Сочинитель
Шрифт:
Кораблев снова понес какую-то околесицу про срущих везде и всюду голубей, Витя Савельев не выдержал и фыркнул:
— Дурковать решил — под браконьера косит…
Никита Никитич вдруг снова остро взглянул на старика — показалось ему что-то знакомым в его лице, какая-то тревога ворохнулась в груди… Нет, показалось, наверное — на полутемном чердаке серые тени причудливо меняли выражения лиц…
— Ладно.
Кудасов провел ладонью по лицу, будто смахивал с нее невидимую паутину, и повернулся к Резакову:
— Поехали на базу, там с этим Дедушкой Мазаем и поговорим.
Никита хмыкнул и направился к выходу с чердака. Он не видел, каким странным и совсем не сумасшедшим взглядом проводил его закованный в наручники старик.
Перекуривая на улице в ожидании, пока Кораблева выведут из дома и усадят в служебную «семерку», Вадим Резаков с удивлением наблюдал за своим шефом — с Кудасовым творилось что-то непонятное: он все время морщился и потирал пальцами лоб. То ли у него голова снова разболелась, то ли он что-то напряженно вспоминал… Когда старика наконец вывели, Никита Никитич буквально впился глазами в его лицо, потом перевел отсутствующий взгляд на Вадима:
— Лешка приехал уже?
Резаков кивнул.
— Отлично, тогда трогаемся на базу. Там и перекусим. Мы в голове, остальные — за нами…
В машине Кудасов закрыл глаза и привалился правым виском к холодному стеклу окошка. Резаков и Семенов молчали. Никита стиснул зубы и в который уже раз мысленно представил себе лицо Кораблева — ему не давало покоя ощущение, что он где-то его уже видел… Где? Когда? Может быть, старик просто похож на кого-то? Кудасов вздохнул, и, не открывая глаз, постарался разбить лицо Мазая на фрагменты: лоб высокий, морщинистый, волосы прямые, короткие, седоватые. Раньше, видимо, были русыми… Брови густые, дугообразные. Нос хрящеватый, средний, прямой, щеки впалые. Уши средние, прижатые. Подбородок — округлый, без ямочки, выступающий. Губы — узкие, бледные. Глаза… Глаза серые, средние, веки чуть опущенные, набрякшие, на левом веке красноватая родинка.
Родинка… На левом веке красноватая родинка… Красноватая родинка на левом веке!!
— Стой! — хрипло сказал, выпрямляясь в кресле, Кудасов. — Леша, стой!
— Что случилось, Никита Никитич? — удивленно повернул голову Семенов. Кудасов схватил его за плечо:
— Тормози, говорю!
Увидев выражение лица Кудасова, Леша округлил глаза, открыл рот, а потом сразу же включил «аварийку» и прижался к поребрику — за ним остановились и остальные машины, следовавшие «цугом» — то есть друг за другом. Место для остановки было выбрано, безусловно, не самое удачное — они только-только проехали завод шампанских вин на вечно забитой машинами Свердловской набережной…
Кудасов выпрыгнул из машины и побежал назад — к той «семерке», в которой везли Кораблева. Добежав, Никита Никитич рванул заднюю дверцу и, встретившись с недоуменным взглядом Савельева (Кораблев был, как положено, зажат на заднем сиденье двумя операми), выдохнул:
— Витя, выйди!
Савельев еще не успел до конца выбраться из машины, когда Кудасов ухватил старика за шиворот плаща и потянул на себя, выдергивая его на улицу:
— Голуби, говоришь, с кроликами?!
От головной машины уже бежал доставший на всякий случай
— Голуби?
Начальник 15-го отдела швырнул Кораблева на землю, потом поймал левой рукой лацканы его плаща, уперся кулаком в горло:
— Смотри на меня, сука, в глаза смотри!!! Вспомнил?! Варшавский вокзал, апрель восемьдесят третьего! Вспомнил?!
Старик попытался отпрянуть от Кудасова, но майор держал его страшной железной хваткой.
Мазай вдруг дернулся и пронзительно, истерично заверещал:
— Я не понимаю, я вас первый раз вижу, какой вокзал, помогите!
— Первый раз видишь?!
Кудасов отпустил плащ Кораблева, и старик упал на спину — мягко, впрочем, упал, тренированно… Вадим Резаков, как в дурном сне, увидел вдруг, как Никита Никитич быстро выхватил из «наплечки» ствол, как скинул большим пальцем предохранитель:
— Беги, сволочь!!
Никто из оперов не успел даже ничего сказать — Кораблев мгновенно перекатился на колени и сунулся лицом в ботинки Кудасова, истошно завыв:
— Не убивайте, не убивайте, начальник!! Я все вспомнил, я все скажу, только не убивайте!
Старик униженно дергался лицом вниз, и вся его фигура свидетельствовала об огромном страхе. Только глаза остались спокойными и холодными — но глаз его никто не видел… Кораблев не боялся, он лишь изображал страх, ему необходимо было сбить эмоциональный взрыв Кудасова, вот он и «перебивал» его своим воем, своей «истерикой»…
Никита Никитич, тяжело дыша, опустил ствол, зажмурился и помотал головой, приходя в себя. Старик у его ног продолжал подвывать и дергаться. Кудасов щелкнул предохранителем и медленно убрал пистолет в кобуру, потом ссутулился и угрюмо сказал Савельеву:
— Витя… Давай его обратно в машину и — на базу. Там поговорим…
Савельев растерянно кивнул, а Никита развернулся и, слегка покачиваясь, пошел к своей машине. Резаков осторожно покрутил головой, потоптался и побежал за шефом, забыв убрать вынутый зачем-то пистолет…
Всю дорогу до Большого Дома Кудасов молчал, закрыв глаза, и ни Резаков, ни Семенов так и не решились его ни о чем спросить… А Никита вспоминал честного мента Алексея Валентиновича Кольцова, погибшего десять лет назад на Варшавском вокзале, когда они вдвоем пытались взять Беса…
Капитан Кольцов тогда упал под поезд, а мужчина с родинкой на левом веке сказал лейтенанту Кудасову, что некто, выглядевший как Бес, побежал в конец платформы… Да, это был Кораблев, Никита Никитич отчетливо вспомнил его лицо — оно ведь даже долго снилось ему потом почему-то, постепенно размываясь в памяти… Кудасов и тогда не поверил до конца в несчастный случай, а уж после того, как Кораблев был взят в засаде на Антибиотика с карабином в руках… Не бывает таких совпадений, просто не бывает!