Содержанки

Веденская Татьяна

– Это все то же самое. Любовь к людям одна и та же. А ты такая красивая, как фея. И такая авантажная, видная. Загорелая. А тряпки у тебя – вообще отпад. Но ведь это все ерунда, правда? Просто ты еще не встретила своего человека. Того – единственного.

– Единственного! – Я расхохоталась.

Дашка фыркнула и принялась мыть свою чашку из-под чая и тарелку из-под конфет.

– Да не мой ты, – махнула я рукой. – Я сама потом помою. А в единственного, уж прости, я не верю.

– Ну и зря, – покачала головой Дашка. Она переместилась к окошку в кухне и с интересом смотрела на строительную площадку, где суетились строители.

– Ты еще слишком мала и не можешь

ничего понимать, – вздохнула я.

– Я не понимаю, как можно жить на такой высоте.

– Это очень даже престижно, моя дорогая.

– Престижно? Но до земли-то как далеко. Человеку нужна опора, мы же не птицы, нам нужно быть на земле.

Дашка высунулась в окно и помахала кому-то рукой. Я удивленно выглянула, проследила за ее взглядом и увидела, что группка гастарбайтеров задрали головы в небо и машут Дашке в ответ, улыбаясь.

– С ума сошла? Иди сюда, а то еще выпадешь! – Я затащила ее обратно и захлопнула окно.

С тех пор как она появилась на свет, я поняла, что это совершенно особенный человечек. Не хватало мне еще, чтобы около моих дверей стали собираться иногородние обожатели Дарьиной улыбки. И полевые цветы бывают красивыми, и у такой матери, как наша, может родиться дочь, чья улыбка заставляет улыбаться всех вокруг. Даже меня, если быть до конца честной.

* * *

Больница, где когда-то работала Марина Москвитина, была серого цвета, причем штукатурка не была старой, а мрачный концепт этого громадного здания был избран с умыслом – вызывать ужас и желание бежать прочь у всех, кто в здравом уме и трезвой памяти. По небольшому парку, усыпанному опавшей листвой, медленно прогуливались люди с бледными лицами. Некоторые из них были на костылях, кто-то двигался очень медленно, спины сгорбленные, на лицах – гримаса боли, и по всему понятно, что эти люди после операции. Мимо гуляющих быстро и с деловым видом пробегали полноватые дамы средних лет в белых (условно говоря, так как они реально больше серые) мятых халатах. Пахло едой, но запах не вызывал аппетита. Мне знаком этот запах с детства, аромат кислых щей и капусты в больших и малых формах. Капуста и каша – еда бедняков России, баба Зося кормила меня этим все детство, приносила из столовой завода, где работала. С некоторого времени я не ем блюд с капустой, пусть они хоть сто раз полезные. Нет, я капустой сыта по горло. Хотя брюссельскую или брокколи могу себе позволить, и то ради витаминов.

– А Марина – это твоя подруга? – спросила Дашка, пока мы стояли в регистратуре, ожидая Марининого возвращения.

Я кивнула. А что, не правда? Подруга, не то слово. Причем боевая. Мы с Мариной, натурально, ходили вместе в разведку. Главврач больницы, та самая старая и очень добрая Маринина подруга, появилась с ней под ручку минут через десять.

– Ну, девочки, как вы? – спросила Марина, не без удовольствия поправляя рукой свои новейшие рыжие волосы. Ей показалось, что Свинтусу понравилось, как она перекрасилась, так что теперь вопрос с цветом был решен, по крайней мере на текущую пятилетку.

– Мы – отлично, – улыбнулась Даша, с доверием протягивая руки к тете доктору в белом халате.

– Идемте-ка со мной, – кивнула та. – Ну, Марин, ты и поразила нас. Значит, решила уехать на зиму в Испанию? На всю зиму? А муж-то отпускает?

– Он, конечно, против. Ему тут без меня плохо будет, но как-нибудь справится. Ненавижу я холода, – щебетала Марина.

Я-то знала, что вся эта история про Испанию и про холода была Мариной придумана от начала и до конца исключительно с целью развлечь (читай, позлить) старых подруг. Чтобы Свинтус раскошелился на Испанию и остался в одиночестве? Это вряд ли. И не дай бог, потому что в этом случае он достанется мне одной, целиком и полностью. На всю зиму? Б-р-р, кошмар.

– Испания! – с восхищением пробормотала Дашка и перевела взгляд на меня. – Ну у тебя и жизнь! А где вы с ней познакомились, с Мариной?

– На работе, – после некоторого раздумья выпалила я.

Марина каким-то боком услышала наш разговор и обернулась. Ухмыльнувшись, она кивнула.

– Вы тоже экономист? – уточнила Дашка.

Я вдруг почувствовала приступ аллергии, закашлялась так, что не смогла сразу остановиться.

– Ну а как же, – ехидно подтвердила Марина. – Сейчас без экономики никуда. Но раньше я была врачом. И работала вот тут, вместе с Агатой. – Марина кивнула на подругу в белом халате.

– Ну, посидите здесь. – Агата показала нам скамейку возле какого-то кабинета.

Мы усадили Дашу, и та моментально принялась читать рекламные буклеты и проспекты о каких-то диких препаратах от всего на свете – все это в избытке валялось на тумбе рядом.

– Давайте-ка мы с вами кое-что обсудим, – тихо бросила мне Агата.

Мы с Мариной переглянулись. Потом я повернулась к Дашке и спросила, сможет ли она на пять минут остаться одна. Она не возражала. О настоящей цели нашего визита в этот «дом скорби» она пока что не догадывалась. Ее пухлые ручки сцапали брошюру об ожирении, и она погрузилась в чтение.

Я зашла в кабинет, Марина прикрыла за нами дверь. Агата провела быстрым взглядом по стерильным стенам, потом подошла, достала из шкафчика кувшин и налила в него воды. На двух подоконниках здесь стояло несметное количество горшков с цветами, которые она принялась поливать.

– Она-то вообще сама что думает? – спросила наконец Агата.

Я вздохнула.

– Ей семнадцать лет, у нее мать пьет целыми днями. Живут в двух комнатах втроем, когда собутыльников нету. Она ни о чем вообще не думает, что совершенно ясно.

– Но мы не можем ничего делать против ее желания. Это незаконно. Она должна подписать бумаги.

– Подпишет, – с уверенностью сказала я, хоть и не было у меня к тому никаких реальных оснований.

– Я не знаю… – Агата переглянулась с Мариной. – Она же не рожала. Мы не рекомендуем делать первый аборт. Это может сказаться на всей ее дальнейшей жизни.

– Это? – Я почувствовала злость. – Что – «это»? Да если мы «это» не сделаем, оно и скажется на всей ее дальнейшей жизни. Отца у ребенка нет, профессии у матери тоже. Я, конечно, им помогаю, но у меня самой нестабильная работа. – Я переглянулась с Мариной. – Я в любой момент сама на улице могу оказаться.

– Аборт – это серьезно, – покачала головой Агата.

– Сколько? – задала я наконец самый простой и понятный вопрос.

Я знала, как это все работает. Самое главное не то, что написано в карте или как все обстоит на самом деле. Самое важное – это что Даше скажет врач. Можно ведь сказать, что аборт опасен и что ребенок – счастье, а можно сказать, что есть какие-то проблемы со здоровьем, ребенок, например, не шевелится (не уверена, что он уже должен шевелиться на этом сроке, но какая разница). Можно много чего сказать, чтобы убедить девочку в том, что это не стоит делать прямо сейчас. Любит она мальчика Юру? Ну и отлично! Найдем мы ей Юру, и они еще поженятся, они еще нарожают кучу детей. Ну куда самому Юре сейчас ребенка, ведь он только что поступил в институт, ему учиться надо. Она что же, хочет испортить ему жизнь? Хочет, чтобы он всю жизнь потом жалел? Ну какие ее годы? Детей надо рожать в браке.