Сочинить детективчик
Шрифт:
— А у него?
— У вашего бойфренда? А как же. Тоже положительная. Было бы очень странно, если бы получилось иначе…
СПИД. Вот и все. Кончилась жизнь. Какая коротенькая. Что будет дальше? Дальше не будет ничего. Умирание. Хорошо, если быстрое. А если медленное, с разложением гниющего тела? Смерть, не существующая в двадцать два года, вдруг стала обыденностью, как прогноз погоды. Но в сознание эта новая обыденность не вмещалась, как в московскую малогабаритную квартиру не влезает громоздкий старинный шкаф. Он не совмещается с привычной мебелью, привычная мебель не совмещается
Целыми днями Ольга сидела за учебниками и конспектами, загружая голову уже не нужными ей знаниями, чтобы не думать о том, о чем не могла думать. И не могла не думать. Вечером включала телевизор и погружалась в захватывающие сериалы, которые раньше почему-то казались ей занудными, в искрометные ток-шоу. С особенным удовольствием смотрела рекламу: какие женщины, какие мужчины, какие автомобили, какие прокладки. Но стоило выключить телевизор и потушить свет, как ее обступала кладбищенская тьма. Ей казалось, что она задыхается. Вскакивала, включала ночник, сидела, закутавшись в одеяло, пока не одолевала спасительная усталость. Утром рассматривала в зеркале осунувшееся лицо, тени под глазами. Они казались первыми признаками разложения.
Однажды позвонил Рогов, предложил встретиться. В машине передал кредитную карточку с пятью тысячами долларов на счету:
— Наш контракт закончен.
— Спасибо, — сказала Ольга. — Не знаю, успею ли я потратить эти деньги.
— Мне жаль, что так получилось.
— Мне тоже. Что делать? Судьба.
— Прощайте, жена французского дипломата. Вы хорошо исполнили свою роль.
— Прощайте, Алексей Вениаминович.
Она была уже у входа в метро, когда Рогов окликнул:
— Анжела!
Ольга даже не сразу поняла, что обращаются к ней. Оглянулась: Рогов стоял возле «мерседеса» — приземистый, широкоплечий, сунув руки в карманы светлого пальто, набычив тяжелую голову с пробором в черных волосах. Она подошла. Он сказал:
— Возможно, я делаю ошибку. Но я не могу вас так отпустить. Пообещайте мне, что то, что я скажу, останется между нами. Обещаете?
— Мне это нетрудно. Что бы вы ни сказали, это скоро уйдет вместе со мной.
— У вас нет никакого СПИДа.
Смысл его слов не сразу дошел до сознания.
— Что значит у меня нет никакого СПИДа? — с недоумением спросила Ольга.
— То, что я сказал.
— А анализы? Их повторяли два раза. Реакция положительная. Доктор Козлов сказал…
— Ему за это заплатили.
— Кто заплатил?
— Я.
— У меня нет СПИДа, — растерянно повторила Ольга. — У меня нет никакого СПИДа. Мне нужно время, чтобы к этому привыкнуть… Погодите, а у него? У Егорычева?
Лицо Рогова сразу потяжелело, приобрело угрюмое, даже злобное, выражение:
— У него есть.
— Вот и все, — закончила Ольга рассказ. — Я ему не поверила. Помчалась в диспансер на Ленинском, там тоже анонимное обследование. Реакция отрицательная. Поехала в другой, на Ленинградке. Реакция отрицательная. Только тогда поверила. У меня было такое чувство, будто закончился жуткий, кошмарный сон.
— Повезло, что сон, — заметил Мартынов. — Могло и не повезти. При твоих занятиях… Ладно, не мое дело учить тебя жить. Жизнь
— Сначала я о нем забыла. Не до него. Потом сомневалась. Я же обещала Рогову, что все останется между нами. В конце концов решилась: нужно сказать, парень уже достаточно помучился. Поехала к нему на Большие Каменщики… Опоздала. Всего на один день…
Глава шестнадцатая. НАРИСУЙ СЕБЕ СМЕРТЬ
Сенсационное сообщение о таинственной смерти знаменитого писателя Незванского, не вызвавшее заметной волны в России, постепенно докатилось до Нью-Йорка и спровоцировало очень бурную реакцию у человека, для которого Незванский был таким же проклятием, как для Леонтьева и Паши Акимова, — у писателя Эдварда Туполя.
В середине января позвонил главный редактор «Российского курьера»:
— Валерий Николаевич, не могли ли вы ко мне подъехать? Есть интересная идея.
— Володя, всегда к твоим услугам. Коньяк «Суворов» будет?
— «Суворова» не будет, кончился. Мне присылали его из Тирасполя. Сейчас им не до того. «Хеннесси» устроит?
— Почему нет?
— Ну, я рад. Честно сказать, боялся, что вы даже не станете со мной говорить.
— Почему? — удивился Леонтьев.
— Из-за истории с пресс-конференцией Незванского.
— Да брось ты. Я же все понимаю. Жизнь такая: делаешь не то, что правильно, а то, что нужно.
— Тогда до завтра…
Главный редактор «Курьера» встретил Леонтьева радушно, с некоторым смущением признался:
— Вы родили у меня комплекс. Иногда что-нибудь сделаю, а потом думаю: а как я буду выглядеть в новом романе Леонтьева? Честно говоря, не всегда комильфо. За историю с пресс-конференцией мне стыдно. Когда я принимал «Курьер», я сказал: цензура будет только одна — наша совесть. Пока свобода слова есть в нас, она есть и в России. Рынок рынком, а совесть все-таки надо иметь. Без нее наша профессия превращается в проституцию. За роскошь иметь совесть приходится платить. Даже материальным благополучием «Курьера». Какой-то козел диктует нам, что печатать, а что не печатать. Рекламы он нам не дастДа подавись ты своей рекламой! Сдохнет «Курьер»? Значит, сдохнет. Но подстилкой ни у кого не будет! Как-то не улыбается мне быть в новом романе Леонтьева приспособленцем к подлым временам. А они подлые, Валерий Николаевич, и становятся все подлее.
— Не расстраивайся, Володя, они всегда такие. Не мной сказано: «Бывали хуже времена, но не было подлей».
— Я вот зачем вас побеспокоил, — перешел он к делу. — Сейчас приедет Эдвард Туполь. Знаете его?
— Слышал.
— До него дошла информация о смерти Незванского. И о его воскрешении. Очень эта история его возбудила, даже прилетел в Москву. Идея у него такая: поехать в Гармиш-Партенкирхен и взять у Незванского интервью. Подробное, с творческим методом, с творческими планами и все такое. Вполне уважительное. А потом дать интервью с комментарием Туполя и с рассказом о пресс-конференции. Каждое слово Незванского будет звучать дешевым фарсом. И если даже после этого читатели не увидят, что их любимый автор пройдоха и жулик, тогда не знаю, чем можно их убедить.