Сочинитель 2
Шрифт:
В августе в Ленинград неожиданно заявился в короткую командировку Гриша Безруков — Кудасов столкнулся с ним однажды в коридоре второго этажа Большого Дома. Увидев Никиту, Безруков радостно замахал руками, потом долго хлопал Кудасова по плечам — короче, проявил бурную и искреннюю радость. Они отошли перекурить, Гришка рассказал последние московские милицейские новости и сплетни из министерства. Потом, словно внезапно вспомнив о чем-то, Безруков вдруг заулыбался и сказал:
— Да, тебе привет из «Ленкома»… Помнишь еще, что в Москве такой театр есть?
У Кудасова засосало под ложечкой, но он попытался сделать морду чайником, спросив что-то, вроде «какой привет» или «от кого привет»… Гришка в ответ разулыбался еще шире, посмотрел на Никиту укоризненно
— А ты ведь меня тогда «купил» — в «Космосе». Актер ты, Никита. Лицедей. Я, дурак, было поверил…
Никаких имен произнесено не было, но Кудасов умел просчитывать все очень быстро, поэтому сразу понял: обещавшая, что «никто ни о чем не узнает» Даша все-таки не удержалась и рассказала про ночь с Никитой своей подружке Веронике — конечно, под большим секретом, под страшную клятву, что Вероника больше ни единой душе… Ну, а подружка, естественно, трепанула Безрукову. Ох, женщины, женщины… И ведь главное — они совершенно искренне считают, что умеют хранить тайны и секреты, а потому страшно обижаются, если мужики им чего-то не говорят…
Кудасов недоуменно пожал плечами и улыбнулся:
— Я не понимаю, о чем ты?
— Да я сам ничего не понимаю в этой блядской жизни, — хмыкнул Безруков и добавил: — Уважаю. Насчет меня — не переживай. Как говорил Остап Бендер: «Могила, гражданин Воробьянинов».
— Я не переживаю, — буркнул Кудасов, и больше они к «театральным проблемам» не возвращались.
До Даши он сумел дозвониться только в октябре — чтобы на свои слова: «Привет, Даша, это я, Никита… Как дела?», услышать в ответ: «Дела? Нормально дела, со съемок вернулась, смотри — скоро фильм выйдет, „Белая стая“ называется… Да, я, кстати, замуж выхожу… Алло, ты меня слышишь?»
Кудасов молча повесил трубку и долго потом тупо смотрел на телефонный аппарат…
Все пережить ему помогла опять-таки работа — а ее с каждым месяцем становилось больше и больше. По стране весело и разудало шагала перестройка, жизнь становилась до невозможности интересной… На волне развития, так называемого, «кооперативного движения» во всех крупных городах тогда еще единого Союза произошел чудовищный скачок только зарегистрированных вымогательств и разбойных нападений — но Кудасов, например, очень хорошо знал, что еще большее количество этих преступлений оставались «латентными», то есть скрытыми… Бывшие фарцовщики и спекулянты, на глазах превращавшиеся в «коммерсантов и предпринимателей», не спешили обращаться за помощью в ту самую милицию, которая еще совсем недавно отправляла на нары их самих. Странным, очень странным был в те годы «советский бизнес». И мало кто знает, что масштабные финансовые аферы начинались уже тогда — в том числе и в банках, которые, правда, еще назывались «сберкассами»… Государственная машина реагировала на то, что потом назовут «организованной преступностью», очень робко и стеснительно, но хорошо, что вообще реагировала — в 1989 году в системе МВД была создана, наконец, специальная структура, ориентированная именно на борьбу с оргпреступностыо. В Ленинграде «шестое управление» создавалось на базе одного из отделов уголовного розыска. Никита попал в «шестерку» с первого дня, когда еще словосочетание «организованная преступность» однозначно не рекомендовалось употреблять всуе…
В том же 1989 году, в ноябре, Кудасова выдернули на неделю в Москву для участия в какой-то странной разработке — в столице тогда насобирали зачем-то оперов-важняков со всего Союза (человек тридцать, не меньше), продержали их в Москве неделю, а потом распустили по домам, так толком ничего и не объяснив…
Первые два дня в столице Кудасов еще как-то пытался запрещать себе думать о Даше, но это получалось плохо, потому что отсутствовала работа, которой можно было бы «заэкранироваться»… На третий вечер Никита не выдержал и купил у спекулянта с рук билет в Ленком на спектакль, где играла Даша. Она к тому времени стада уже довольно известной актрисой, снялась в нескольких фильмах и даже была удостоена премии Ленинского комсомола…
Спекулянт
— Привет, — сказала она. — Как дела, товарищ сыщик?
— Нормально, — пожал он плечами. — Как у тебя?
— Тоже ничего, — тряхнула она головой. — Да, ты знаешь, я же развелась три месяца назад…
Никита ничего не ответил, и Даша вдруг заторопилась:
— Слушай, мне уже бежать надо — сейчас антракт закончится…
Она вскочила с кресла и, словно вспомнив что-то, поднесла руку к голове:
— Ты как сегодня — проводить до дому меня сможешь?
Кудасов молча кивнул.
Ноябрьская ночь восемьдесят девятого года была, конечно, совсем не такой, как майская — в восемьдесят седьмом… И все-таки, она тоже была нежна, коротка и бесконечна. Они о многом переговорили в ту ночь — им было что рассказать друг другу, хотя Никита, конечно, больше слушал… Даша, чтобы расставить все точки над всеми «i», жестко и конкретно выдвинула следующие условия: никаких взаимных обязательств, никаких обещаний, никто никому ничего не должен… Что ей мог предложить в ответ Кудасов? Его сыну Димке шел тогда одиннадцатый год…
После той ноябрьской ночи прошло почти четыре года, за которые они смогли увидеться всего семь раз. Актерская профессия требует практически такой же полной самоотдачи, как и профессия опера. Дашина звезда зажигалась все ярче, и у нее, как и у Никиты, практически не было свободного времени — все съедали репетиции, спектакли, съемки, гастроли, фестивали…
Никита Никитич вздрогнул и очнулся от незаметно подкравшейся вязкой дремоты. Несколько мгновений он удивленно смотрел на свой стол и на разложенные на нем бумаги — будто не совсем понимал, где он, и что, собственно, делает… Ах, да… Его вызывал к себе Ващанов — разгон давал за статью, которую Серегин написал. Что он еще говорил? Да, что работать надо лучше… Потом Кудасов вернулся к себе в отдел, сел за стол и достал из сейфа «досье Челищева», собирался еще раз его полистать… Как же это он умудрился задремать — прямо над бумагами, которые никак не предназначены для чужих глаз? А если бы кто-то к столу подошел? Грипп, это все грипп этот… Вымотал совсем. Отлежаться бы, действительно. А с другой стороны — вроде, и отпускает уже… Нельзя сейчас болеть, именно сейчас — нельзя. Когда такой прессинг идет, никак нельзя никакую свою слабость показывать… А ведь точно — все с Мухи и Ильдара началось… Антибиотик… Какая-то мысль интересная была по поводу Мухи и Антибиотика… Кудасов потер виски, но голова соображала плохо — видимо, дремота не до конца еще прошла. Муха и Антибиотик… Нет, мелькнувшая мысль упрямо не желала высвечиваться в мозгу повторно. И черт с ней! Вспомнится, никуда не денется…
Шеф 15-го отдела снова уткнулся в листы досье, переданного ему Обнорским. Особенно внимательно он рассматривал вычерченную Челищевым схему — она состояла из квадратиков, кружочков и треугольников, внутри которых были написаны имена и клички. Это была схема «империи» Антибиотика — такая, какой она представилась бывшему следователю прокуратуры… Конечно, Челищев не мог знать всего. На отдельных листах некоторые элементы расшифровывались более подробно, кое-каким фигурантам давались развернутые характеристики с указанием черт характера, пристрастий и слабостей.