимов забросил страховой бизнес, перебрался из Москвы в поселок, снял часть дома неподалеку от Леонтьева и засел за новую книгу. Но дело застопорилось. Он оказался в известном положении сороконожки, которая однажды задумалась, с какой ноги нужно ходить, и ходить разучилась. Промаявшись с полгода, попросился к Леонтьеву в ученики:
— Буду делать что скажете. Писать главы начерно, а вы потом пройдетесь рукой мастера. Иначе я ничему не научусь. И у вас дело пойдет намного
Леонтьев, поколебавшись, согласился. Намного быстрее дело не пошло, но пошло живее. Акимов оказался хорошим спарринг-партнером в придумывании сюжетов и сюжетных поворотов, что в детективном жанре далеко не последнее дело. Те же главы, которые он писал сам, по-прежнему изобиловали штампами. Леонтьев злился:
— Паша, ну что ты написал? «Природа была хмурая». Что это значит?
— Как что? — искренне недоумевал Акимов. — Что она была хмурая. Хреновая, если вам так понятнее.
— Кто она?
— Природа.
— Какая?
— Ну, голые сопки, тундра. Дело же на Кольском полуострове происходит. А почему хмурая, объясню. Осень. Человек выходит из лагеря, ему все кажется хмурым.
— Ты бы еще написал: «Пейзаж был хмурый». Такие слова ничего не означают. За ними ничего не стоит, понимаешь? Голые сопки и тундра — вижу. «Природа» — не вижу. Булгаков говорил: «Что видишь, то пиши. А чего не видишь, писать не нужно». А голые сопки — это в Магадане они голые. На Кольском полуострове они очень даже не голые.
— Чем ругаться, взяли бы и показали как надо.
— Покажу. А ты сбегай за пивом.
— Валерий Николаевич, я не нанимался бегать вам за пивом, — попытался оскорбиться Паша.
— А я не нанимался переписывать твою графоманию.
— Ладно, схожу. Умеете вы убеждать…
Когда он вернулся, текст был готов. Вспомнив эту ругань, Леонтьев усмехнулся и заглянул в рукопись. Эпизод был в самом начале романа «Без вести пропавший»:
«С двух сторон зона была окружена озерами, впаянными между сопками. Сопки и берега озер были рыжими от лиственниц и карликовых берез. Озера соединялись неширокой протокой, через нее был переброшен деревянный мост. За мостом начиналась воля…»
Стукнула калитка? Или послышалось? Нет, не послышалось. Из-за окна донесся велосипедный звонок и голос Акимова:
— Валерий Николаевич, вы дома?
— Заходи, открыто.
Через пять минут Паша ввалился в кабинет и плюхнулся в кресло. Он был в шортах и майке. Доверительно сообщил:
— Жарища в Москве, вы не представляете. И в электричке не протолкнуться. Правильно, что вы не поехали. Еле добрался до душа.
— Не мог сразу зайти? — недружелюбно поинтересовался Леонтьев.
— Весь измочаленный?
— А позвонить?
— Не телефонный разговор. У вас минералки нет?
— Сок. Возьми в холодильнике.
Когда Акимов вернулся из кухни с кружкой сока, Леонтьев кивнул:
— Рассказывай. Говорил со Смоляницким?
— Говорил. Удивительно обаятельный человек. Первый раз видел издателя, который так любит авторов.
— Еще
— Зря вы так. Он показался мне искренним человеком. И о вас отзывался очень хорошо. Один из лучших авторов «Парнаса». Так и сказал.
— Роман прочитал?
— Прочитал. Говорит, до четырех утра читал. Не мог оторваться, пока не закончил. Очень ему понравился роман.
— Есть «но»?
— Есть, — со вздохом подтвердил Акимов. — Роман понравился. Авторы не понравились.
— Чем?
— Нас никто не знает. Он готов издать роман под нашими именами. Тираж — пять тысяч. Гонорар — пятьсот долларов. Не по пятьсот, а всего.
— Ты сказал, что на его сраном «Парнасе» свет клином не сошелся?
— Он сам сказал. В других издательствах предложат то же самое. Никто не рискнет издавать нераскрученных авторов тиражом больше пяти тысяч. Гонорар будет соответствующий. Наверное, он прав?
— Что он предложил?
— Валерий Николаевич, вы сами прекрасно знаете — что. Издать роман под именем Незванского.
— Сука, — сказал Леонтьев. — Я надеялся, что у него не хватит на это совести. Хватило.
Знаменитый писатель Евсей Незванский, еще в 70-е годы эмигрировавший в Америку, был проклятьем для соавторов. Лет двадцать назад он вместе с другим эмигрантом, Эдвардом Туполем, написал лихой политический триллер «Старая площадь», имевший на Западе успех. В конце перестройки он был издан в России тиражом в триста тысяч экземпляров и мгновенно разошелся. К тому времени Незванский переехал в Германию, жил в горном курортном городке Гармиш-Партенкирхен. Году в 95-м к нему приехал Смоляницкий и заключил с ним договор сразу на десять детективных романов. Вернувшись в Москву, собрал несколько «литературных негров» из числа неприкаянных писателей и начал издавать Незванского по роману в месяц.
Собственно, на этом они с Леонтьевым и сошлись. Случайно встретились в ЦДЛ, Смоляницкий поинтересовался:
— Чем занимаешься?
— Да так, починяю машины, — ответил Леонтьев. Он, действительно, ремонтировал с напарником «жигули» и старые иномарки в своем гараже.
— Зачем? — удивился Смоляницкий.
— Михаил Семенович, ну и вопросы ты задаешь! «Зачем?» Чтобы есть.
— Ты же писатель.
— Кому сегодня нужны писатели!
— Мне. Не хочешь написать детектив?
— Никогда не пробовал.
— Производственные романы строгал?
— Было.
— Детектив — тех же щей. Только не про железки, а про трупы, ментов и бандитов. Потянешь. Платить буду хорошо. Но издавать как Незванского. Согласен?
— А что? Можно попробовать.
Попробовал, пошло. И поначалу даже было интересно. Единственное, что Смоляницкого не устраивало: мало секса. С экшеном все в порядке, а секса мало.
— Михаил Семенович, о чем ты говоришь? Какой секс? — отбивался Леонтьев. — Героя вот-вот убьют, ему не до секса. Не стоит у него, понимаешь?