Социалистический реализм: превратности метода
Шрифт:
— В 1930-е гг. были закрыты театры им. В. Мейерхольда, МХАТ-II, Камерный театр, Мюзик-холл. Из Москвы в Ростов-на-Дону отправили театр-студию под руководством Ю. Завадского.
В период 30-х гг. в сфере культуры и искусства, впрочем, как и в других областях, были развернуты кампании по борьбе с «вредительством», с «врагами народа». Перед каждой организацией была поставлена задача «ликвидировать последствия вредительства в кратчайший срок», «развернуть наступление по всему фронту» [319] . В это время появляются такие политические термины культурологического дискурса, как «искусство, враждебное реализму», «в тупике», «идейный крах», «во власти формализма», а понятие «формалист» стало синонимом слова «троцкист».
319
Редакционный дневник // Искусство и жизнь. 1938, №1. С. 4. Цит. по: Конев В.П. Советская
Обвинения художников содержали следующие формулировки: «антисоветская агитация и пропаганда», «отрицание классического наследия», «пораженческие настроения», «организованная деятельность, направленная на совершение контрреволюционного преступления», «подрыв государственной промышленности», «космополитизм», «подрывная работа» и т.п.
Вспоминая о 30-х гг. В. Каверин писал об атмосфере этого периода следующее: «...никакими романами нельзя было заслониться от выработавшейся железной осторожности, от замка на губах, от всепроникающего чувства неуверенности: день прожил. А завтра?» [320] Еще один интересный факт: в 1937 г. на имя Сталина была послана «спецсправка» начальника одного из отделов ГУГБ НКВД СССР, где приводились высказывания И. Сельвинского, Л. Леонова, Б. Пастернака, А. Афиногенова, В. Иванова и др., сделанные ими в личных беседах. В ней писатели отмечали, что в 20-е гг. они чувствовали себя гораздо свободней, «что сейчас перед многими... стоит вопрос об уходе из жизни» [321] .
320
Каверин В.А. Эпилог. Мемуары. М., 1989. С. 234.
321
НКВД о литературе и литераторах // Российские вести. 1992, 11 июля, № 29. Цит. по: Конев В.П. Советская художественная культура периода 30—80-х годов XX века: теоретико-исторический анализ. : дис. ... д-ра культурол. наук. Новосибирск, 2004. С. 186. (Из фондов Российской Государственной библиотеки). http://diss.rsl.ru/diss.aspx?orig=/05/0702/050702023.pdf
В январе 1949 г. в «Правде» появилась статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» «о лицах еврейской национальности, «которые утратили свою ответственность перед народом» и стали носителями грубого, отвратительного для советского человека, враждебного ему.. космополитизма»» [322] . В этот же период проходит ряд арестов еврейских писателей и журналистов в Москве, Киеве, Минске, Одессе [323] .
322
Конев В.П. Советская художественная культура периода 30—80-х годов XX века: теоретико-исторический анализ : дис. ... д-ра культурологических наук. Новосибирск, 2004. С. 200. (Из фондов Российской Государственной библиотеки). http://diss.rsl.ru/diss.aspx?orig=/05/0702/050702023.pdf
323
Медведев Р.А., Ермаков Д.А. «Серый кардинал». М.А. Суслов: политический портрет. М., 1992. С. 238.
В период 30-х гг. в Ленинграде было репрессировано около 130 писателей [324] .
Преследования художников (с некоторым изменением их характера и масштабов) продолжались и после смерти Сталина. По свидетельству бывшего заместителя председателя КГБ Ф. Бобкова, с 1953 по 1964 г. во времена Хрущева по ст. 58-10 (антисоветская деятельность) было арестовано около 12 тыс. человек. За период с 1965 по 1985 г. — 1300 (по ст. 70-190 КУ РСФСР) [325] .
324
См.: Распятые: писатели — жертвы политических репрессий. СПб.: Историко-мемориальная комиссия Союза писателей Санкт-Петербурга. СПб.: Северо-Запад. 1993, Вып. № 1. С. 239; Вып. № 2. С. 215.
325
Макаревич Э. Филипп Бобков — профессионал «холодной войны» на внутреннем фронте // Диалог. 2000, № 10. С. 80 // Цит. по: Конев В.П. Советская художественная культура 30—80-х гг. XX века: теоретико-исторический анализ дис. ... д-ра культурологических наук. Новосибирск, 2004. С. 200. (Из фондов Российской Государственной библиотеки). http://diss.rsl.ru/diss.aspx?orig=/05/0702/050702023.pdf
А вот пример уже конкретного отношения представителей власти к художнику, который в своей работе приводит В.П. Конев: рукописи романа В. Гроссмана (вторая книга о Сталинградской битве «Жизнь и судьба», 1-я книга — «Правое дело») были арестованы и изъяты у автора из квартиры друзей писателя и редакции сотрудниками КГБ. Кроме того, автора заставили дать подписку, что за разглашение тайны изъятия он будет отвечать в уголовном порядке. Не помогло обращение В. Гроссмана к Первому секретарю ЦК КПСС Н. Хрущеву [326] .
326
Медведев Р. Они окружали Сталина. Томск, 1990. С. 318-319.
В период 70—80-х гг. были высланы и эмигрировали, в частности, В. Ашкенази, М. Барышников, М. Богин, П. Вайль, А. Годунов, В. Аксенов, А. Гладилин, В. Некрасов, В. Максимов, О. Рабинович, М. Ростропович, А. Тарковский, О. Видов, Б. Давидович, Н. Коржавин, С. Довлатов, И. Кабаков, М. Шемякин.
Понимая всю важность фактологической стороны дела, в то же время приходится признавать, что изучение этого важнейшего вопроса ведется главным образом в историографическом и политологическом аспектах, в то время как его философско-аналитический дискурс остается менее разработанным. Исследования данного вопроса, как правило, ограничиваются заключениями, сводящими такое непростое отношение, как «художник—власть», к абсолютной антиномии трансцендентального происхождения. И уже представленная в таком виде данная проблема рассматривается преимущественно в метафизическом ключе, оперируя такими бинарными понятиями мифологического сознания, как добро—зло, темное—светлое.
При всей, казалось бы, внешней привлекательности данного подхода (приоритет этического начала, наличие эмоциональной окраски суждений, методологическая облегченность и логическая простота), тем не менее приходится признать, что он все-таки так и не выводит столь сложную и важную проблему за пределы мифологического дискурса. В конечном итоге это приводит к тому, что сама суть вопроса оказывается за пределами научного объяснения, сложность которого подчеркивали многие, в частности И. Эренбург: «Когда я думаю о судьбе моих друзей и знакомых, я не вижу никакой логики. Почему Сталин не тронул Пастернака, который держался независимо, а уничтожил Кольцова, добросовестно выполнявшего все, что ему поручали?» [327] . Здесь немало проблем, которые с трудом поддаются формально-логическому или даже просто рациональному объяснению. Гносеологические трудности данной проблемы, нередко становящиеся основанием обращения к мистическому дискурсу, в любом случае не отменяют необходимости строго научного анализа данного вопроса. Именно поэтому попытка редуцировать всю историко-философскую сложность данного вопроса лишь к политическому дискурсу (значение которого само по себе не отменяется) оборачивается не только сужением его значения, но и появлением очередных мифологемных построений.
327
Эренбург И. Люди, годы, жизнь // Собр. соч. М., 1967. Т. 9. С. 183.
В конечном итоге такой подход в методологическом аспекте оказывается очень близок, как это ни парадоксально, сталинистской позиции, также строящейся на мифологемах, только с прямо противоположным распределением «плюсов» и «минусов» в рамках отношения «художник—власть». Методологические границы этих двух противоположных, а в действительности — тождественных подходов не позволяют вскрыть сущность таких вопросов, как генезис и развитие исторических форм взаимоотношений художника и власти и стоящих за ними тончайших и сложнейших противоречий общественных реалий. Так, что и апологетика, и негация — эти два подхода, несмотря на свое формальное различие, в равной степени исключают критический взгляд на проблему взаимоотношений художника и власти, оставляя ее во власти мифологемных форм сознания.
Актуальность именно философского исследования данной проблемы вызвана интересом не только к прошлому нашей культуры, но и к ее настоящему положению, когда художник наряду с бюрократическим давлением сегодня все сильнее испытывает на себе тотальное давление уже другого института — современного рынка.
В то же время, поскольку вопрос взаимоотношения художника и власти является слишком сложным, заслуживающим специального глубокого изучения, постольку в рамках данного, ограниченного в объеме исследовательского формата мы ограничимся лишь рассуждениями следующего рода.
Практика изучения данного вопроса выявляет один повторяющийся у большинства исследователей логический ход, который приводит к суждению, в дальнейшем используемому ими в качестве исходной посылки в развертывании системы аргументации своих концептов. Этот логический конструкт предполагает, во-первых, в качестве субстанции бинарного принципа отношения «художник—власть» рассматривается только идеология. Такое суждение проистекает, видимо, из того, что идеология является и инструментом, и источником репрессивных интенций по отношению к художнику.