Сочная жертва
Шрифт:
Он целенаправленно двинулся по коридору, заглядывая в каждую палату, морщась от мерзкого коктейля запахов, исходящего от безумных обитателей. Лекарства, дезинфицирующие средства, рвота, моча, экскременты и кровь. Сильнее запаха болезни был смрад безумия, миазмы разрушенного разума. Ноздри у Джо полыхали, из горла рвался рык. Он хотел рвать и метать, убить болезнь в каждом из них, так же, как стремился убить болезнь в себе... убить Дэймона Трента.
Некоторые из дверей на этом этаже были заперты, но большинство были распахнуты настежь, и пациенты не были ограничены в перемещении. Он подозревал, что обитатели запертых палат обладали дурной репутацией. Обычный шизофреник или старый педофил имели здесь полную свободу действий.
– Эй! Что вы здесь делаете? Посетителям запрещено находиться на этом этаже.
– У Джо за спиной возник маленький, нервный, похожий на вчерашнего школьника санитар. Он надвигался, размахивая шваброй, словно собирался размозжить ему голову. Джо посмотрел вокруг и убедился, что охранники все еще заняты голым парнем, потом на подсобное помещение напротив себя, откуда только что появился парень.
– Слышите меня, мужчина? Вы должны покинуть этот этаж, пока я не позвал охрану.
Оглянувшись последний раз, Джо бросился через коридор, схватил тщедушного санитара и впихнул в подсобку. Одной рукой он зажал ему рот, другой схватил за горло и стал душить, пока глаза у парня не полезли из орбит.
Санитар сопротивлялся и пытался укусить Джо за руку. Джо тоже укусил в ответ. Разорвал ему горло своими заточенными зубами, вонзив их до самого шейного позвонка. Он дергал головой из стороны в сторону, раздирая ему пищевод и гортань, словно голодная акула, и едва не обезглавил парня. Свежая смерть вызвала экстаз такой силы, что Джо на какое-то время пришлось сесть на пол. Даже вынужденное убийство вызвало моментальное сексуальное возбуждение.
Джо вспомнил слова Трента. Он будет лишен этого мощного, пьянящего чувства, когда сумеет излечить себя. Он будет тосковать по этому чувству, пытаться найти хоть какую-то ему замену. Он помнил, как раньше, когда его позывы еще не вышли из-под контроля, он бродил по секс-клубам и наблюдал за пресытившимися развратниками, чьи ощущение уже настолько притупились, что без электрошокеров, хлыстов и игр с кровью их ничто уже не возбуждало.
Он помнил одного старика, по имени Джек, который ради достижения эрекции подцеплял себе к соскам провода и пропускал сквозь себя электрические разряды, при этом его еще колотили деревянной доской. Джо не хотел, чтобы с ним стало то же самое. Он понимал, что ради достижения кайфа, ему не придется проделывать с собой подобные крайности, а вот с другими - да. Сейчас он калечил и убивал только лишь ради вкуса плоти. Убивал ради пропитания. Смерть и страдания были лишь досадными побочными эффектами его неуемного аппетита. Он не испытывал удовольствия от пыток и убийств. Но что случится, если плоть потеряет свою привлекательность? Будет ли он убивать просто ради убийства? Будет ли вгрызаться в своих жертв, только чтобы услышать их вопли и мольбы о пощаде? Станет ли боль последним для него удовольствием?
Что, если это сработает? Какой станет моя жизнь без этой... этой страсти?
Джо остановил приготовления, не в состоянии продолжать дальше. Яремная вена и сонная артерия у санитара были разорваны. Из страшной раны на горле продолжала бить струей кровь, собираясь в темную лужу под скрюченным трупом. Словно зачарованный, Джо смотрел на кровавый фонтан. Аппетит взыграл в нем с новой силой.
Его голод возрос, заурчал, зарычал в недрах желудка, словно некая демоническая сущность. Но вовсе не голод останавливал его. Несмотря на силу и ярость его ненасытной страсти, которая несколько дней непрерывно росла, пока не стала главной движущей силой его организма, его беспокоил один вопрос. Как я буду жить без этого кайфа? Теперь, когда Джо был так близок, чтобы покончить с трагедией, в которую превратилась его жизнь, его одолевали сомнения. Правда ли он хочет покончить с проклятием?
Гигантский хищник, меньше чем за две недели убивший и съевший третью жертву, размышлял о жизни, лишенной экстаза, наркотического блаженства, вызываемого плотью. Он боялся, что может совершить ошибку.
Он соскальзывал в грязное болото саможеления и страха. Он представил себе жизнь, полную скуки. Бесстрастное существование убожества. Он подумал о мужьях и женах, раз в месяц занимающихся короткими десятиминутными совокуплениями, спешащих достичь оргазма, чтобы быстрее покончить с рутиной. Подумал о химически кастрированных насильниках, в бессильной ярости пялящихся на бывших жертв, скорбящих о потере своего бешеного либидо. Ненавидящих своих жертв за неспособность возбуждать и в конечном итоге пытающихся взять реванш, купаясь в их крови. Казалось, у него оставались лишь эти варианты - зачахнуть от унылого, малоподвижного образа жизни либо пытаться получить этот пьянящий экстаз через становящиеся все более жестокими акты садизма. Потом он вспомнил выражение глаз библиотекарши, когда он впился зубами ей в половые губы и принялся пожирать ее плоть. И выражение лица Алисии, когда он позволил себе жестокие извращения с ее грудью. У него не было выбора. Он не мог вечно прятаться в тени, охотясь на тех, кого он любил.
Джо почувствовал наворачивающиеся слезы, вспоминая выражение ужаса и разочарования, недавно исказившее прекрасное лицо Алисии, когда он в очередной раз позволил своему аппетиту одолеть его и напал на нее, беспомощно лежавшую в кровати. Слезы хлынули ручьем, капая в кровавую лужу возле его ног. Он представил Алисию в операционной, борющуюся за свою жизнь. Попытался вообразить жизнь без нее и нашел ее еще более холодной и непривлекательной, чем представлял ее без голода. Он едва знал Алисию, и все же чувствовал, что она была той самой. Той, с которой он хотел быть.
Единственной, дававшей ему достаточно сил, чтобы сопротивляться проклятию.
Возможно, сейчас она ненавидит его. Если она выживет, то никогда не полюбит его снова. Он был уверен в этом, и все же это не имело значения. Он не верил, что любовь побеждает все. Но знал, что пойдет на что угодно, лишь бы завоевать ее сердце. Знал, что, если не разрушит проклятие, то не будет знать иного счастья, кроме приносимого плотью. Любовь станет для него невозможной. Дальше так продолжать нельзя. Нужно либо немедленно разрушить проклятие, либо ждать, когда у него вырастет шерсть и хвост, и его запрут в каком-нибудь шоу уродцев. Даже если он не превратится в оборотня или вампира, он все равно станет монстром. Он будет уже не человек в прямом смысле слова. Что бы не происходило с ним, он будет чувствовать, как все сильнее меняется с каждым убийством. Он посмотрел на искалеченное тело санитара и на свои испачканные кровью ладони. Его линия жизни напоминала кровавую реку. Он почувствовал, что голод набирает обороты, получает все больший контроль. Разум медленно становился простым инструментом его аппетита.
Но решать уже было нечего. Ели он не уничтожит Трента сейчас и не вернет свою человечность, то в конце концов превратится в бездумную марионетку, управляемую лишь голодом и похотью. Джо снова посмотрел на санитара. Тело уже перестало конвульсировать и лежало неподвижно. Когда жизненная сила покинула его, лицо санитара, расслабившись, приняло скорее идиотское, чем умиротворенное выражение. Кровь продолжала вытекать из трупа, но с остановившимся сердцем, она уже не фонтанировала, как раньше, а равномерно капала из ран.
Джо попытался снять с санитара одежду, чтобы использовать ее в качестве маскировки, но крови вытекло из трупа столько, что она промокла почти моментально. Даже если бы ему удалось спасти ее, Джо был раза в два шире и выше санитара. Эта одежда ни за что ему бы не подошла. Поэтому Джо свернул ее и сунул под дверь, чтобы не дать разрастающейся луже крови вытечь в коридор и привлечь к месту убийства чужое внимание. Потом он оглянулся вокруг, высматривая что-нибудь, чем можно было себя замаскировать.