Социалистический реализм: превратности метода
Шрифт:
В развитие этой мысли Н. Иванова пишет: «Что же до идеологии, то и она производилась тогда не совсем дураками — идеи-то в основе сюжетов и характеров лежали светлые, человечные, политкорректные (один «Цирк» чего стоит — со знаменитым артистом еврейского театра Михоэлсом, поющим колыбельную на идиш чернокожему младенцу). И совсем другое дело, что образ эпохи отличался от самой эпохи, зрителю показывали киномиф, а не документально зафиксированный Архипелаг ГУЛАГ» [349] . Искусство соцреализма — это образ разрешения противоречий действительности, но не образ самой действительности. Задача искусства соцреализма вовсе не в том, чтобы показать реальность такой, какая она есть, т.е. как некую конкретную данность, в чем якобы и состоит правда отражаемой искусством жизни. Вне логики развития эта «данность» в силу своей абстрактности «повисает в воздухе», даже если вся ее конкретность
349
Иванова Н. Сталинский кирпич. Итоги Советской культуры. http://magazines.russ.ru/znamia/2001/4/itogi.html
Задача искусства соцреализма не состоит также и в том, чтобы показать действительность так, как будто бы в ней все противоречия уже разрешены. В этом случае мы получаем квазихудожественную иллюстрацию к идеологическим императивам.
В произведении соцреализма действительность присутствует, но она присутствует не столько через формы ее проявления, сколько через ее противоречия, разрешение которых, как раз и составляет суть его драматургии, в ходе которой и происходит становление его художественных образов.
Не менее важно акцентировать и то, что социалистический реализм — это определенный принцип творческого отношения к действительности, снимающий ее противоречия в идеальной [художественной] форме.
Третий. Метод соцреализма в силу того, что он является творческим, а значит, являющим собой природу конкретно-всеобщего, реально нельзя формализовать в качестве некоторого свода правил и принципов.
Подобных превращений со своим методом опасался и К.С. Станиславский: «Ни учебника, ни грамматики драматического искусства быть не может и не должно быть» [350] . Об этом же пишет и А. Смелянский: «Самое порочное понимание и толкование этой системы — технологичность» [351] . Поэтому, воплощаясь как «идея», соцреализм сразу обретает силу отчужденного понятия, отрицающего свою конкретно-всеобщую природу. Более того, метод соцреализма не поддается формализации даже в том случае, если художник объективно им владеет. В связи с этим представляет интерес сделанное по этому поводу признание К. Симонова: ««Признаюсь Вам, что, садясь за книгу, я никогда не думал о том, будет ли она соответствовать понятию социалистического реализма, а, закончив ее, тоже не размышлял над проблемами этого соответствия» [352] .
350
Станиславский К.С. Моя жизнь в искусстве. М., 1988. Т. 1. С. 244.
351
Там же. С. 245.
352
Симонов К. Сегодня и давно. М., 1978. С. 323.
При этом нельзя забывать еще и о том, что имманентная сущность соцреализма предполагает обязательность своего диалектического угасания не только в стиле художественного произведения, но и в стиле жизнедеятельности его автора.
Четвертый. Соцреализм как метод, основанный на таком способе разрешения действительных противоречий, в результате которого возникает «эффект разотчуждения» (в сфере идеального), объективно приводит к диалектическому развитию идеала свободы. Лежащий в основе данного метода принцип субъектности становится основной предпосылкой диалектического снятия (ни в коем случае не «зряшного» отрицания) идеала свободы в идеал самоосвобождения.
И именно на путях сопряжения творчества с идеалом самоосвобождения как раз и рождались лучшие произведения советской художественной культуры, нередко пугающие идеологов и чиновников от культуры духом своеволия и вольнолюбия. В них просматривался образ человека как субъекта истории и культуры, что приводило к соответствующим последствиям, имеющим отношение не только к творцу, но и зрителю. И доказательством этого может послужить немалый список тех произведений искусства, которые в силу административно-бюрократических решений становились «полочными» на многие годы, несмотря на свой высокий художественный и идейный уровень и только потому, что их «авторы отошли не от социалистического реализма, а от установленных бюрократией границ его применения» [353] .
353
См.: Избавление от миражей. Соцреализм сегодня. М., 1990.
Кстати, надо сказать, что принцип идеологического запрета при сохранении своих контекстуальных различий был характерен не только для советской системы. Он также действовал и в дореволюционной России, и в странах «цивилизационного мира». Например, вот что было написано в докладе цензора В.А. Каульбарса (рапорт № 7875 за 1907 г.) о произведении А.М. Горького «Die Mutter» («Мать», единственный авторизованный перевод А. Гессе): «Настоящее произведение Горького есть апология движения в народ для проповеди социализма и анархии. ...Полагаю книгу запретить и не выдавать» [354] . Русское издание повести «Мать», согласно решению I отделения Главного управлении по делам печати за 1907 г. (дело № 385) как известно, подверглось запрещению.
354
См.: М. Горький. Материалы исследования. М., Л., 1941. Т. III. С. 425.
В связи с вопросом запрета в культурной политике представляют интерес факты, которые приводит в своей многотомной работе «Всеобщая история кино» известный французский историк кино Жорж Садуль. Согласно его данным, фильмы «Мать», «Конец Санкт-Петербурга» в свое время были запрещены во Франции; «Октябрь» долгие годы также находился под запретом и поэтому показывался в Париже только в киноклубе, да и то в виде дайджеста, для чего была вырезана половина фильма [355] ; «Броненосец «Потемкин» был запрещен во Франции (к показу он был разрешен только в 1952 г.) [356] , Германии [357] , Японии [358] ; «Потомок Чингисхана» был показан под названием «Буря над Азией», с вырезанными по требованию цензоров эпизодами партизанской борьбы.
355
См.: Садуль Ж. Всеобщая история кино. М., 1982. Т. 4.
356
Там же. С. 385.
357
Там же. С. 384.
358
Там же. С. 388.
Факты политики запрета в области художественной культуры лишь подтверждают то, что власть идеологии независимо от исторического контекста и нашего к ней отношения сохраняет свою силу до сих пор. Как может художник и зритель влиять на подобную ситуацию — это вопрос, относящийся уже к области демократических механизмов культурной политики и требующий специального исследования.
Одним из ярких примеров подобного рода практики уже из истории советской культуры может послужить фильм выдающегося режиссера Э. Климова «Агония». Казалось бы, по всем критериям этот фильм должен был устроить власть от кино (художественная безупречность, тема революции, исторический подход и т.д.), но тем не менее он не на шутку испугал ее высокохудожественным образом преддверия событий 1917 г. В результате этот фильм «пролежал на полке» с 1974 по 1985 гг. И даже, когда этот фильм был продан за рубеж (Францию США и другие страны), в советский прокат он так и не вышел.
Другое последствие этой истории — это то, самому режиссеру Э. Климову пять лет после этого не давали снимать, «рубили подряд, что он только не предлагал» [359] .
Надо сказать, что помимо прямых форм запрета существовали и косвенные формы давления на художника: изнуряли редакционными поправками; при подписанном акте о приемке фильма могли не выпустить в прокат; определяли малый тираж, использовались приемы тотального замалчивания. Все это как раз и не позволяет нам принять достаточно распространенное суждение о том, что художественные достижения советского искусства «возникали в маленьких уголках личной свободы» [360] .
359
Фомин В.И. Полка. М., 1992. С. 167.
360
Гребенюк М.Н. Культура России советского периода. Культурологический аспект. Дис. .... канд. культурол. наук. Краснодар, 2003. С. 121. (Из фондов Российской Государственной библиотеки).